— Пожалуйте за ширмочку, господин Богданов.
Лев послушно пошел примерять подобранные ему вещи. Среди них было то, что Богданов никогда не носил — сочетание рубашки в клетку, классического шерстяного жилета и темно-синей джинсовой куртки со светлой строчкой. Лев смутился, постоял какое-то время в недоумении и желании спросить, все ли это надевать сразу или по отдельности, но себя пересилил. На свое отражение в зеркале примерочной Богданов смотрел критично; новая одежда его освежила, сделала моложе — так казалось. Нацепив на нос очки, окрасившие мир в оттенки сепии, Лев вышел из примерочной, широким жестом отодвинув ширму.
— Ну как? — со скрытой надеждой спросил он.
Антон ухмыльнулся, скрестив руки на груди, и переглянулся с продавщицей. Секунду погодя он решительно двинулся к Богданову.
— Все сучки текут. А теперь смирно стой.
Взяв Льва за плечи, Горячев развернул его лицом к зеркалу. За собственной спиной Богданов не мог увидеть подготовленной диверсии. Теплые пальцы зарылись ему в волосы и потрепывающими движениями сдвинулись от затылка к макушке, а после до самой линии роста волос у лба. Антон взъерошил Льва, беглыми движениями выделил несколько прядей и тогда остановился.
— Вот это плохой парень. Был бы бабой — пошел бы с тобой на свиданку по всем крышам и подворотням.
Горячев играл на публику, а у самого на лице было написано — он и так пойдет, еще как пойдет, просто посторонним об этом знать не надо. Оживилась и хозяйка магазинчика — они с Антоном тут же сцепились языками, довольные удачным выбором; обсудили срок новой поставки и вещи, которые «забрали вот буквально вчера». Очевидно, здесь Горячев был постоянным покупателем — им даже сделали небольшую скидку. Антон расплачивался, используя по максимуму свой звездный шанс, и расшаркивался на комплименты безупречному вкусу. А Лев смотрел в зеркало и не узнавал себя даже в собственной одежде — у него было другое лицо. Он был счастлив.
Снова прохладный городской воздух, снова полное машин полотно Невского, позолоченное низким вечерним солнцем. Уставшие и довольные, Богданов с Антоном шагали обратно, наступая на пятки своим вытянутым теням — будто не давая им убежать вперед, достигнуть раньше времени порога. Никому не хотелось заканчивать этот день, и праздные взгляды сами тянулись к проплывающим мимо витринам. Горячев вслух размышлял, что следует взять на ужин; потом — резко прервался, предложил купить еще кофе, а затем так же бессвязно пришел к тому, о чем думал, пожалуй, с самого начала:
— А на крышу твоего дома можно подняться?
— Можно, а зачем? — удивился Богданов. — Хочешь совершать противоправные действия и нарушать технику пожарной безопасности?
— Нет. Просто ты крутой парень, а у нас свидание, — Антон произнес это вполголоса, теряясь в многолюдном шуме, и спрятал улыбку в пластиковой крышке стакана. — Но в целом да. Давно ничего не ломал, знаешь. Начну с дома, в котором ты живешь.
— Ну, тогда нам туда просто необходимо попасть. Только давай свои трофеи закинем, хорошо?
Дом Льва, окрашенный закатным солнцем, выглядел внутри все таким же сонным, как и в первый день их встречи с Горячевым. Консьерж просто не стал спрашивать, зачем им ключ от чердака, но посоветовал ничем запрещенным не баловаться: «Балки деревянные, загорятся». Лев удрученно осознал уже перед входом в собственную квартиру, в которой они оставили покупки, что его приняли за наркомана. Или даже не узнали толком.
Глухой мрачный чердак напевал ветру мелодичные песни, а сам слушал голубиные рассказы. Люк с лестницей на крышу освещался, как окно в дивный новый мир; Богданову хотелось бы верить, что так оно и было. Четыре деревянные ступеньки — и под ногами заскрипели неприветливо да устало листы жести. Лев восхищенно окинул взглядом пейзаж города, подсвеченный бурыми красками, и к своему стыду признал, что ни разу на крышу не выбирался. Голова закружилась от обилия пространства и чувства свободы. Антон придерживал его за руки, когда они поднимались по пологому скату к коньку, чтобы занять самую высокую точку обзора. Спины от ветра им прикрывала старая широкая труба, и она же прятала будто бы от лишних глаз. Даже если глаза эти принадлежат всего лишь наглым голубям или кошке.
