— Попробуйте Кетчел!
— Кетчел! — Он поморгал и улыбнулся: — Думаю, что это и есть то имя. Я не мог найти его среди карточек гостей однако.
— Ее могли вытащить.
— Или потерять, — добавил он. — Эти старые папки находятся в весьма плохом состоянии. Но я уверен, что это Кетчел. Откуда вы его узнали?
— От одного из членов. — Я вынул негатив. — Вы можете напечатать мне несколько копий?
— Нет ничего невозможного.
— Сколько потребуется времени?
— Думаю, несколько сделаю к завтрашнему дню.
— Завтра утром в восемь часов.
Поколебавшись минуту, он сказал:
— Попытаюсь.
Я вручил негатив с наставлением о том, чтобы его не потеряли, и попрощался с ним у входной двери. Когда он не мог уже слышать, Элла настороженно сказала:
— Надеюсь, вы ему хорошо платите. Всего, что он получает от своего фотографирования, едва хватает на жизнь. А у него жена, дети.
— Я плачу вполне прилично. Записи о том, что Кетчел был вашим постояльцем, в книге нет.
— Мистер Сильвестр дал вам, возможно, неверное имя.
— Сомневаюсь. Эрик узнал его. Скорее кто-то вынул записи из папки. К ним легкий доступ?
— Боюсь, что да. Люди приходят и уходят из конторы, и эта комната почти всегда открыта. Это очень важно?
— Может быть. Мне хотелось бы знать, кто был спонсором Кетчела.
— Мистер Столл может точно помнить. Но он уже поехал домой.
Она направила меня к директорскому коттеджу. Он был заперт и не освещен. Ветер завывал, как потерявшийся в зарослях пес.
Я вернулся обратно к главному входу в клуб. Доктор Сильвестр еще не возвратился. Я заглянул в бар и, увидев там миссис Сильвестр, выскочил, прежде чем она заметила меня.
Элла рассказала мне еще кое-что о своем замужестве. Ее муж, Стром, был адвокатом в городе, старше, чем она, вдовец. Сначала она работала у него секретарем, но, став женой, начала больше требовать, ненавязчиво конечно. Ее первый муж был очень молод, второй слишком стар. Этот старый был завязан на старых привычках, включая и сексуального характера.
Мы лениво продолжали разговор. Из таких бессвязных отрывочных длительных бесед можно многое узнать — это один из вернейших источников информации. Кроме того, мне нравилась эта женщина и было интересно узнать о ее жизни.
История эта была в духе той длинной, запутанной ночи, которую мы с ней проводили. Она жила со Стромом шесть лет, но под конец совсем уже не могла его терпеть. Разойдясь, она даже не потребовала алиментов.
Многие уже ушли из клуба. Элла знала всех, каждого провожала по имени. Другие еще оставались. Наш разговор, вернее, монолог Эллы прерывался гостями, музыкой, смехом и ветром.
Прибытие доктора Сильвестра совсем приостановило его. Доктор прорвался сквозь дверь с сердитым видом.
— Моя жена еще здесь? — спросил он у Эллы.
— Думаю, да.
— В каком она состоянии?
— Пока еще в вертикальном, — сказал я.
Он обернулся с ледяным взглядом в мою сторону.
— Вас никто не спрашивает.
Он направился к бару, заколебался и вернулся обратно к Элле.
— Вы можете доставить ее мне, миссис Стром? Мне не хотелось бы лицезреть это сборище снова.
— Буду рада. Как чувствует себя миссис Фэблон?
— С ней все в порядке. Я дал ей успокоительное. Она расстроена из-за дочери, и все осложнилось лекарствами.
— Она не приняла их слишком много?
— Нет, нет. Она приняла обычные таблетки для сна и затем решила подойти сюда и повидать своих друзей. Добавьте порцию спиртного, и результат станет вполне предсказуемым.
Он помолчал и произнес своим докторским тоном:
— Пойдите и приведите сюда Одри, пожалуйста.
Элла отправилась вдоль освещенного коридора. Я облокотился на стол и наблюдал за доктором Сильвестром в зеркало. Он закурил сигарету и притворился, что я его совсем не интересую, но само мое присутствие вызывало в нем неловкое чувство. Он прокашлялся от дыма и спросил:
— Скажите, какое вы имеете право стоять там и следить за мной? Вы что, новый швейцар или что-нибудь подобное?
— Я делаю свою работу. Зарплата моя невелика, но я думаю о дополнительных заработках, как, например, знакомство с местными лучшими людьми.
— Вы должны подумать, что вас в шею выгонят отсюда. — Его челюсть превратилась снова в тупой инструмент. Руки его тряслись.
