– Вот, перекрутите назад, мне особенно здесь понравилось, как наша пафосная Бетрибс-Тиранозавр-ша этому кобельку здесь советы дает, куда и как в нее засовывать, – перебивал товарищей Джейкоб Цорес…
– Хорошенькую запись вы нам привезли, – констатировал Макмиллан, усмехаясь, – молодчина, Чивер, не зря свой хлеб едите, и много у вас еще такой порнухи?
– Трое суток почти непрерывных охов и вздохов, хлюпаний и прочих неприличных звуков, господа, – ответил Чивер, явно удовлетворенный тем фурором, какой произвели на общество его записи.
– Трое?! Трое суток они трахались?! – ахнул Петти. – Это уже чересчур, господа!
– В том-то и дело, в том-то и опасность, – добавил Чивер, – по данным нашего наружного наблюдения, госпожа Морвен каждую неделю вылетает своим самолетом из Лондона в Кливленд, где потом сутками практически не вылезает из постели с этим человеком…
– Вы его пробили по своим линиям? – поинтересовался Макмиллан.
– Первым делом пробили, – ответил Чивер. – Джон Мэтьюз, тридцать три года, обычный холостяк, любитель дамочек зрелого возраста, этакий непрофессиональный жиголо, обычный ловелас, без какой-либо завязки на разведку-контрразведку, здесь мы все проверили – он чистый!
– Но она на него явно запала! – воскликнул Петти.
– А вы что, милый мой, думали, что баба в самом соку, да при деньгах, будет долго скорбеть по нашему бедному лорду Морвену? – ехидно спросил Макмиллан.
– Я ничего такого не думал, – резко ответил Петти, – я просто полагаю, что такая любовь-морковь в ее возрасте небезопасна для ее психики, а следственно…
– А следственно – небезопасна для нашего бизнеса, – добавил Цорес…
– Я еще хотел добавить на словах, господа, – вставил осмелевший от успеха Ричард Чивер, – объект, в смысле, леди Морвен, каждую поездку в Кливленд сопровождает большими тратами на подарки этому человеку. У меня есть список перечислений по ее магнитным картам, вот посмотрите…
Оживившиеся от клубнички старики с интересом принялись смотреть выписки из счетов…
– Ага, «феррари» за триста тысяч, часы «ролекс» с бриллиантами, домашний кинотеатр за пятьдесят тысяч… – изумился Макмиллан.
– Хорошо же он ее трахает, если на столько натрахал!
– Как просила – в доску, в доску! – подхихикнул Петти.
– Все это было б хорошо, когда бы не было так грустно, господа, – прервал всех Джейкоб Цорес, словно председатель на сенатском слушании, постучав по столу. – Все достаточно грустно, господа, потому как система становится нестабильной.
– Баба, потерявшая голову, потеряет и ключ от сейфа, как мой покойный папаша говорил, – подтвердил Петти.
– Нам надо принимать меры, – подытожил Цорес и, посмотрев на Чивера, сказал: – Вы хорошо поработали, Ричард, поезжайте домой, мы переведем на ваш счет ваши премиальные…. А теперь идите, мы тут еще поработаем с вашими записями…
И Чивер вновь принялся проклинать эту флоридскую жару. «Точно простужусь, как пить дать простужусь, снова вся спина липкая от пота, а кондиционеры наяривают и наяривают…» – думал он, перебегая из продуваемого всеми ветрами паркинга в зал ожидания аэропорта Майами.
Однако мысли о премиальных приятно согревали душу.
Он точно знал… Завтра первым делом он позвонит в банк, и ему скажут, что на счету у него прибавилось ровнехонько сто пятьдесят тысяч долларов.
Неплохой бонус к зарплате! А? За такие мани-мани можно и пострадать!
Ранчо на севере штата Вашингтон – или где-нибудь в Монтане, в окрестностях Йеллоустунского национального парка, говорят, там тоже прохладно, но не так сыро, как на побережье – обретало очертания реальности. И, собственно, почему за миллион, когда можно и за два? Еще парочка таких же удачных заходов и…
– Объект «Трики Дики» отъехал от гостиницы «Тампа-Бэй», – проговорил будто в никуда мужчина в белом костюме, прихлебывавший минералку в открытом кафе напротив входа в отель. – Синий «линкольн-таункар» номер…
– Знаем мы этот номер, – отозвался усталый голос прямо в ухо мужчины. – Продолжайте наблюдение.
