Во время второй нашей встречи маркиза начала оживлено обсуждать вспыхнувший в те дни скандал, который устроил Санти Сантамария, шеф-повар барселонского Can Fabes: человек получил приз за лучшую кулинарную книгу года, и нет бы в ответ просто поблагодарить всех, кого следует, за такую честь — воспользовался пресс-конференцией, чтобы лягнуть коллегу-испанца за применение стабилизаторов в желе. А настоящее желе, как вы, Серджио, сами понимаете…
— Да-да, — сказал я. — Мы с Санти об этом говорили. Он всё объяснял, что сам крестьянин и сын крестьянина, и всегда был за простую еду. А я в этот момент ел у него рыбу на пару с горошком и написал потом целых две колонки…
— А, так вы же сюда переехали как раз из Барселоны, или по крайней мере из Каталонии, мне брат говорил, — вспомнила Валерия. — Какой прекрасный город, а бывали ли вы там еще в одном хорошем месте?..
Позже я научил ее одной интересной штуке. Был февраль, подрезали лозу, от этой процедуры всегда остается множество одинакового размера тонких веточек, и чаще всего их просто сжигают в бочках: февральский дым от лозы тут обычное дело.
— А вот любимые мною грузины на ней делают мясо-гриль, — с ностальгией в голосе сказал я. — Понимаете, ровный чистый огонь, с минимальным, но вкусным дымом… Они еще эту лозу запасают особым образом.
— Кто такие грузины? — удивилась она. — А, кажется, знаю. Так покажите, как они это делают!
Я пришел к ней и ее девчоночьей кулинарной команде на следующий день с чуть подмаринованным в луке мясом, разложил лозу нужным и весьма особым образом, после чего наша дружба стала прочной.
И почти сразу после истории с лозой, то есть через месяца два после моего появления на Сицилии, у жаркой печи маркизы Валерии произошло вот что.
Женщина, с растрепанными волосами и в криво повязанном фартуке, стояла рядом с маркизой и не очень ловко орудовала ножом. И что-то жевала. Влюбляются с первого взгляда обычно в дам на балу, в парадной раскраске и при длинном платье, а тут всё было несколько по-другому.
— Уомо, — почти угрожающе сказала темноволосая незнакомка, завидев меня. Это прозвучало у нее как «попался». И — далее еще фраза, заканчивающаяся тем же вдохновенным «уомо».
Я тогда знал по-итальянски слов сто, и все из опер. Но «уомо» — это было понятно, это означает «мужчина».
Незнакомка — высокая, смуглая, темная, в отличном для женщины возрасте «после тридцати» — произнеся эту фразу, отложила нож и со звуком типа «а-га, а-га» пошла на меня. Покачивая бедрами и разводя руки для объятий. Она, кажется, при этом даже немного приседала и сладостно урчала.
— Джоззи, — сказала ей Валерия, то ли с упреком, то ли растерянно. Ее губы дернулись — от смеха или в виде осуждения.
Тут, когда расстояние между нами сократилось, я понял, что происходит. Джоззи у стола ела… да что там, жрала чеснок. Она его как раз в тот момент резала для знаменитого томатного соуса маркизы Валерии — очень простого, как в деревне. И одновременно поглощала, успев к моему приходу слопать зубчиков этак пять. А зубчики чеснока у Валерии были большие, толстые, сочные, свежие, чуть с желтизной.
Собственно — как Джоззи мне потом сама рассказывала, — она тогда понятия не имела, что я даже не итальянец, ни слова не понимаю из ее фразы (насчет того, как сладостен поцелуй с чесночной женщиной: то есть она вообще-то честно меня предупреждала). По идее, я должен был попятиться, а потом в ужасе сгинуть за порог, и всем было бы хорошо и смешно.
Но меня, уже месяца три как не прикасавшегося к женщине и вдобавок приехавшего из Каталонии с ее кухней, чесноком было не испугать. Я стоял на месте. И если женщина приближается и хочет тебя обнять, то как-то странно упускать такую возможность и выситься столбом, не поднимая рук. Я их очень даже поднял.
Краем глаза я увидел, что так же поднялись черные брови маркизы Валерии, а потом стало понятно, что происходящее ей, кажется, скорее нравится.
Таким было начало. Потом, когда оба разобрались, кто мы, я — что она одна, только что приехала и заниматься у Альфредо будет тем же, чем я; она — что я только что приехал, что со мной по-итальянски общаться бесполезно, зато я один и никакой la donna del cuore у меня еще нет…
Тогда уже можно было поговорить — на общеевропейском английском — на тему «а вы целуете мужчин без применения чеснока?» — Оказалось, что — после долгой игры бровями — ну… да!
