Окончив обследование бомбы, полковник распрямился, отряхнул с ладоней комочки глины и, подняв голову, смерил взглядом высоту шахты.
— Пока спит. Но может проснуться. — Он посмотрел на часы, потом на Горелова: — Ну что ж, капитан, будем выплавлять. — Подняв трубку телефона, он громко подал команду: — Третий номер! Третий!.. Я первый, вы меня слышите?
— Слышу! — раздался в телефонной трубке голос солдата Рощина, который в расчете по выплавлению из авиабомбы тротила отвечал за подачу пара в шахту.
По пиротехнической инструкции, он одновременно должен выполнять обязанности шофера одной из машин, а также котельщика на паровой установке ДДА-63, которая располагалась в безопасном месте, на расстоянии пятидесяти метров от защитного земляного вала, насыпанного вокруг шахты. Обязанности второго номера расчета по распоряжению полковника Винниченко были поручены капитану Горелову.
— Растопить котлы, поднять пар и подготовить установки к пуску! — прокричал в телефонную трубку полковник. — Как поняли?
— Приказание понято. Приступаем к растопке котлов, готовим установки к пуску! — отчеканил Рощин.
Горелову и раньше приходилось работать с паром. И он знал, что это пренеприятнейшая вещь. Вместе с облаком пара, который десятки минут белым удушливым грибом стоит над бомбой, в воздух поднимаются мельчайшие частицы ядовитой взрывчатки; они попадают в носоглотку, в глаза, вызывают кашель и слезотечение.
— Дымосос проверили? — спросил Винниченко.
— Работает как часы, — ответил Горелов, нежно поглаживая выкидной рукав дымососа-вентилятора, укрепленный на стене шахты.
— Рукавную линию заполнили водой?
— Так точно!
Горелов много слышал о Винниченко. Несколько раз встречался с ним за последние четыре года. Но до своего знакомства с полковником представлял его другим. Как всякий человек необыкновенной биографии, в воображении Горелова он рисовался несколько отрешенным и непременно черноволосым. Ему казалось, что на лице человека, который все время играет со смертью, должны были отложиться следы постоянной внутренней готовности к самому крайнему — трагическому исходу. «Сегодня ты, а завтра я…» Но Винниченко оказался другим.
«Наверное, он хороший отец и жене своей верен так же, как верен своей опасной профессии», — думал Горелов, наблюдая за тем, как полковник осматривал бомбу.
Израсходовав кинопленку, корреспондент зарядил камеру новой кассетой и, беззаботно насвистывая мотив песенки Роберта из кинофильма «Дети капитана Гранта», делал свое дело.
Пока солдаты Рощин и Лиханов разжигали топки установок и поднимали давление пара в котлах, Горелов и Винниченко, чувствуя на себе глазок жужжащей кинокамеры, с огромной осторожностью вывинтили днище бомбы и отложили его в сторону, где лежали необходимые инструменты и стопка ракет. Когда Винниченко увидел сизовато-бледный отлив взрывчатки, которая чем-то походила на неотшлифованный мрамор с коричневыми прожилками, он не удержался и бросил свою ставшую уже привычной шутку:
— Ну теперь, елки-моталки, благослови нас, господи! — И тут же, поймав на себе невеселую улыбку Горелова, подмигнул: — Как это говорят: на бога надейся, а сам не плошай?.. Вот так-то. А вы как думаете, капитан?
Шутка не развеселила капитана. Год назад Митрошкин выполнял точно такие же команды: паровую установку готовил, выплавлял взрывчатку, а когда было приказано всем покинуть шахту и спасаться — он не успел убежать в укрытие.
— Капитан, поднимайтесь наверх, опускайте в шахту паропровод, приспособление, блоки и трос… Пора начинать!
Горелов вылез из шахты, взял у Рощина деревянную раму приспособления для дистанционного управления процессом выплавления и, привязав к ней блоки и конец резинового паропровода, осторожно спустил раму в шахту.
— Капитан!.. — донесся из глубины шахты голос полковника. — Проверьте хорошенько готовность паровой установки. Я буду прикреплять к бомбе раму с паропроводом.
— Есть, товарищ полковник! — склонившись над шахтой, прокричал Горелов.
Топки установок гудели. Горелов внимательно посмотрел на Рощина. Лицо солдата осунулось, губы сухо сомкнулись скорбным полукружием.
В прошедшее лето к нему в гости наведывался отец. Он три дня гостил у сына в части. Вечерами, почти до самого отбоя, он рассказывал молодым солдатам про войну, в которой командиром танка прошел от Москвы до Берлина. После приезда отца Рощин, и до того исполнительный и аккуратный солдат, к службе стал относиться еще ревностней и строже.
