— Фимошка, а што, наш конжавод еше шущештвует? Я думала, вшех лошадей давно уже шъели.
— Наоборот. Единственное место в области, где вовремя платят зарплату. У них ценный генофонд оказался, у лошадей. Продают за границу. Про Антея никогда не слышали? Ну, это потому, что вы лошадьми не интересуетесь. Мировая знаменитость — уйма призов. А один жеребенок от него — вообще восьмое чудо света! Ему пока толко два года, он еще в настоящих скачках не участвовал, но когда начнет — равных ему не будет.
— Фимошка, я шлышала, что имена хорошим лошадям дают по началу имен родителей, так?
— Нет, не обязательно. Но вот на нашем конзаводе есть такая традиция. Начало имени от матери, конец от отца. Поэтому самые смешные имена — с нашего конзавода. Помню, была кобыла Дефлорация. Смешно, да?
Ясно, что конец — от отца. Он у всех от отца. Интересно, почему я должен сидеть за занавесочкой и слушать все это? Тем более, что в доме наконец-то есть кофе… На второй чашке на кухню явился заведенный Умница:
— Ну как? Все слышал? А почему ты здесь кофеи гоняешь? Неужели не работает?
— Работает, — отмахнулся я. — Просто качество слишком хорошее — теща, как живая. Не могу в больших дозах.
Умница довольно хмыкнул:
— Это потому, что основные блоки японские, фирменные… Ладно, налей мне кофе, перекусим и поедем к Максику.
Вот-вот, Боря подвезет.
— Поедешь автобусом, нам вдвоем там делать нечего, — неожиданно резко ответил я. — Или сиди дома, а я поеду сам.
Умница посмотрел на меня, как на недоумка:
— Ты что?! Прежде, чем такое говорить, подумал бы! Зачем же мы тогда стереосистему испортили? В том-то и весь смысл, что я приезжаю к нему, как к коллеге, провоцирую его и вывожу на чистую воду.
— А я что делаю?
— Что, не догадываешься? Ясно же, что ты сидишь в засаде с «длинным ухом» и ждешь моего сигнала.
— Сигнала к чему?
— К активным действиям, конечно! Неужели ты думаешь, что он скажет мне, где прячет вирус? Ты ворвешься, дашь ему в морду, или не в морду, ты сам знаешь куда лучше…
— Лучше для чего?
— Для дела, Боря. Для нашего общего дела… Я знаю, что ты умеешь. После твоего отъезда уже не секрет, как вы в Афганистане пытали их партизан. Согласись, что сейчас у тебя гораздо больше оснований для этого!
Я уже открыл было рот, чтобы сказать, что не пытал партизан, но решил не унижаться. Умница же удовлетворенно кивнул.
Самое противное было то, что к Максику действительно надо было съездить. И если я до сих пор не сделал этого сам, то лишь потому, что не знал с какой стороны его зацепить. А Умница, судя по всему, знал. В любом случае, прежде чем начать говорить с Максиком, стоило послушать его разговор с коллегой… А прежде, чем слушать его разговор с коллегой, давно пора было позвонить насчет отпечатков пальцев.
Эксперт Элка радостно сообщила мне, что никакой экспертизы не потребовалось — термос был чист. Девственно. Как свежий снег, если я еще помню каким он бывает.
Круг сужался. Стереть отпечатки могли: Умница, Ирочка, теща, Ленка, Левик, я. Как это сказал мой новый дальновидный шеф: «…со своими родственниками, любовницами, гениальными психами и убитыми суками разбирайся сам.» Впрочем, как давеча заметила моя теща, что это я сразу на своих думаю?
Надо сначала проверить — был ли кто-то чужой.
Я постучал в тещину дверь и мне сразу ласково сказали:
— Жаходите, жаходите, Фимошка!
В светелке было накурено так, что в сизоватом воздухе теща теряла возрастную определенность.
— Вы все-таки слишком много курите, — не из сыновней заботливости, а из одного абстрактного гуманизма вырвалось у меня.
Теща молча препарировала меня взглядом. Затем затянулась и выдохнула:
— Да я и живу шлишком долго, так што?
Твою мать! Твою мать! Твою мать! Не связываться! Не связываться! Не связываться!
— Я зашел, чтобы спросить, кто из посторонних заходил вчера в нашу квартиру в мое отсутствие.
— В НАШУ квартиру, — удовлетворенно повторила теща, — пока ты где-то шлялшя, жаходили: Регина Боришовна, мать того шошеда, которого шуть не приштрелил Фимошка. К Левику приходили дружья, я не жнаю иж каких они шемей, это не мое дело, это дело родителей, но вше они были штранно одеты — шерная кожа, вшякие жележки. И на голове пришешки, как у Левика. Я думаю, это они его наушили так штришьшя. А потом, предштавь шебе, пришли арабшкие гружшики, те шамые. Я давно хотела тебе шкажать, Боря, што огнештрельное оружие не швыряют, как ты, где попало… Гружшики шкажали, што жабыли тут какие-то ремни. И они бы нашли вмешто ремней твой пиштолет, ешли бы я его не шпрятала. Вот он, кштати, можешь жабрать.
