— Слишком много обстоятельств для двух человек, — выдохнул Вовин, недоверчиво зыркнул, подумал немного… и смирился. — Но ладно, не отказываться же. Тем более, похоже, теперь видеть тебя чаще я могу только с прицепом в виде Богдановых…
— Какие у тебя планы на будущее? После этого? — поинтересовался неожиданно Леха, подперев голову рукой. Он задал настолько общий вопрос, что Горячев почти физически ощутил, как его насаживают на булавку. Дернешься не в ту сторону, сболтнешь лишнего — не выживешь.
— В плане? — решил уточнить Антон.
— Ну, на них. На работу, на отношения.
— Работа закончится. Отношения останутся. Надеюсь.
Этот ответ тоже был уверенным, несмотря на неизвестность, которую мог скрывать ближайший поворот. Антон глядел на Коткова с Вовиным прямо, хоть и исподлобья. И все молился, чтобы они не стали расспрашивать его про «хозяйку». Чтобы сами ответили на свои вопросы, продолжали мыслить в устоявшемся русле — а там будет встреча, там все сложится. Горячев сам себе ничего не гарантировал: обретенное в один момент могло рухнуть. Могло утечь сквозь пальцы все, включая сокровища, которыми он владел издавна, чем дорожил больше всего: дружба, семейственность, живущие одной только правдой. Но Антон верил в чудо. И в то, что у него достанет сил быть откровенным, как раньше.
До самого позднего вечера Горячев не видел Льва в сети. До самого позднего вечера не решался написать сам. Он знал, что у Богданова теперь еще больше забот — и мысль об этом причиняла лишь тоску и боль. Потому Антон помалу восстанавливал свой быт — и возвращался в социальные сети. Наконец он мог ответить всем, кто его ждал. Наконец мог привести в полный порядок свое жилище. Убийственная непредсказуемость последних месяцев вызвала острое желание тщательнее строить планы, и Горячев впервые за три года забил блокнот в смартфоне чем-то помимо коротких напоминаний о работе. Ему казалось, что если он не успеет разобраться со своей жизнью до конца месяца, то не успеет уже ничего и никогда.
А еще Горячев поймал себя на желании во что бы то ни стало, каким угодно способом стать сильнее. В то время как Богданов ставил пуленепробиваемые стекла в окна (это он узнал еще днем, переспросив у Елены) и реформировал службу безопасности, Антон владел только навыками боя. Но что такое порядочная спортивная борьба против уличной драки или вооруженного нападения? Что такое атлетичное тело против людей, которые готовы упрятать свою жертву в подвал на месяц, избивая и насилуя? Не защитишь ни себя, ни тех, кого любишь. Эти метания были запоздалы и почти бессмысленны, но все же Горячев вписал на каждый день усиленные тренировки, маякнул паре своих знакомых и нынешнему тренеру — не посоветуют ли они кого-то для дополнительных занятий по самообороне.
Оставалось только ждать.
Ночь тем временем накрывала город своим теплым покрывалом. Антон уже лежал в постели, зачем-то тиская в руках одну из футболок, которые купил ему Богданов. Не было нужды надевать ее на ночь. Но и убрать вещь в шкаф вместе с остальными Горячев не захотел. Он испытывал потребность в чем-то физическом, осязаемом, что помогло бы ему заземлиться в зыбких, но дорогих сердцу отношениях. Лишь бы снова не ощущать себя брошенным.
Гравированная спинка смартфона легко щекотала подушечки пальцев, когда Горячев гладил ее, пересматривая общие кадры, уничтожающие своей чувственностью. Снова хотелось прикосновений, поцелуев… Забыться от наркотического передоза серотонина и дофамина. И в то же время хотелось говорить. Подставлять мятущееся сердце: вот, вытащи из него все булавки, скажи, что все хорошо.
«Я за тебя боюсь», — это было первое, что написал Антон в чат. Он так и не решил, с чего лучше начать столь позднюю переписку после целого дня врозь — посему вывалил все накипевшее по порядку собственных переживаний. Лев появился в сети не сразу, так что было время забросать его сообщениями.
«А еще виделся сегодня со своими… Рассказать, с кем они будут отдыхать на базе отдыха. Они теперь знают. Правда, только об уровне опасности и о Роме. Я не делился твоей биографией. И про нас не признался».