Они сидели плечом к плечу, поперву просто отдыхая от суеты. Сюда, наверх, звуки снизу долетали тихим звенящим эхом — заглушенные рекой, влажной взвесью в воздухе. Где-то там начинала кипеть вечерняя выходная жизнь: театры, кино, кафе, пустынные парки… Сама набережная напоминала сцену, как если бы можно было смотреть на нее с балкона, с самых далеких мест. А казалось бы — всего-то пять этажей.
— А как тебя зовут по-настоящему? — нарушил тишину Антон. Он устроился, обняв колени руками и лег на них щекой, глядя уже не на закат, но на Льва. Темные, взбитые ветром волосы пропускали сквозь себя огненный свет и оживали золотистыми бликами. — В смысле, — поправился он, улыбаясь, — раньше. По-настоящему ты для меня Лев Богданов.
— Лев Валентинович Багратионов, — ответил Богданов, наблюдая за людьми-муравьями. Прошлое имя ложилось неприятным отзвуком в груди. — Мы не меняли самого имени, только фамилию и отчество. И вот ты другой человек. Если хорошо доплатить в паспортном столе, можно еще и год рождения подкорректировать. Мы с Еленой шли тогда через якобы восстановление утерянных документов, чтобы оборвать концы прошлой жизни, но выглядеть живыми людьми без истории. И чтобы получить повестки и оправдание восстановлению свидетельства о рождении, медицинского страхования, полиса… Сейчас так не прокатит, раньше можно было.
— Так, как сейчас — звучит лучше… — Горячев усмехнулся, хотя веселья в его голосе не было. Только задумчивость. — А если придется менять снова? Как тогда теперь?
— Теперь через фальсификацию документов только. Мир становится сложнее с каждым годом. Даже мир обычных бандюганов, — ухмыльнулся Лев. — А зачем тебе такая информация?
— Просто. Просто интересно. Что-то знать о тебе… Интересно было, как ты ответишь.
Антон освободил одну руку и потянулся ею навстречу. Самыми кончиками пальцев он коснулся колена Богданова, осторожно подцепив ногтями шов джинсов. На чистом спокойном лице отпечатывалась сосредоточенность, какое-то подавленное чувство. А затем Горячев вдруг хмыкнул себе под нос и опустил взгляд.
— Знаешь, я на свиданиях не был с универа… Лет шесть уже. Вот так чтобы это называлось «свидание» и делалось для того, чтобы побыть с кем-то. Моей стихией были вписки. А потом в основном рандомный пикап. Обедать вдвоем в кафе не с друзьями, сидеть на крышах — это другой мир какой-то… Я глупо выгляжу, наверное, да? — он глянул на Льва, и кисть руки безвольно повисла, будто бы сдаваясь обстоятельствам. — Кавалер такой: трогать нежно не умею, обнимать складно. Зато даже в зад принимать быстрее научился.
Лев прижался губами к виску Горячева в попытке стереть дурную мысль, а его руку стиснул в собственной ладони. Богданов хотел бы рассказать, насколько глупо он чувствует себя, беззаботно резвясь под звуки сирены, сообщающей о скорой бомбежке. Но не стал.
— Вовсе нет. Мне нравится драчливый Антон, ибо только такой смог бы пробиться сквозь глухую стену моего… — Лев задумался, как мог бы назвать самозаточение, что терзало его долгие годы. Внутри неприятно заерзали сомнения и страхи. — Моей апатии. Ты спас меня, Горячев… Как минимум от самого себя и предрассудков. Подарил мне лучший день в моей жизни и себя, а теперь называешь это поведение глупым? Я не знаю, как благодарить и что сделать, чтобы это было хоть вполовину настолько же существенным. У меня ничего нет, а ты даже от денег нос воротишь, — усмехнулся Богданов, чувствуя себя Кощеем, что чахнет над златом, которого было много. А времени — нет; он чувствовал, как игла, на кончике которой смерть, гнется под напором чьего-то ногтя.
— Я просто… — Антон вздохнул, медленно сжимая пальцы и сцепляясь ими со Львом. — Мы же оба знаем, что на деньги легко купить отношение, секс… Я тоже на таком обжигался. Будучи на твоем месте. Просто боюсь стать вложением… Но мне приятно. Очень. Прямо в сказку попал, золотые горы и вот это все… Жаль будет уезжать. Не из-за того, что с тобой дорого-богато, конечно же, — Антон засмеялся. Он вдруг потянул Льва к себе, да так сильно, что они сперва покачнулись и чуть кубарем не покатились с крыши. Но Горячев всего лишь подлез плечами под руку, а сам обнял Богданова за талию и с шумным уютным вздохом уткнулся ему лицом в сгиб шеи. Лев обнимал в ответ, зарываясь рукой в Горячевские волосы.
