— Можно мне позвонить в райком?.. Первому секретарю?..
Журавлев закрыл глаза и энергично покачал головой:
— Нельзя!.. Ваше место здесь, в штабе!.. Без моего разрешения никому никаких звонков! — И он окинул взглядом всех членов штаба обеспечения, которые сидели на своих местах и были готовы выполнить любое распоряжение полковника. — Позовите, пожалуйста, корреспондента, он очень хочет принять участие в нашей работе, — сказал Журавлев инструктору, который тут же встал из-за стола и выбежал из домоуправления.
Через минуту в штаб вошел обвешанный камерами Борис Веткин. Отогревая дыханием озябшие красные пальцы, он вопросительно поглядывал то на полковника, то на Скатерщикова, потом подошел к столу, за которым сидел Журавлев. Еще вчера, при первой встрече в кабинете, Веткин чем-то пришелся полковнику по душе.
Кивнув в сторону вошедшего, он представил его капитану Скатерщикову:
— Корреспондент «Вечернего Ленинграда» Борис Веткин. Хочет снять нашу работу. Вчера вечером звонили из редакции, просят допустить для съемок.
«Он ничего не знает», — подумал Скатерщиков. Подошел к Веткину, поздоровался с ним и назвал свою фамилию.
— Только прошу вас: каждую отснятую пленку мы будем тут же отсылать в машину, где ее будет ждать мой шофер.
— А вы тоже будете снимать? — Веткин остановил взгляд на фотоаппарате, висевшем на плече капитана.
— Да, я тоже сделаю несколько кадров.
— А собственно… зачем их отправлять сразу?.. Я могу сдать вам, если это так нужно, сразу же после окончания работ. Только с одним условием: право первой публикации моих снимков остается за «Вечерним Ленинградом».
«Наивный корреспондент, — подумал Скатерщиков, — он даже не догадывается, зачем мы каждую отснятую пленку будем выносить из зоны опасности. Его волнует приоритет газеты. А может быть, сказать ему обо всем? Может быть, тогда он раздумает снимать?»
И капитан решил: утаивать от доверчивого корреспондента опасность работ нельзя. Уж больно по-детски простодушной была его улыбка. Можно подумать, что он пришел снимать свадебную процессию из Дворца бракосочетания.
— Работы будут опасные. Полной гарантии в том, что бомба будет себя вести хорошо, — капитан кинул взгляд в сторону шахты, — нет. А в ней, матушке, тысяча килограммов.
— Тем интересней! — Корреспондент весело развел руками: — Ведь вы-то не боитесь? Вы ведь тоже будете там во время работ?
— Я обязан быть там по долгу службы, — сухо ответил капитан, поняв, что характер работ корреспонденту до сих пор был не ясен.
— А я здесь буду по велению сердца и по заданию моей газеты, — простодушно ответил Веткин и, присев на стул, занялся своим делом: стал готовить кинокамеру для съемки.
Урусов сидел за длинным столом и, тревожно поглядывая в окно, курил. Лицо его было бледно. Под глазами темными сернами легли следы бессонной ночи. С виду он вроде бы даже постарел. Журавлев видел по его лицу, что он или не верит в благополучный исход работы, или считает, что в организации работ есть какие-то просчеты, неточности. Держался майор неуверенно, его словно лихорадило.
— Вы что — нездоровы? — спросил полковник, увидев, как майор высыпал из пузырька две таблетки и кинул их в рот.
— У меня температура, товарищ полковник, — ответил Урусов, стараясь проглотить таблетки.
— Ступайте к врачу. Если сочтет, что нужен постельный режим, — езжайте домой и лечитесь. Обойдемся без вас.
— Как-то неудобно, товарищ полковник. Все вы рискуете, а я вдруг: домой и лечись.
— Немедленно к врачу! — строго повторил свой приказ полковник.
Майор молча и нехотя вышел из комнаты, сопровождаемый пристальным взглядом капитана Скатерщикова.
— Ну, я готов!.. — бойко проговорил Веткин, поглядывая то на капитана, то на Журавлева. — Разрешите идти, товарищ полковник?
— Куда идти? — Журавлев удивленно вскинул голову, любуясь безмятежной наивностью корреспондента.
— В шахту!
Журавлев и Скатерщиков улыбчиво переглянулись.
— Как вы думаете, капитан?
Скатерщиков смерил взглядом замершего в ожидании Веткина:
— Будем с вами чередоваться. Я буду снимать фотоаппаратом, вы — кинокамерой. Спуститесь в шахту, когда я поднимусь из нее. А сейчас пока снимите, пожалуйста, на кинопленку работу солдат и шоферов.
— О'кей!..
Присвистнув и щелкнув пальцами, корреспондент поспешно удалился.