«Что ты вообще сам думаешь? Елена теперь знает, а стоит ли говорить моим?»
«А еще решил, что буду учиться точнее бить в голову…»
«И ты монстр, Богданов. У меня сзади до сих пор тянет мышцы. Ты на первый взгляд такой душка, а сам можешь душу вытрахать…»
«Если что, я не к тому, что мне не понравилось. Меня пугает то, насколько мне это нравится. Ты же не будешь считать, что я какой-то педик?»
«Ты вообще-то должен чувствовать себя самым мужественным мужиком на свете, потому что выебал другого самого мужественного мужика. =)»
«А еще у тебя красивый член. Я говорю это в первый и последний раз в жизни, забудь, что я это написал».
«Все равно избить тебя хочу, когда ты не отвечаешь…»
«Вообще держу твой подарок в руках и думаю: а ты не встроил мне туда жучка, чтобы следить, где я?.. =)» — на этой полусерьезной ноте Антон замялся. Богданов наконец зашел в сеть, сообщения начали отмечаться как прочитанные. Лев вышел минут на двадцать, но, перед тем как начать переживать, Горячев получил уведомление:
«Нечего бояться. Если тебе будет комфортнее, чтобы они знали — рассказывай. Будет им еще один повод меня ненавидеть, я испортил их мальчика.) Бьешь в голову ты отлично, я до сих пор не оправился. А я правда монстр, чем добрее морда — тем острее зубы. Нет, педик у нас я, не переживай. Чувствую себя самым мужественным, а про член уже забыл. Нет, ты что, я уважаю твое личное пространство.) Я тоже соскучился, Антон.)» — речитативом ответил Лев, а после отправил фотографию: на темном столе уютно собрались, подпирая друг друга сытыми округлыми боками, бутылочки детского масла. Богданов спешно пояснил: «А это то, чем я тебя поливал в прошлый раз. Сделал запас, мало ли… Могу полноправно называть тебя своим малышом!»
У Горячева дыхание перехватило, обожгло легкие. Он пытался уложить все ответы, как и все вопросы, и эмоции, но выходило только одно — возбуждение. Второй раз Антону было за это стыдно. Они не отрывались друг от друга фактически все выходные, а тело, как обезумевшее, просило еще. Что бы ни происходило вокруг. А это значило, что сон был отложен еще на полчаса…
В отместку Богданову через пять минут прилетело фото от Горячева: тюбик разогревающей смазки и прозрачный, как стекло, флешлайт на смятых белых простынях.
«Хорошо, папочка. Тогда я буду ждать следующего раза. =))» — бросил Антон вдогонку. Самому было стыдно и смешно — но что тут еще делать? Он не хотел бороться со своей фантазией один.
«А первое потом скажешь мне лично? — не унимался Лев. — А то слышать подобное от самых мужественных мужчин в неестественной для них ситуации — это же вообще. Невообразимое удовольствие».
Горячев ухмыльнулся, уже не пытаясь бороться с приливающим к лицу жаром. Дурея, он отрепетировал это обращение вслух. Выходило, с одной стороны, смешно — как и любой фарс. Но в то же время это звучало так сексуально-грязно, что ответить «нет» было бы преступлением.
«Может быть, разок. =))» — кокетливо пообещал Антон. А потом, пожелав Богданову доброй ночи, отдался объятиям влажных предсонных ласк.
18-20.04. Заметая следы
Увы, новое утро началось с новой разлуки. Антон чистил зубы, когда позади на стиральной машинке брякнул телефон. Лев сообщил, что весь день потратит на перенос своих личных накоплений в иностранные банки по совету Эли, а также что собирается проверить все счета и погасить долговые обязательства компании, даже самые незначительные. Богдановы прятали все, что можно спрятать, заделывали дыры.
«Значит, тебя сегодня не будет в резиденции?» — переспросил Горячев.
Ответ был отрицательным.
«Может, перехватить тебя где-нибудь в городе между делом? Ты же будешь обедать?»
И снова ответ был — нет. Богданов также сразу предупредил, что вряд ли сможет писать Антону в течение дня. Тот понимал: дела очень серьезные — и пообещал не отвлекать, только пожелал удачи. А уже за завтраком заполнил пустые окошки в планере, которые на каждый день оставлял специально для Льва, другими деталями.
