Он еле узнал, скорей даже догадался, что этот поток бахвальства, наглости и самоуверенного хамства исходит не от кого иного, как Салатсупа.
И Лаврентьев, наливаясь яростью и злобой, зарычал:
- Ну ты, обезьяна! Если танки к исходу дня не будут возвращены, я тебя отловлю, заряжу твою огурцовую голову в самую грязную пушку и выстрелю в твою же задницу. И передай Кара-Огаю, что такие шутки со мной не проходят. Если он не хочет, чтоб я выступил на стороне Сабатин-Шаха, пусть срочно делает выводы. И еще передай, что ровно через сутки я отдам приказ уничтожить танки. Такая же задача поставлена командиру вертолетной эскадрильи... Ты все понял, обезьяна?
В ответ раздался напряженный смех.
А потом позвонил и предложил встретиться Сабатин-Шах. Но он просил гарантий своей безопасности. "Приходи,- сказал командир,- в полку тебя никто не тронет". Глава фундаменталистов появился в сопровождении своих молодчиков н двух совершенно диких афганцев и трех не менее диких соплеалменников. На Сабатин-Шахе были серый костюм с отливом и белая чалма.
- Ну, говори: что хочешь от меня? - напрямик спросил Лаврентьев, чтобы избежать утомительного церемониала из череды пустых вопросов и таких же пустых ответов.
- Зачем танки отдал этому шакалу? Ты же говорил, что нейтралитет! Гость смотрел тяжело, вот-вот засопит от возмущения. Кто говорил мне, что никому не дашь оружия, что не хочешь, чтобы гибли новые люди?
- А кто тебе сказал, что я дал? - грубо спросил Лаврентьев. Ему захотелось схватить этого кровавого интеллигента, по приказу которого вырезали несколько сотен человек, и хорошенько треснуть о край стола, а потом намотать его галстук на свою руку и долго и задушевно говорить о российском нейтралитете. "Какая же это гадина, и вот с такими я должен соблюдать видимость дипломатического этикета",- подумал он с отвращением.
Гость поморщился. "Как же, университетское образование! Богословский факультет в Саудовской Аравии. А меня, конечно, за сапога принимает",- подумал Лаврентьев, хорошо зная, чего добивается непрошеный гость. Командир демонстративно посмотрел на часы.
- Речь идет о том, что ваша сторона должна безвозмездно выделить нашей стороне пять танков: три - соответственно количеству, переданному нашим противникам, еще два - за упущенную стратегическую инициативу,- ровным голосом произнес Сабатин-Шах.
От такой наглости Лаврентьев даже присвистнул. До чего дошло командирское бесправие, когда любой пыжащийся верховод с улицы может прийти в полк и требовать выделить ему по каким-то его логическим умозаключениям энное количество танков, техники и чего еще душа возжелает!..
- А чего за упущенную инициативу - только два? Ты не справишься, надо как минимум еще пяток. Да и пару запасных боекомплектиков не помешает...
В глазах Сабатина сверкнули молнии. Он постарался скрыть эмоции, отвел взгляд и негромко сказал:
- Человек, который нарушает свое слово, подобен ветру с песком: люди от него морщатся и отворачиваются. Я сделаю так, чтобы весь мир узнал, что русский подполковник, командир сто тринадцатого полка, продал три танка фанатикам Кара-Огая и тем самым нарушил нейтралитет. Сегодня же я сделаю заявление перед прессой. Жаль, что мы расстаемся врагами. И не забывайте, что в моих руках - судьба всего русскоязычного населения.
А потом и до вас доберемся. Не забывайте: мы здесь хозяева, а вы гости...
- Нам больше не о чем говорить,- вежливо напомнил Лаврентьев.
"В обычае кровной мести есть саморазрушающее начало,- подумал он. Мужчины народа, которые гордятся таким обычаем, считают себя самыми достойными, мужественными и смелыми. Но историю не обманешь. "Естественный отбор" кровной мести приводит к вырождению народности.
В схватку идут самые сильные и отчаянные. Они и погибают".
И тут доложили, что пропал майор Штукин. Он еще с утра выехал во второй караул, должен был вернуться к обеду, но часы истекли, старший караула сообщил, что майор убыл полтора часа назад. В мирное время бабник Штукин мог застрять у одной из своих городских девочек. Знакомыми его были, как правило, работницы-передовицы подшефного камвольно-тукового комбината. Нынче же на половые приключения мог пойти лишь ненормальный. Но тут из дежурки выскочил, будто ошпаренный, капитан Коростылев и сбивающимся голосом сообщил, что звонил неизвестный, который сказал, что Штукина взяли в заложники.
- Кто это был? - У Лаврентьева желваки заходили на лице.
- Не знаю. Они не представились. Сказали, что через сутки пришлют голову и погоны, если не передадут им три танка.
- Сабатин... Ну, сукин сын, интеллигент паршивый! Будут тебе танки! - Он резко повернулся. Найти срочно командира танковой роты Михайлова. Готовить к выезду три машины!