Он был достаточно крупный человек и весьма неприятный. Но во всем другом ситуация складывалась не в пользу выяснения отношений примитивным образом. К тому же он находился в переходном состоянии от одной расстроенной женщины к другой, и это давало ему некоторое преимущество.
— Не волнуйтесь, доктор. Мы с вами на одной стороне.
— Вы так думаете?
Он смотрел на меня сквозь сигаретный дым, окутавший его лицо. Затем с таким видом, будто дымящий кончик произвел эту вспышку темперамента, он бросил сигарету на пол и затоптал подошвой.
— Я даже не знаю из-за чего идет игра, — произнес он более дружеским голосом.
— Это новый вид игры. — У меня не было негатива Китти и Кетчела, и я устно описал ему его. — Человек на снимке, тот, что с бриллиантовым кольцом, вы не знаете, кто он?
Это была проверка на честность, но я не знал, чьей честности — его или его жены.
Он сделал неопределенный жест:
— Трудно сказать по словесному описанию. У него есть имя?
— Может быть, Кетчел. Я слышал, что он был вашим пациентом.
— Кетчел. — Он погладил свою челюсть, будто хотел ее вправить обратно в рот. — Думаю, что у меня был однажды пациент с таким именем.
— В 1959 году?
— Могло быть.
— Он здесь останавливался?
— Полагаю, да.
Я показал ему карточку Китти.
Он подтвердил:
— Это миссис Кетчел. В ней я не могу ошибиться. Однажды она заходила в клинику проконсультироваться насчет бессолевой диеты. Ее мужа я лечил от гипертонии. У него было повышенное давление, но я сумел его нормализовать.
— А кто он?
Через лицо Сильвестра прошло несколько стадий воспоминаний.
— Он из Нью-Йорка, но делами уже не занимался. Он сказал мне, что вначале был скотопромышленником, и удачливым, торговал скотом где-то на юго-западе.
— В Калифорнии?
— Теперь уже не могу вспомнить.
— В Неваде?
— Сомневаюсь. Меня мало знают в других местах, и у меня нет там пациентов, — признался он нехотя.
— Может ли быть его запись в клинике?
— Вполне может быть, но почему вы так интересуетесь мистером Кетчелом?
— Пока еще не знаю. Но интересуюсь.
Я решил бросить ему дальнюю подсказку:
— Это было примерно тогда, когда Рой Фэблон совершил самоубийство?
Вопрос привел его в замешательство. Минуту он размышлял, как на него отреагировать. Потом сделал скучающий вид, но сам внимательно смотрел на меня.
— Снимок был сделан, возможно, в 1959 году, в сентябре. Когда умер Фэблон?
— Боюсь, что точно не помню.
— Он был вашим пациентом?
— У меня много пациентов, и, откровенно, у меня плохая хронологическая память. Я думаю, что это было около того времени, но если вы проводите какую-то связь…
— Я спрашиваю, а не утверждаю.
— А скажите снова, что вы спрашиваете?
— Имеет ли Кетчел какое-либо отношение к самоубийству Фэблона?
— У меня нет причин так думать. И откуда мне знать?
— Они оба были вашими друзьями. В некотором роде вы были между ними связующим звеном.
— Я им был? — Но он не оспаривал. Он не хотел углубляться в детали.
— Я слышал о предположении, что Фэблона убили. Его вдова сегодня опять об этом заговорила. Она сказала вам об этом?
— Нет, не говорила, — произнес он, не глядя на меня. — Вы имеете в виду слухи, что он утонул в результате несчастного случая?
— Или убит.
— Не верьте всему, что говорят. Это место напичкано слухами. Людям нечего делать, и они распускают слухи о своих друзьях и знакомых.
— Это не совсем слух, доктор Сильвестр. Это уже мнение. Друг Фэблона говорил мне, что это был не тот человек, который мог пойти на самоубийство. А каково ваше мнение?
— У меня его нет.
— Это странно.
— Я так не думаю. Любой человек способен на самоубийство, при определенных условиях.
— Какие могли быть особые условия для самоубийства Фэблона?
— Он болтался уже на конце своей веревки.
— Вы имеете в виду в финансовом плане?
— И в любом другом.
Ему не пришлось объяснять мне смысл своих слов. Элла втащила в сферу нашего общения его жену. Та уже прошла следующую стадию своей деградации и находилась в новой стадии опьянения. Презрительный излом ее рта выражал последнюю степень тупой воинственности. Глаза застыли.
— Я знаю, где ты был. Ты был в ее постели, не так ли?
— Ты говоришь глупости. — Он пытался отстранить ее руками. — Между мной и Мариэттой ничего нет и никогда не было.