И попутно она начала учить меня итальянскому. Это было так: она брала, сидя на моей кровати, яблоко и говорила мне: «мела». Потом с удовольствием и медленно снимала и расстегивала всё, что следует, поднимала повыше не вмещающуюся в ладонь грудь размером совсем не с яблоко и опять говорила: «мела». И, по слогам, объясняла: «мела» — «мела», и то и другое одинаково называется и очень вкусно.
Учился я быстро. Хотя это, кажется, ее раздражало. Потому что поначалу она очень любила, держа мое лицо в ладонях, произносить вполголоса целые речи. Подозреваю, что тогда я был для нее чем-то вроде кошки, с которой, как известно, можно поговорить, для того кошка и нужна. Сейчас Джоззи так почти не делает, ведь я могу уже что-то понять.
А дальше в ее жизни многое изменилось. На ту штуку, которую она вскоре учинила, конечно, было согласие Альфредо, но вряд ли он представлял себе последствия.
Итак, в дикую августовскую жару она сидела на стуле абсолютно голая (я в таком же виде валялся на кровати) и колдовала с моим компьютером, он у меня очень мощный. Из динамика слышались обрывки ее голоса. Голос пел, Джоззи пыталась это пение отредактировать. На экране виднелось ее подсвеченное лицо (большой рот с зубами, прилипшая ко лбу прядь волос), вокруг была чернота и огни.
И еще — люди с корзинами на заднем плане.
Ночной сбор урожая придумали не у «Пьетро дель Куоре», первой, кажется, была «Энтреллина». Это страшно эффектная для незнающих людей процедура: на винограднике устанавливают, параллельно земле, штангу с прожекторами, будто жуткая светящаяся птица простирает крылья над рядами лозы.
Нет, дело не совсем в том, что пройтись по рядам лозы в начале августа, когда собирают шардонне, под здешним солнцем — опасное дело. Местные жители — они все-таки ходят, увенчав себя широкополой соломенной шляпой. Смысл сбора ночью в том, чтобы сохранить аромат ягоды. Ну, и уменьшить энергозатраты на целых 70 %. Ферментация не может начинаться при сорока градусах (здешняя дневная температура), она тогда пройдет почти мгновенно, и вино потеряет аромат. Сок охлаждают с помощью системы змеевиков, опоясывающих чаны. А тут, ночью, двадцать три — двадцать пять градусов, совсем другое дело.
Сбор урожая в черной прохладе — праздник, в Италии такие праздники называют «ночь звездных кубков». Это когда в кубках, сейчас уже бокалах, отражаются звезды. И чтобы еще звучала музыка? Почему нет.
Я мрачно прислушивался со своей кровати. Джоззи, видимо, поставила дешевую видеокамеру на треногу, лицом к своему маленькому оркестрику — контрабасу деда Луччо из деревни и какому-то кларнету. Она сама только пела. Ее голос потом по всему миру будут называть как угодно — теплый, экспрессивный, захватывающий. Но не виртуозный. А если учесть, что контрабас дребезжал как хотел, что ветерок уносил звуки из-под самого микрофона…
Ощущение было странное. Я мог бы поклясться, что на эстраде она не первый раз в жизни и мучится оттого, что поет попросту плохо, а сопровождение вообще страшнее не бывает.
— Сойдет, — сказала, наконец, угрюмым голосом Джоззи и сделала два клика мышью.
И вошла, с этими кликами, в историю. И еще в какую.
Видео с «этой дурой, которая поет ночью на винограднике» набрало за неделю три миллиона просмотров.
И не то чтобы всем было интересно, что это за виноградник и что за хозяйство, — но какая-то часть зрителей все же название уловила. «Пьетро дель Куоре».
Альфредо поднял брови и медленно, сладостно улыбнулся.
Для Джоззи началась новая жизнь. То есть, конечно, ее, как и меня, и дальше употребляли в хвост и гриву на знакомой нам обоим ниве «гостеприимства» — в винных хозяйствах вообще работают, пока не упадут, — но теперь всем стало ясно, что этим ее жизнь не ограничится.
Через год — в минувшем августе — как-то незаметно оказалось, что у Джоззи, уже совсем с другими музыкантами, записано на винограднике и в погребе с бочками два видеодиска. Диски хозяйство для начала разослало в винные бары и клубы по всему миру. Дальше возникла идея, что пора их продавать — потому что пусть Джоззи пела не идеально, но эти мелодии, под которые так хорошо покачивать бедрами, эти тихо произносимые ею под музыку слова — «сладкое, фруктовое, сложное» — такого не делал никто.
В результате этой промо-акции Джоззи стала блогером на «Хаффингтоне», в специальной винной его программе, единственная от Италии. Сейчас у нас тут обсуждается мысль об открытии своего сайта с идеей «многосенсорного опыта»: вкус и обоняние, слух и зрение.
