Начались допросы, очные ставки. Бригада следователей валилась с ног от усталости.
Боржанский, которого допрашивал Авдеев, начисто отрицал свое участие в уголовном бизнесе.
— Я ведь не был материально ответственным лицом, — говорил он. Найдите хоть одну мою подпись под документами, касающимися производства, получения материалов или реализации продукции. Утверждение новых образцов — пожалуйста!.. Протоколы заседаний художественного совета — ради бога!.. Это моя компетенция. Остальное меня не касалось…
После перенесенного шока при аресте Боржанский пришел в себя и, видимо, решил придерживаться тактики ни в чем не признаваться.
— Разного рода усовершенствование изделий, словом, рацпредложения утверждали вы? — спросил Владимир Харитонович.
— Ну я, — осторожно ответил Боржанский.
— Так почему же все, что изобретал Тарас Зозуля, оформлялось на начальника экспериментального цеха? Сумма премий, выплаченная ему, весьма внушительна.
— А это уж выясняйте у Анегина, — отпарировал Боржанский. — Заявок на изобретения от самого Зозули не поступало.
— Идея создания экспериментального цеха принадлежала вам?
— Я был одним из инициаторов, это верно. И руководствовался при этом заботой об улучшении качества продукции. Кстати, цель была достигнута. Сравните то, что выпускала фабрика до создания СЭЦа и после. Как небо и земля! Об этом говорят не только грамоты и дипломы с выставок. Самое веское слово за покупателем. Спрос на наш товар год от года повышался…
— На какой — легальный или подпольный?
— Я же вам определенно сказал, — невозмутимо ответил Герман Васильевич, — ни о какой подпольной, как вы выражаетесь, продукции не слышал. И, если Анегин занимался какими-то махинациями, при чем тут я?
Когда Авдеев выложил перед Боржанским золотые царские червонцы, бриллианты, изумруды, а также ювелирные изделия, изъятые у него при аресте, Герман Васильевич заявил:
— Все это принадлежит моей жене.
— На какие средства она их приобрела? — спросил Владимир Харитонович.
— Достались в наследство.
— Откуда у дочери слесаря царские червонцы, бриллиантовая диадема и серьги с изумрудами? На зарплату слесаря этого не купишь, — усмехнулся Авдеев.
Боржанский пожал плечами. И на дальнейшие вопросы отвечал лишь: «Не знаю», «Не могу сказать», «Мне об этом ничего не известно»…
…Приступив к допросу Анегина, Владимир Харитонович прежде всего ознакомил его с показаниями Боржанского.
— Подлец! — возмутился Евгений Иванович. — И тут хочет сухим из воды выскочить! Давил всех, как последний гад, жить не давал по-человечески, а теперь — в кусты! Не выйдет! Пора этого подонка вывести на чистую воду!..
Авдеев попросил Анегина изложить свои показания письменно. Тот выполнил это охотно.
«По существу дела, — писал он, — могу сообщить следующее. С Боржанским Германом Васильевичем я познакомился, когда работал главным администратором кинотеатра „Космос“. Боржанский был у нас художником, затем уволился, и я потерял с ним связь. Четыре года назад он позвонил мне по телефону и предложил встретиться. Встретились у него дома. Боржанский сказал, что устроился главным художником на сувенирную фабрику, и спросил, не хочу ли я перейти туда же на должность начальника только что образованного цеха. Я сказал, что мне и в кинотеатре неплохо. Боржанский объяснил, что цех — это ширма, за которой можно развернуть грандиозное дело. Ты, сказал, парень рискованный, энергичный, вместе мы горы своротим. И поделился со мной планами создания „левого“ производства дефицитных товаров. Я не сразу принял его предложение. Согласился перейти на сувенирную фабрику лишь тогда, когда Боржанский познакомил меня с женой Зарембы. Стало очевидным, что задумка Боржанского вполне осуществима, так как через Капитолину Платоновну можно крутить директором фабрики, как нам будет угодно. Помимо меня Герман привлек Марчука и Козолупа. Идея использовать в наших целях надомников тоже принадлежит Боржанскому. В мою функцию входил подбор людей, готовых работать на нас.
Систему реализации товара разработал также Боржанский. По существу, все остальные члены группы были лишь исполнителями. Даже долю каждого при распределении вырученных денег устанавливал Боржанский…»
— Теперь давайте кое-что уточним, — сказал Владимир Харитонович, ознакомившись с показаниями Анегина. — Чем занимался ваш цех?