Обладатель усталого голоса находился в трех кварталах отсюда, в весело раскрашенном фургончике с надписью «Экзотические цветы». Из его темного, напичканного электроникой нутра не было видно ничего, зато было слышно все, что требовалось слышать. Разумеется, президентский номер-люкс, в котором магнаты принимали Чивера, был трижды тщательнейшим образом проверен на предмет прослушивающих устройств – сначала службой безопасности отеля, потом службой безопасности Хаммонда, потом лично главным секьюрити Петти-младшего Эдвардом Кингом, – но надо же было так случиться, что за две с половиной минуты между окончанием последней проверки и появлением в номере мистера Чивера какая-то птичка оставила продукт своей жизнедеятельности прямо на панорамном окне гостиной, где проходила беседа. «Продукт» внешне походил на шматок белой жвачки, а его состав был известен лишь нескольким засекреченным химикам из лаборатории ФБР.
В веселеньком фургончике прослушивалось и записывалось все, что произносилось в президентском люксе «Тампа-Бэй». Завтра кассета с записью ляжет на стол директора ФБР Хэмфри Ли Берча.
У Гейла Блитса мозгов было не меньше, чем у ФБР, а средств значительно больше. Поэтому он мог не только слышать разговоры в номере, но и наблюдать все там происходящее в режиме реального времени. На него работали не только чудеса новейших технологий, но и здравый психологический расчет – если бы «нефтяники» не проявили повышенной бдительности и не отключили все электрические приборы в номере, он бы не услышал и не увидел ничего, однако на его личный компьютер в «Палисейдз» сигнал поступал именно с отключенного плазменного телевизора, занимавшего едва ли не половину стены.
Похихикивая в кулачок, первый богач планеты созерцал продолжение «реального шоу». Те же минус Чивер.
Петти-младший пафосно вскинул голову, как в те годы, когда начинающим еще адвокатом, служа в одной из фирм своего отца, он, бывало, вскидывал голову, желая произвести благоприятное впечатление на судей и коллег-адвокатов. Тогда, в те далекие теперь времена, когда, только что окончив Гарвард, юный, совсем еще желторотый адвокат Уильям Петти тяготился славой и богатством своего отца. Ему, Петти-младшему, по присущей всем едва вылупившимся выпускникам университета инфантильной эгоцентристской убежденности казалось, что он гений и сам всего добьется в этой жизни. Нужно только, чтобы все заметили его гениальность, абстрагируясь от возмутительно юной мордашки, выдававшей его несерьезный возраст.
Поэтому свои речи в суде, исполненные почерпнутого из фильмов с Кларком Гейблом пафоса, он непременно начинал со страстного обращения к аудитории, сопровождаемого непременным вскидыванием головы, дабы публика заметила его глаза, исполненные ума и решимости выиграть любое порученное ему дело. Голова вскидывалась еще и для того, чтобы молодые женщины не замечали его двойного подбородочка, намечавшегося еще в те годы, когда ему было двадцать пять…
А теперь…
Спустя почти пятьдесят лет привычки юности оставались прежними. И уже не двойной, а пятерной в складках ошейник из кожи и сала дрожал и зыбко колыхался при каждом движении Петти-младшего. А голову все равно вскидывал, начиная свое обычное:
– Господа! Господа, я полагаю, что мы готовы теперь приступить к обсуждению самой щепетильной и самой тонкой части нашей сегодняшней повестки…
Аудитория, представленная посвященными в сокровенные тайны планеты, шуршащим бумажками молчанием выразила свое согласие.
– Господа, дело в высшей степени щепетильное, но на то мы все и юристы в большинстве своем, чтобы благополучно разрешать подобные тонкие дела.
Петти лукавил, далеко не все из собравшихся здесь членов Капитула были юристами. Макмиллан, к примеру, заканчивал математический факультет, и Петти отлично помнил, как на вечеринках в кампусе Гарвардского университета длинноногий красавец Макмиллан, этот чемпион факультета по академической гребле, всегда окруженный толпой самых красивых девчонок, не без деланного высокомерия любил подчеркнуть: они, математики, во всем и всегда дадут сто очков вперед никчемным зубрилам с юридического. Потому как математика с философией – это праматери всех естественных наук, и математика – это исполненное внутренней красоты стройное здание, где искусством логики можно, даже не зная какого-то этажа, вывести и восстановить неизвестное по экстраполяции из известного… А юриспруденция – это бестолковое заучивание одними идиотами тех правил и параграфов, что выдумали другие идиоты, и если там чего не вызубришь, то логически никогда не выведешь невыученного, потому как юриспруденция не подчиняется законам формальной логики…
И восторженные девчонки, эксайтированные более ростом и статью Макмиллана, нежели его умными речами, бойко смеялись этим шуткам, поблескивая глазками и кидая взгляды… Петти все помнил!
