Распахнулась за спиной дверь ванной. А следом за ней — и кухни. Лев не стал поворачиваться, занятый сервировкой стола. Как и Антон — окликать его. Только через мгновение Горячев уже прижался сзади, роняя на плечо мокрую голову, и множество маленьких капелек, осевших на обнаженной груди, впитались на спине в футболку. Он был тяжелым и казался еще немного сонливым. Медленное дыхание Антона защекотало шею. Он несколько секунд постоял молча, а потом поднял голову и произнес прямо возле уха:
— Вкусно пахнет.
— Потому что ты ко мне прижался, конечно, — Богданов оставил свои приготовления. Над посудой поднимался дымок от теплой яичницы и кофе, а Лев ловил себя на мысли, что так уютно у него в доме никогда не было. — И еще ты используешь меня как полотенце. Мне, конечно, приятно тереться об тебя любого, Антон…
Богданов развернулся, поцеловал Антона в висок, окинул его оценивающим взглядом — да там и обомлел. Голый мокрый торс и джинсы смотрелись великолепно на поджаром теле; Лев вспомнил стон, который прозвучал пятнадцать минут назад, внизу чувственно скрутило. Горячев был личной воплотившейся в реальность мечтой, а Богданова внезапно заботила не внешняя сторона вопроса, а внутренняя:
— Ай, блин, я тебе не дал одежду, да? Прости, я очень неумелый хозяин. В джинсах же неприятно с утра и после душа… Давай что-нибудь тебе подберу?
— Подбери, — разулыбался Антон. Он все еще казался немного измученным после пережитого, но искренне счастливым. В честности Горячевских глаз вообще никогда не приходилось сомневаться. — А, еще я постирал свое белье и повесил на твою шикарную черную трубу рядом с твоим… Ничего?
— Змеевик, — усмехнулся Богданов, погладив Горячева по срезу челюсти, а потом не удержался и ушел вниз — так пальцы настигли края джинсов, и Лев его оттянул, чтобы заглянуть внутрь. Антон резко вздохнул — не возмущенно и не испуганно. Возможно, просто от неожиданности, но хотелось верить, что в этот раз он действительно смутился.
— Ничего, — мечтательно улыбнулся Лев. — Но в следующий раз можешь воспользоваться машинкой… Ладно, ты садись, а я сейчас.
Богданов исчез и вернулся довольно быстро. В руках у него было три варианта штанов, которые он оставил на свободном стуле и предложил гостю выбрать что-нибудь самостоятельно потом. Черный стол выигрышно смотрелся в пятнах тарелок, а совсем по-королевски на фоне общего убранства — Горячев. Лев еще раз ощутил, как холодно и колко выглядел его дом раньше в этом почти каменном сочетании цветов. Теперь же графитовые стены, словно впитав в себя настроение гостя, ловили теплые блики солнца из окна. Нежно играли ласковыми цветовыми сочетаниями лакированные поверхности черной бытовой техники. Так страшное и угрюмое становилось уютным. Так делал Горячев и со Львом.
Антон накинулся на еду со зверским аппетитом. Как оказалось, утолить его обычный голод было не намного проще, чем сексуальный, потому что вопрос «А есть еще?» последовал сразу, как только иссякла первая порция. Кофе и вовсе делал с Горячевым нечто жуткое — вскоре взбодрившись, он включился как-то чрезмерно и едва справлялся с тем, чтобы усидеть на месте.
— Прости… — виновато улыбался Антон, водя вилкой по пустой тарелке и нервно потряхивая коленом. — Мне кажется, в последний раз я нормально ел только в прошлые выходные. Похерил я свою диету, конечно…
— Ничего. Похоже, и я в этом виноват, — испытал укол совести Богданов и отдал Антону свою порцию да остатки салата вместе с тем. Лев неспешно попивал пустой кофе, удовлетворяясь мгновением и поглядывая на Горячева с интересом настоящего исследователя. На столе рядом разрывался телефон от монотонного жужжания, но Лев видел имя сестры и узнавать содержание сообщений не хотелось. Хотелось остаться здесь; окунуться в теплые объятия, умыться солнечным светом, проговорить несколько часов и узнать о Горячеве все. Теперь-то Богданов видел не только бездушные буквы в чате, а губы, честные глаза, позу, слышал интонации… Он никак не мог напиться ощущением реальности, существенностью полученного переживания, поверить до конца. Но страшная пулеметная очередь из Елениных «нам нужно подготовиться», «следует перевести всех сотрудников на красный доступ», «ты не должен расслабляться», «не забывай, с кем мы имеем дело» жестоко дырявили мираж. Лев не забывал и ожидал худшего, но ему хотелось бы надышаться чистого воздуха перед войной. Написав сестре три коротких оправдания, Богданов попросил не тревожить его до понедельника да отключил вибрацию.