Появился неторопливый капитан Михайлов, весь промасленный, как прошлогодняя ветошь. Он вяло доложил о прибытии, замедленно приложив грязную руку к форменной кепи. В покрасневших глазах его читались скука и смертельная усталость.
- Готовь три танка к выезду. Бегом!
Дежурный покосился на Лаврентьева с еще большим удивлением.
- А механиков где я возьму? - мрачно спросил Михайлов.
- Ты первый. Я второй. Коростылев, будешь третьим механиком. Оставишь за себя помощника... Хотя двух танков им хватит. Я буду на командирском месте. Все ясно?
Михайлов расцвел, рысцой потрусил в парк.
- Давненько не разминались на "главной ударной силе сухопутных войск",- произнес Лаврентьев, когда запыленные танки остановились у штаба. Механики-водители, ко мне!
Оба капитана шустро выскочили из машин, встали перед командиром.
На какое-то мгновение Лаврентьев задумался, прикинув последствия своего решения. Не доложив руководству о ситуации, броситься очертя голову в гущу боевых действий на двух танках, которые в считанные секунды можно сжечь из гранатометов, укрытых в любом окне... Бездумно, безрассудно, нелепо...
- Михайлов, иди, разбуди Козлова. Он у себя отсыпается после ночи. Скажи, срочно!
Капитан бросился исполнять приказание.
- Свалимся на них без предупреждения. Они будут ждать, что мы начнем переговоры, и будут торговаться,- подумал вслух Лаврентьев.
Появился заспанный начальник разведки. На его красном помятом лице отпечатался шрифт: видно, спал, бедолага, подстелив газету.
- Твоего шефа Сабатин-Шах взял в заложники. Требуют выкуп - три танка. Ситуация ясна? Какие будут предложения?
Козлов очумело посмотрел на командира, потер кулаком глаз и, уже почти выйдя из состояния сна, покосился на танки, которые сразу и не приметил. Потом вздохнул, пожевал губами и произнес:
- Знать бы, где его держат...
- Проснись! - громыхнул Лаврентьев. Если бы знали, тебя б не дергали. Давай, три свое ухо,- не выдержал он. Думай, черт бы тебя побрал, где его могут прятать? Ты начальник разведки или нет?
Наконец Козлов выдавил:
- У Сабатина здесь живет двоюродный брат, Рама, ярый фундик, он один из его ближайших помощников... У него большой дом за высоким каменным забором. Есть и подвалы - с вином. Очень любит это дело...
- Знаю этого живодера,- перебил "медитирование" Лаврентьев. Метров двести или триста от общаги. Но с чего ты решил, что его будут прятать именно там?
- Чтобы никто не знал и не проговорился. А брату он доверяет как себе.
- Ладно. Мосты сожжены. Козлов, ты во втором танке, за командира. Начнем со штаба. Стрелять по моей команде. Осколочно-фугасным...
И про себя добавил: "Я вам устрою нейтралитет!"
Лаврентьев включил танковое переговорное устройство, проверил связь с Коростылевым.
- Как самочувствие? Хорошо? Восторг? Тогда гони прямо!
Потом он соединился с начальником разведки, приказал подготовиться к
- Я уже подготовился,- доложил Козлов.
Коростылев сжимал рычаги, тянул, чувствуя плечевую силу, танк, ощущая человека через планетарный механизм поворота, послушно поворачивал тяжелый корпус. Стальные подошвы крутились, выламывая метры асфальта,сила! И лишь точная струя, пущенная из гранатомета таким же волком войны, могла остановить танковую тушу.
Лаврентьев знал лишь одну дорогу - до Кизыл-Атрекского моста, а далее прямо и прямо, до самого второго караула, где даже в самую жару лежали, всегда холодные, груды и штабеля смертельного груза: десятки тонн боеприпасов: 5,56, 7,62, 86, 100, 120, 122, 240-миллиметровые остроконечные, людьми сделанные и для погибели же людей предназначенные... Только он один и Коростылев, как самый старожил, знали точное количество этой огромной, спящей, разрушительной силы, которой хватит, чтобы разнести до молекулярного состояния всю Долину, изменить течение реки, сделать из ойкумены сплошную серую пустыню с вкраплениями красного.
Лаврентьев сначала хотел идти на штаб Сабатин-Шаха, но понял, что это будет безрассудным, что лучше захватить двоюродного брата по имени Рама. На перекрестке он приказал повернуть, чтобы выйти к дому не по северному шоссе, а по переулкам и полям. Еще два дня назад в этом районе все полыхало. Теперь здесь стояла мертвая тишина, а грохот, который они производили, не вплетался в нее, а наслаивался и замирал. Черные окна, обрушенные стены, обломки мебели, обгоревшее тряпье, шибающий в нос приторно-кислый запах гари... У порога обугленные человеческие останки н черная кукла со скрюченными конечностями... Какие чувства, мысли, желания, мечты, радости, надежды жили в этом теле, прежде чем судьба наотмашь и враз не отняла все, жестоко и страшно вырвав душу, растоптав и надругавшись?.. Мужчина или женщина - обугленное единообразие.