— Ну, разными вещами, — неопределенно ответил Анегин. Экспериментировали…
— Как незаконным путем добывать деньги? — усмехнулся Владимир Харитонович.
Бывший начальник СЭЦа лишь пожал плечами. Он так и не смог сказать, что же именно сделало для улучшения производства вверенное ему подразделение фабрики.
— Пойдем дальше, — продолжал Авдеев. — Почему брат жены Боржанского, как вы его именуете — Кеша, подчинялся любому приказу Германа Васильевича?
— Боржанский держал его во! — Анегин показал сжатый кулак. — Этот тунеядец, Кеша то есть, официально считался инвалидом второй группы. А документы на инвалидность были липовые. Герман грозился, что разоблачит родственничка и его инвалидность и его философскую оригинальность, если тот не будет выполнять указаний в отношении Капочки… Простите, Капитолины Платоновны…
— Ясно, — кивнул Авдеев, внося это в протокол. — Вы упомянули о системе реализации подпольного товара. Что это за система?
— О том, как производятся джинсы, майки, сумки и прочее, знали четыре человека, «олимпийцы» — Боржанский, я, Марчук и Козолуп. Затем товар доставлялся в другие города. Доверенным людям, вроде Зубцова, Чикомаса. Мы их между собой называли «сотниками». «Сотники» знали только своего «олимпийца». У «сотников», в свою очередь, были люди, которые занимались непосредственно реализацией товара, так называемые «пешедралы». «Пешедралы» имели дело лишь с «сотниками» и никого больше не знали…
— Хорошо продумано, — покачал головой Авдеев. — В случае провала одного человека цепочка размыкается. И до вас, то есть «олимпийцев», не добраться. Так?
— Добрались, — вздохнул Евгений Иванович.
— Чьим сотником был Зубцов?
— Марчука.
— Почему Зубцова убрали?
— Я к этому не имею никакого отношения! — категорически заявил Анегин. — Это решение Боржанского.
— Вы не ответили на мой вопрос. Так почему убрали Зубцова?
— Герман боялся, что он расколется на допросах и завалит Марчука… Вы не верите? Если бы я не хотел помочь следствию, то не стал бы по просьбе майора Мурадяна говорить по телефону с Чикомасом, когда к нему поехал Берестов. Без этого вам бы не взять Чикомаса.
— А чем не угодил вам профессор Шебеко? — спросил Владимир Харитонович.
— Профессор? — изобразил искреннее удивление Анегин. — Не знаю никакого профессора.
— Не притворяйтесь, Евгений Иванович, — спокойно произнес Авдеев. Когда вы были в Зорянске…
— Не был я в Зорянске! Никогда!
— Как же ваше ружье ТОЗ могло очутиться там без вас? — усмехнулся Авдеев.
Он положил перед Анегиным заключение баллистической экспертизы. Тот прочел документ, вытер со лба пот и уставился в пол.
Окончательно он понял, что отпираться бессмысленно, когда следователь предъявил показания свидетелей, видевших Анегина в Зорянске в день покушения на Шебеко.
— С профессором ошибочка вышла, — хрипло произнес Анегин. Обознались…
Владимир Харитонович вспомнил рассказ Инги Казимировны, что в тот вечер они с Кириллом Демьяновичем поменялись: она надела красную куртку профессора, а он накинул на плечи ее форменный пиджак.
— Вы стреляли в кого?
— В следователя…
— Зачем?
— Слишком рьяно взялась за дело…
— Значит, признаетесь, что покушались на жизнь Гранской? — повторил Владимир Харитонович.
Анегин вдруг рванул на себе рубашку, так, что во все стороны полетели пуговицы, и, закатив глаза, повалился на пол.
Авдеев вызвал конвоиров. Подследственный бился в корчах на полу, изо рта его шла пена.
Пришлось прервать допрос.
«Припадки» у бывшего начальника СЭЦа продолжались и в изоляторе временного содержания. Обследовавший его врач сказал, что это, скорее всего, симуляция. Для окончательного выяснения пришлось направить Анегина на судебно-психиатрическую экспертизу.
* * *
— Расскажите, как случилось, что преступная группа смогла безнаказанно действовать на фабрике более четырех лет? — спросил у Зарембы Авдеев.
Фадей Борисович похудел. Лицо, раньше румяное, налитое, лоснящееся, посерело. Щеки обвисли тяжелыми складками. Он походил на состарившегося бульдога.
— Одурачили! Меня, можно сказать, стреляного воробья, провели на мякине! — сокрушался директор.
— На мякине ли? — усмехнулся Авдеев.