— Не хочешь провести со мной выходные? — спросил Лев уже у Антона, который в какой-то момент отвлекся от еды и что-то задумчиво и очень внимательно высматривал в окне. — До понедельника…
— Вот, доедай! — воскликнул Горячев, проигнорировав вопрос (то ли не расслышал, то ли его что-то настолько заняло), и с широкой улыбкой вернул завтрак Льву. Он буквально вскочил с места и поснимал со стула выданные ему штаны. Заметив недоумение Богданова, Антон рассмеялся: — Конечно, я остаюсь! А были другие планы? Мы же, оказывается, в самом центре города. Набережная! Невский рядом! Пойдем за вторым завтраком в кафе, а? А потом в салон… Ну, мне симку поменять… Для телефона…
— Пойдем, — улыбнулся Богданов, пряча тревогу поглубже внутрь. — Пойдем и кофе выпьем, и поедим, и купим чего-нибудь тебе, правда? — Лев подпер голову рукой, засматриваясь на Антона. — Симку надо обязательно. А то тебя Роман потерял, — Лев противненько цокнул языком, — переживает.
— Роман? Надо перезвонить… — Горячев выглядел действительно изумленным. Впрочем, секунды раздумий ему хватило, чтобы тут же невесело усмехнуться: — Блядь. Я знаю, кто еще меня потерял. Прости, если когда я выйду на связь, мне придется на полчаса покинуть тебя, чтобы объяснить, где я, Владу, Лехе… Жесть.
Что ж, по крайней мере проблема у них на двоих была одна — реальный мир, который стучался в тонкие витражи облачного замка. Стекла звенели в ушах поднимающимся черепно-мозговым давлением. Лев глушил это желанием жить и мечтами, оставляя себе право на счастье. Хотя бы на день. Повезет — на два.
Через пятнадцать минут Горячев был собран. Он переоделся в черные джоггеры и белую футболку с длинным рукавом из Львовского гардероба — но даже несмотря на простоту кроя и легкий оверсайз (Богданов оказался на размер-два больше) выглядел так, словно в этой же самой одежде собирался выйти на подиум. Антону всего-то потребовалось затянуть пояс да набросить сверху собственную куртку.
— Че, красавчик? — хохотал он, крутясь в прихожей. Лев только тихо улыбался. — Надеюсь, ты меня прикроешь, если что, Лев? Спасешь? Я по центру города в мягком трикотаже без трусов-то еще не гулял…
— Красавец. Прикрою, спасу. Пойдем покупать трусы… Кстати, Антон, — Богданов набросил на себя массивную кожаную косуху, — ты же со своими еще не праздновал свой день, да?
— Нет, — мотнул головой Горячев. — В последний раз я лежал дома страшно больной и убедил их перенести все на следующие выходные.
— Я снял домик для тебя… и твоей компании. «Лесная симфония» называется, может, слышал? — Богданов усиленно натягивал черные кожаные ботинки. — На следующие выходные. Я не приму отказа, а ты можешь пригласить туда кого угодно. Можешь не приглашать меня, если хочешь, — засмеялся Лев, выпрямившись. — Там бассейн, ресторан, всякое такое. От тебя ничего не требуется, кроме поцелуя, конечно же.
В первые мгновения Антон смотрел на Богданова совершенно растерянно. Но чем яснее в его глазах отражалось осознание, тем ярче радость вспыхивала на лице. Горячев будто бы верил и не верил одновременно. Возможно, только теперь он до конца осознал, что происходящее — вовсе не сон. Что есть что-то за пределами квартиры Богданова. Что помимо фантастического «все хорошо», которое они проживали здесь и сейчас, будет и другое. Надежда.
— Тогда я приглашаю туда тебя, Лев, — в голосе Горячева мелькнули торжественные нотки. — И позову всех, кто был с нами.
Его кулак легко ткнулся в грудь Богданова. Антон попал в самое сердце, — а затем отдал свой поцелуй.
