костров за городом, который вдыхали живые, знавшие, что останутся такими ненадолго. Под ногтями у людей остатки кожи, которую они сдирали с себя, чтобы вырваться из тела. У людей во рту кровь, они чувствуют сладость утерянной жизни. Люди кусаются, кричат, а их не слышат. Лица, скривившиеся от боли, замерли в белом камне. Словно в огромном коконе они барахтались, протягивали руки к живым, просили вытащить их, замурованных, и дать сделать хотя бы вдох, но люди продолжали танцевать.
Трель флейты, казалось, звучала уже не в голове, а в сердце. Осборн пытался думать, но мыслей не слышал. Руки тряслись, дышать тяжело, а флейта играла. Люди кричали.
Осборн выпустил руки Грейс, не удержался и упал на холодные камни. В ушах звенело, а перед глазами яркими пятнами крутились образы. Звук стуканья колес повозки, везущей людей в последний путь. Белые изуродованные лица без глаз, костлявые руки, протыкающие кокон, и разноцветные пятна живых, не остановившиеся. Лишь бы танец, восхваляющий жизнь, продолжался.
— Тебе плохо? — прокричала Грейс, но Осборн услышал ее издалека.
Он, казалось, был где-то в лесу, и звуки доносились словно сквозь глубь вод. Шелест листвы близко, словно нет музыки, нет топота галопирующих людей. Есть только умиротворяющая тишина и сверкающий беспокойством взгляд напротив. Трель флейты отдалялась, пряталась в кронах деревьев, пока не превратилась в тихое попискивание птенцов в гнезде.
Тошнота ушла. Осборна будто выжали, и тошнило уже не от похмелья, а от чистоты рассудка. Осборн почувствовал, как Грейс подняла его. Как обняла и аккуратно, извиняясь перед танцующими, отвела подальше от толпы и усадила на лавочку.
— Почему ты не сказал, что тебе плохо?
Осборн не ответил. В ушах все еще крики агонии, перемешанные с веселой музыкой.
Горло сдавливало, воздуха не хватало. Осборн оттягивал воротник свитера, который никак не соприкасался с шеей, и чувствовал, как головокружение проходило, как картинки перед глазами становились четче.
Флейта смолкла. Даже тихого попискивания не услышать.
Они сидели до тех пор, пока танец не кончился и люди не разошлись по палаткам. Грейс держала его за руку, гладила по тыльной стороне ладони холодными пальцами и молчала.
— Голова закружилась, — прошептал наконец Осборн.
— Почему ты не сказал?
— Я не знаю. Не мог остановиться.
— Не мог остановиться танцевать? — удивилась Грейс.
— Просто… Знаешь, ты так красиво танцуешь. Я засмотрелся и не понял, как мне плохо стало, — не соврал Осборн.
Грейс улыбнулась и погладила парня по голове. От теплых и ласковых прикосновений полегчало. Осборн закрыл глаза и сделал первый безмятежный вдох за день. И, казалось, даже звуки утихли, тошнотворные запахи пропали. Осталось только приятное и темное ничто, где была только Грейс. И этого достаточно.
Они сидели долго, слушали разговоры толпы и не вслушивались. Грейс гладила Осборна по руке. Он успокаивался.
— Тебе купить черепушку? — спросила через несколько минут Грейс и встала с лавочки.
— А куда ты уйдешь? В кафе? Может, я с тобой?
— Нет, найду здесь. Я тебя не оставлю. В кафе вряд ли меньше людей, а ты же не любишь толпы.
— Толпы. Да уж, мерзость.
Осборн открыл глаза и посмотрел на Грейс. Такая же светлая и прекрасная, как и прежде. Ничего не изменилось.
— Так тебе принести малиновую черепушку? — переспросила Грейс.
Осборн поморщился.
— Тогда какую?
— Лучше вообще без начинки. Какую-то поменьше.
Грейс улыбнулась, наклонилась и поцеловала его в лоб. А потом медленно, оборачиваясь, словно проверяя, на месте ли Осборн, пошла к палаткам.
Осборн закрыл глаза и снова попытался настроиться, вернуться в спокойствие, но не не получилось. И до возвращения Грейс просидел в прежней тревоге.
— Купила один Кристоферу, — заявила девушка, когда вернулась с тремя свертками.
— Ты купила священнику череп из теста? — усмехнулся Осборн.
Грейс улыбнулась, вытащила пирожное из пакета и откусила большой кусок песочного черепа. Она тоже взяла пирожное без начинки, что Осборна обрадовало. Не хотелось смотреть, как химическое варенье вытекает из пустых глазниц сладких черепов.
Пирожное лучше лимонадной жижи, и парень прикончил перекус быстро. Грейс смотрела на него задумчиво и, может быть, потому Осборн вкуса черепа не чувствовал.
— Нам нужно будет забежать в сквер. Сходишь со мной? — спросила Грейс и поднялась со скамейки.
— К священнику?
— Да. Нужно с ним поговорить.
— Надеюсь, не о празднике?
— Нет, о другом. Нам нужно обсудить кое-что важное. И поздравить его, конечно, нужно не забыть!
— Ты череп забыла! — воскликнул Осборн и протянул сверток Грейс, которая уже успела отойти от лавки.
— Что я забыла?
— Череп! Который дарить собралась.
— Да. Что-то я уже и забыла. — Грейс взяла пирожное и улыбнулась.
В сквере шумно. Люди, в костюмах и без, заняли все лавочки вокруг храма, ели, пили пиво, и, разгоряченные, хохотали и болтали. Вокруг сувенирных лавок толпились туристы, не успевавшие оборачиваться и фотографировать. Некоторые заходили в храм, не забывая вытащить телефон для съемки.
— Пойдем? — спросила Грейс и потянула Осборна в храм.
Осборн остановился и выпустил руку Грейс. Девушка обернулась.
— Я… Давай, я тебя тут подожду? Не люблю я эти религиозности.
Грейс улыбнулась. Повернулась к Осборну и посмотрела на него. Грейс стояла на порожке и была такого же роста, но смотрела будто бы свысока. Не дотянуться.
— Я пойду поздравить Кристофера, — напомнила Грейс.
— С Хэллоуином?
— Не только. У него сегодня день рождения.
— М-да. Повезло же, — хмыкнул Осборн и поправил взлохматившиеся ветром волосы. — Наверное, его часто забывают поздравить.
Грейс пожала плечами. Она все еще смотрела на Осборна, смотрела странно, не моргая, будто выжидающе. Словно он должен что-то добавить, но что именно, Осборн не понял.
— Я подожду тебя, — сказал парень наконец.
Грейс улыбнулась. Кивнула.
— Можешь подождать меня тут, если хочешь, — проговорила она.
— Тут? — Осборн обернулся и скривился.
— Тебе не нравится сквер?
— Нет, нет, он замечательный! — воскликнул Осборн, вспомнив, сколько на самом деле значит для