Полковник пододвинул к себе микрофон, прокашлялся и, сделав кивок радисту, четко проговорил:
— Как идут дела, Павел Иванович?
— Все идет по плану, будем выплавлять, — послышался из наушников голос полковника Винниченко.
— К вам сейчас спустится капитан Скатерщиков, ему необходимо сделать несколько фотоснимков работ. Потом его сменит корреспондент. Он будет работать с кинокамерой. Перехожу на прием.
— По существующему положению, во время работ по обезвреживанию бомбы в шахте не должно быть никого, — глухо прозвучал из передатчика голос Винниченко.
Журавлев поднес микрофон почти к самому лицу:
— Сегодняшние работы необычные, товарищ полковник. Нам ни на минуту не следует забывать о сообщении, которое привез капитан Скатерщиков. Перехожу на прием.
— С вами согласен! Жду капитана в шахте.
Скатерщиков молча встал, вышел из штаба и направился в сторону насыпного вала.
Недалеко от вала за паровой установкой, в арке двухэтажного дома, примостившись кто на чурбане, кто на ведре или камне, курили солдаты резервной группы. Они ждали дальнейших команд. И на их лица длинная ноябрьская ночь наложила серые тени усталости. Проходя мимо вставших солдат, Скатерщиков по всей форме отдал честь и слегка кивнул.
Веткина нигде не было видно.
— Вы не видели тут корреспондента с кинокамерой и фотоаппаратом? — спросил Скатерщиков у рослого солдата Рощина, который вытянулся по стойке «смирно».
— Он спустился в шахту, товарищ капитан.
Скатерщиков покачал головой и пошел дальше. У машины с инвентарем он снял шинель, отдал ее низкорослому солдату и облачился в робу.
В подобную шахту Скатерщикову приходилось спускаться впервые. Но опыт человека, который сталкивался и не с такими неожиданностями, подсказал, что все здесь просто: обычный ствол шахты со шпунтовой крепью, прочная деревянная лестница, насосы, дымосос-вентилятор, осветительные лампы…
Капитан спустился в шахту, когда корреспондент там уже работал. То становясь на колени, то нагибаясь, он заходил со всех сторон, старался чередовать крупный план съемок с дальним, то и дело ловя в объектив Горелова или Винниченко.
Скатерщиков смотрел на бомбу, и чем-то она напоминала ему огромную акулу, у которой обрубили хвост и плавники.
— Ну как, товарищ полковник? — спросил он у Винниченко, подходя ближе к бомбе и готовя фотоаппарат для съемки.
— Пока все идет нормально.
Просачиваясь меж толстых шпунтовых досок, по стенам шахты светлыми наплывами текла вода. Потревоженный плывун наступал на шахту, пытаясь ее затопить. Но два мощных, непрерывно работавших насоса успевали откачивать воду, скапливающуюся в специально вырытом приямке. Яркий свет прожектора, укрепленного на кронштейне, вбитом в стояк шахты, слепил глаза. Тут же рядом, совсем под рукой, были закреплены рация и телефон. К сапогам прилипала скользкая грязь.
Все работали молча. Почти непрерывно жужжала кинокамера корреспондента. Винниченко и Горелов, не обращая ни на кого внимания, делали свое дело.
Тщательно осмотрев бомбу, Винниченко достал из кармана стетоскоп и, приложив его к уху, уже в третий раз, пока находился в шахте, склонился над бомбой. Все напряженно следили за каждым его движением, за каждой его командой. Полковник вел себя уверенно и независимо, как ведет себя опытнейший врач, который выслушивает тяжелобольного, окруженного молчаливыми домочадцами, в волнении ожидающими диагноза. Винниченко не торопился. И эта его уверенная неторопливость успокаивала окружающих. Она вселяла надежду, что в эту минуту большой опасности пока нет.
Не успел Скатерщиков сделать несколько снимков, как по телефону сообщили, что ему срочно нужно явиться в штаб, где его ждет ленинградский коллега.
— Раз надо, значит, надо, — сказал Скатерщиков и.
закрыв фотоаппарат, ступил ногой на перекладину лестницы.
Веткин помахал ему вслед рукой, но тут же, словно вспомнив что-то очень важное, крикнул вдогонку:
— Капитан, возьмите две отснятые пленки. — Поднявшись на несколько ступеней, он передал Скатерщикову кассеты с пленками.
На корреспондента по-прежнему никто не обращал особого внимания. Слишком напряженными были минуты. Многое зависело от решения полковника из Москвы. Прикажет бомбу подорвать на месте — расчет готов для выполнения этой задачи. Даст приказание обезвредить — и все тут же четко будут выполнять каждую его команду. Подорвать? Нет!.. Все что угодно, только не взрыв!..
