Но то, что они увидели через незадернутые окна с частыми переплетами, сразу оборвало все возгласы и наполнило людей ужасом.
— Что это? Что там упало?
— Что-то перевернулось в воздухе.
— Оно… она… она упала в воду, там, где деревья.
— Она?..
— Кто?
— Неужели она хотела бежать?
— Она просто упала с балкона.
— Или… прыгнула?
— Еще одно несчастье!
— Самоубийство?
За их спинами раздался взволнованный голос пастора:
— Тяжкий путь она выбрала. Самый тяжкий
Сон
18. ВОКРУГ МЕНЯ СГУЩАЕТСЯ ХОЛОДНЫЙ МРАК
Она упала вниз головой в бурлящую воду. На секунду ее охватил ужас, а вслед за тем она почувствовала удар и нестерпимую боль. Казалось, сознание постепенно угасает, в мозгу теснились бессвязные образы. Из мрака на нее надвигались какие-то безмолвные фигуры. Она не знала, кто они и что им от нее нужно.
Она лишь понимала, что не в силах пошевелиться и не может от них спастись.
В доме и в саду Альберты Фабиан все работали как в лихорадке.
— Она проломила балконные перила, — доложил сверху один из полицейских.
Шеф полиции договорился с окружным уголовным розыском, чтобы прислали еще людей. Кристер Вийк открыл дверь веранды, но вынужден был признать:
— Да, на озере волнение, и вода слишком мутная, дна не видно. Нужны лодки и прожекторы.
Эрк Берггрен помчался доставать все необходимое.
— Полли не смогла бы жить с этим грузом, — сказал комиссар, словно отвечая на немой вопрос адвоката.
— Она мне так нравилась, — с грустью признался тот.
— Она нам всем нравилась, — сказал Еспер.
— Проклятый дом! — в отчаянии крикнула Мирьям, ее била дрожь. — Я ничего не возьму отсюда.
Лиселотт Люнден, у которой по щекам текли слезы, спросила, всхлипывая:
— А что же нам тогда делать с твоей частью?
— Забирайте все себе, ведь у вас почти нет мебели, — отмахнулась Мирьям. — Если на нашу долю вообще хоть что-то останется, после того как государственный фонд и Венесуэла получат свое.
— Я снимаю с себя полномочия душеприказчика, теперь я не скоро вновь соглашусь на эту роль.
— Кристер, если у тебя есть время, я бы хотел поговорить с тобой с глазу на глаз, — сказал пастор.
— Охотно. В гостиной нам никто не помешает.
Они уселись в кресла, обтянутые красным шелком, и Кристер впервые за этот день закурил свою трубку.
— Что тебя интересует?
— Объясни мне, какая сила заставила робкую, нерешительную девушку сначала отравить человека, а затем совершить самоубийство?
— На такой сложный вопрос невозможно дать исчерпывающий ответ, — сказал Кристер. — Но, пожалуй, главная причина — ее болезненная неуверенность в себе. Моя жена, которая учила ее пению, считает, что Полли была лишена самого естественного — веры в себя.
— Франса Эрика тоже беспокоила ее несамостоятельность, — напомнил пастор Люнден. — «Ее родная мать умерла, — говорил он, — вот девочка и привязалась к Альберте, ходит за нею, как хвостик. Ей надо научиться самой о себе заботиться».
— Она обожала Альберту, — сказал Кристер. — Но, может быть, еще больше — этот дом.
— Это верно. Дом был для нее святыней, она не могла спокойно слышать о его продаже.
— За то недолгое время, что я знал Полли Томссон, она проявила себя как натура крайне неуравновешенная. То была молчалива и задумчива, то внезапно оживлялась. И это вечное напряжение — она всегда была как натянутая струна. Конечно, смерть Альберты вывела ее из равновесия. Она вбила себе в голову, что история с печкой была подстроена, и боялась убийцы. Воображаемого убийцы.
— И нынче ночью решила, что нашла его.
— Да, Эдуарда Амбраса она и прежде недолюбливала, он выбрал очень неподходящий момент для своего признания. В Норвегию он не поехал, зато на второй день пасхи явился сюда, постоянно носил с собой яд и, в конце концов, оказался наследником, которому причиталась половина всего имущества, а это означало, что виллы ей не видать. При ее взвинченном состоянии догадка перешла в уверенность — Эдуард убил Альберту, чтобы добраться до денег Фабиана!
— И она поступила самым примитивным образом, — продолжил пастор. — Убила убийцу. Око за око, зуб за зуб. Ужасная история, ужасная и трагическая. А как ты думаешь, она бросилась с балкона, потому что раскаялась в своем страшном поступке?