— Страшно? — спросил его Горелов.
— Так вроде бы ничего, но что-то в душе муторно, вспомнил почему-то Митрошкина, — ответил Рощин, пряча от командира глаза. — Но вы на меня надейтесь, товарищ капитан, я буду держать свою вахту до тех пор, пока не будет другой команды.
И Горелов был уверен, что без команды Рощин не уйдет со своего места.
Проверив топки и уровень давления в паровых котлах, капитан остался доволен работой Рощина и Лиханова. О готовности установок к пуску пара он тут же доложил по телефону полковнику Винниченко.
— Включите на минутку дымосос! — отдал приказание Винниченко.
— Есть, включить дымосос! — отчеканил Горелов и включил рубильник.
— Работает отлично! — послышался в телефонной трубке голос полковника. — Выключайте!
Горелов выключил рубильник.
Когда он спустился в шахту, деревянная рама дистанционного управления была уже закреплена на корпусе бомбы и Винниченко начал обкладывать бомбу матами из шлаковаты.
— Они нам в этой штуке посылали тысячу смертей, а мы с ней цацкаемся, как с грудным младенцем. Боимся, чтобы не простудилась да не закашляла, — ворчал полковник, закутывая корпус бомбы в шлаковату. — А вам, дружок, — полковник кивнул в сторону корреспондента, — пожалуй, пора сворачивать свой киноголливуд. Через десять минут пускаем пар. Да и остальные номера расчета ждут, чтобы вы увековечили и их работу. — Полковник поднял над головой руку: — Это там, наверху, у паровой установки. Там два солдата: Рощин и Лиханов. Там безопасно.
Видя, что возражать полковнику бессмысленно, корреспондент нехотя вылез из шахты и направился к паровым установкам, на ходу снимая работу Рощина и Лиханова.
— Третий, третий… Дайте пробный пар… Не более трех-четырех секунд, — отдал приказание по телефону полковник.
— Есть, дать пробный пар! — четко ответил Рощин, и через две-три секунды из гибкого резинового шланга, прикрепленного к деревянной раме дистанционного управления, с напором забила молочно-белая сильная струя раскаленного пара. Ударяясь о мраморно-восковую стенку тротила, она разбивалась дымчатым облачком и поднималась вверх.
— Перекрыть подачу пара и включить дымосос!.. — скомандовал в телефонную трубку полковник, и почти в ту же секунду белая струя кара исчезла.
— Приборы работают лучше некуда, — сказал Винниченко, вытирая со лба пот.
Горелов еще раз проверил смазку скользящих поверхностей колодок деревянной рамы, с усилием нажал на дистанционное устройство, испытывая его прочность и надежность, пошевелил трос, на раме крепления шахты уложил молоток, гвозди, зубило и монтировку, которые могли пригодиться в любую минуту.
Вдруг вспомнилась Лариса. Она предстала в его воображении такой, какой он увидел ее в минуту, когда сегодня утром зазвенел будильник. Проснувшись, Горелов открыл глаза и сразу не мог понять, почему рядом с ним на краешке тахты сидит Лариса. Неужели она, дождавшись, когда он уснет, пришла к нему снова? И почему она смотрела на него такими печальными глазами? Неужели она не спала всю ночь? Зачем она это сделала? А может быть, она прикорнула, сидя рядом, и проснулась по сигналу будильника?..
Она наверняка уже прочитала письмо, которое он оставил в нагрудном кармане своего нового, свадебного костюма. Писал его торопливо, на планшете, когда Лариса готовила на кухне кофе. Он от слова до слова помнил текст письма: «…Милый Ларчок! Я ухожу на серьезное и опасное задание. Если случится, что жизнь моя оборвется так же, как она оборвалась у Митрошкина, то знай: я это сделал для партии, для Родины. Просто так было нужно. Думаю, что на Пискаревском кладбище рядом с Митрошкиным найдется и для меня местечко. Поэтому сохрани это письмо. Пусть оно будет документом моей последней воли. К месту наших работ не думай прорваться — тебя все равно не пустят. Обнимаю тебя и целую. Твой до последнего удара пульса Владимир».
Сейчас Горелову было стыдно за свою слабость, которая овладела им утром. «Расчувствовался, как кисейная барышня», — стыдил он себя в душе, привязывая к раме дистанционного прибора пропущенную через блок веревку. Он отчетливо представлял, какое смятение в душе Ларисы произведет это письмо.
— Одиннадцать часов двадцать семь минут, — заметил Горелов и еще раз внимательно и придирчиво оглядел все агрегаты и приборы, от безупречного действия которых будет зависеть успех всех работ.