Я покрутил пистолет. Что же она меня искушает?.. Сунул ствол за пояс. С отпечатками теперь все ясно — раз уж здесь побывал грузчик из дома Халиля… Только вряд ли они пришли стереть отпечатки. Почему они вчера должны быть умнее, чем позавчера?
Я снова позвонил Элке:
— Взгляни на левую щечку китаянки. Да, на термосе. Ямочка есть? Ну, вмятинка… Уверена, что нет? Спасибо, я так и думал.
Ай да Халиль! Только вчера днем получил информацию, обработал, согласовал с компетентными террористическими инстанциями и уже вечером выкрал термос. Или он не знает арабской пословицы: «Спешащего подталкивает сатана»… Жаль, что он не откроет термос при Елке, и я не узнаю какое у Халиля было выражение лица. Съездить, что ли, отдать за тещин битый термос с отпечатками два небитых? Или позволить это сделать Вувосу — он мне будет очень признателен…
В машине Умница вел себя, как перевозбужденная болонка, только что не перепрыгивал с переднего сиденья на заднее. Вместо этого он перепрыгивал с темы на тему: то восхищался красотой пейзажа за окном, то задавал дурацкие олимовские вопросы, то возвращался к основной теме:
— Хорошо бы, чтобы это все-таки был Максик, правда, Боря?
— Для кого хорошо?
— Для тебя, Боря. И для Ленки. Правда?
У меня было ощущение, что я, задумавшись, пропустил часть нашего диалога, а теперь не могу включиться.
— Ну-у, — протянул я. — А что ты имеешь в виду?
Он преданно посмотрел на меня и изрек:
— Но ведь мы не имеем права кого-нибудь не подозревать, правда? А кроме нашего Клуба присутствовала еще и ваша семья. Да и этот твой, скульптор…
Умница поднимался к Максику, а я сидел в «Шкоде» с обычной телефонной трубкой и ловил насмешливые взгляды. Понятно, оле хадаш подражает соседу на «Мерседесе» с сотовым телефоном. Наконец, я услышал звонок в дверь, и тоненький голосок осведомился на иврите, мол кто это еще там? Мне очень захотелось, чтобы Максика с Инкой не было дома. Умница это заслужил. Я, как какой-нибудь патриций, опустил большой палец вниз. Не знаю, кто в римском пантеоне курировал моральный садизм, но этот божок меня услышал.
Большую часть жизни шестилетнего Авигдорушки вокруг него трепались взрослые дяди и тети, считавшие себя интеллектуалами. Но если моя племянница Ирочка воспринимала подобный треп, как фон для игры в куклы, то Авигдорушка внимал и уточнял в сложных местах. В Израиле русский с него слинял, как шерсть с зайца, а резонерство только прогрессировало.
Умница засюсюкал на иврите, что, мол, это дядя Фима, который забирал тебя, Витенька, из роддома, когда ты родился и научил тебя завязывать шнурки, помнишь?
— Не пизди, господин мой, — перешел кроха на русский. — Фима поднялся в страну три дня тому назад. Он не знает говорить иврит хорошо.
— Какой ты стал умный! — поразился Умница. — Но я ведь тоже умный. Вот я и выучил иврит еще в России. Я знаешь сколько языков знаю?! Разве тебе…
— Сколько? — перебил Авигдорушка.
— Двадцать! Открой, пожалуйста, дверь, я не хочу ждать родителей на лестнице.
— Два-адцать? — озадачился малыш. — Рэга… раз, два, три… нету в мире столько языков. Не ложи мне на уши пасту!
— Надо говорить: «Не вешай лапшу на уши», — автоматически поправил Умница.
— Есть у меня свой особенный способ говорить, — недовольно сообщил Авигдорушка. — Ты ведь понял, что хотел я сказать? Почему ты думаешь, что можешь говорить мне, как я должен говорить?! Просто скотство, какие вы все, взрослые, одинаковые… Это значит, что по виду вы все, конечно, разные, но как с вами со всеми одинаково тяжело!
Милый все-таки мальчик, зря его Ленка недолюбливает. Ну, подумаешь, выставил ее дурой, да еще и подытожил: «Какие вы, женщины, бедные. Даже сердитесь одинаково смешно — глаза делаете большими и кричите. Это потому, что вы слабые и сделать больше ничего не можете. Вот и пугаете.»
— Конечно, я понял что ты хотел сказать, — озадаченно выдавил бездетный Умница. — Но и ты должен понять, что если ты говоришь не правильно, про тебя будут думать, что дефективный…
— На что намекаешь ты, господин мой? — строго сказал мальчик. — Какой корень в слове последнем твоем? Дефект или фиктивный? Не люблю я и то, и другое… Ты знаешь что? Ты гадкий мужик. Даже хочется мне тебя исчерпать!