— Не знаю, какой смысл ты вкладываешь в слово «раскаялась», но сегодня ей стали известны два обстоятельства, которые решили ее судьбу. Во-первых, от смерти Эдуарда никто из наследников ничего не выигрывает. Дом все равно потерян, его продадут, а деньги, скорей всего, уплывут в Южную Америку. Но главное в другом — Альберту Фабиан никто не убивал. — Он выбил трубку и поднялся с кресла. — Эдуард не был виноват, Полли совершила роковую ошибку, которую невозможно искупить. Что ее ожидало? Кто знает, может, она выбрала самый легкий и безболезненный путь?
Во сне ее осенило, что нужно делать.
Двери без замков, запереть их нельзя. Пробраться в комнату и подойти к постели ничего не стоит.
Вот комната Альберты, кровать, на которой она спала в последнюю ночь, здесь она начала задыхаться, здесь испытала мучительную агонию.
Сразу видно, что ему наплевать на Альберту. Какое ему до нее дело? Он просто выбрал самую удобную кровать в доме, который презирал за все: за пианино, за рояль и даже за единственный телевизор.
Она стояла и смотрела на него в предрассветной мгле. Сейчас она ничего не боялась, сомнения и неуверенность оставили ее. Он спал с приоткрытым ртом, его волосатые руки и грудь казались ей особенно омерзительными.
Но вот ее сон обрывается, и она видит новый, в нем все туманно и смазано, но все-таки по ее воле один скорпион жалит другого.
— Это мудро и справедливо, — провозглашает хор невидимых певчих над ее головой, раскалывающейся от боли. — Мудро и справедливо. Он убил Альберту.
Нет, нет! Неправда. Это ошибка. Лучше забыть обо всем. Лучше забыть.
Из хора невидимых голосов выделился властный мужской голос:
— Все — Альберте. Запомни. Я все оставляю Альберте.
Ледяной ветер. За окнами кухни намело горы снега. Снег заточил их в доме, они одни в целом мире. У нее нет больше сил сдерживаться, она плачет.
— Я не поеду обратно. Я никуда отсюда не уеду. Я хочу остаться здесь. Дома.
Сквозь всхлипывания она слышит добрый голос Альберты. Он звучит ласково и ободряюще:
— Ну-ну, перестань. Я и не знала, что ты так привязана к этому нескладному дому. Хочешь навсегда здесь остаться? Я постараюсь это устроить. Перестань плакать. Вот, возьми мой носовой платок.
Обещание? Иначе это понять невозможно. Так почему же ее сюда не пускают, почему преградили ей путь колючей проволокой и забили дверь досками? Она должна войти и узнать, что они сделали с Альбертой.
Северо-восточный ветер внезапно стих, и разгневанные волны отхлынули от двери веранды. В саду на поверхности воды плавали обломки досок и стебли желтоватого прошлогоднего тростника. При свете фонарей и прожекторов лодка шефа полиции с трудом продвигалась среди этого мусора. Полицейские бродили по пояс в воде.
Нашел девушку Эрк, он бережно поднял ее и отнес к санитарной машине.
— Она не похожа на утопленницу, — сказал он.
— Она и не утонула, — подтвердил доктор Северин после беглого осмотра. — У нее разбита голова. Вероятно, она сломала шейный позвонок и повредила спинной мозг, ударившись о камень или о пень.
— Или об это дурацкое крыльцо. Оно тут плавает среди кустов, я то и дело на него натыкался, — добавил Андерс Лёвинг.
Кристер внимательно оглядел хрупкую фигурку.
— Надеюсь, она сразу потеряла сознание?
— А что нам еще делать, как не надеяться, — проворчал доктор Северин. — Трудно определить мгновение, когда человек умирает или теряет сознание.
— Что это у нее в руке? — заинтересовался комиссар. — Неужели те самые подводные гиацинты? Она собиралась нарвать их на погребение урны.
— Не знаю, о чем ты говоришь, но только это не цветы, — ответил Лёвинг. — Это вещь куда более прозаическая, но и более ценная, по крайней мере для следствия.
Это розовые резиновые перчатки.
Кристер Вийк отказался ехать в Эребру. Даже не взглянув в последний раз на дом Альберты Фабиан, он пошел по Хюттгатан к вилле своей матери.
— Немедленно позвони Камилле, — сказала фру Вийк.
Все изменилось.
Тревога и отчаяние разрешились сами собой и исчезли. Улетая все выше и выше, оставляя внизу туман, темноту и мрачные лабиринты, она ощущала легкость и свободу.
Вокруг разливался яркий свет. Понимая, что и свобода, и этот свет не заслужены ею, она ничего не требовала и ни на что не надеялась. Возможно, там, впереди, никто и не ждал ее, возможно, ей суждено одиночество. Но вдруг когда-нибудь, в будущем, она все-таки увидит Альберту. Альберту или кого-то еще, кто не отвернется от нее, не спрячет лицо.
