Балерина выразительно взглянула на Надю.
– Но зачем мне искать какую-то разгадку? Вы что – просто сказать не можете?! – потребовала девушка.
Однако великая артистка лишь покачала головой. И пробормотала:
– Жизнь бренна. А сакура – она цветет каждый год...
Голова балерины наконец поникла. Дыхание стало ровным.
Надя еще немного посидела на краю ее кровати. Но думала совсем не про Крестовскую. А о том, что минет еще каких-то сорок лет – и она сама превратится в подобную же старуху. И не дай ей бог в преклонные годы остаться одной. И, когда захочется просто поговорить, звать в слушатели совершенно чужих людей...
«Крестовская хотя бы замужем была. И жила этим своим балетом, даже в старости... И хоть как-то, но о ней заботятся – пусть и этот бездушный Егор Егорович. А я? Кому в ее годы буду нужна я? – переживала Надежда. – Уж явно не Полуянову... И ребенка у меня нет и пока не предвидится...»
...Дверь в спальню приотворилась. На пороге показался домоправитель. Одними губами прошептал:
– Заснула?
Надежда ответила коротким кивком.
Он на цыпочках приблизился к постели балерины. С минуту внимательно смотрел на нее. Осторожно коснулся руки, нащупал пульс. А потом заботливо подоткнул одеяло.
А когда они с Надей вышли, пробормотал, словно бы про себя:
– Несносная, конечно, старуха и извела меня уже, не знаю как! Но ведь волнуешься за нее!.. Жалеешь... – И с неожиданной теплотой улыбнулся Наде: – Спасибо тебе. Хоть чуток передохнул... И не переживай: больше тебя беспокоить не буду. Недолго Лидке уже осталось. Потерплю.
* * *
На работу Надя не опоздала – приехала точно к двум. Но если ее коллеги, явившиеся к началу второй смены, выглядели отоспавшимися и свеженькими, то ей пришлось первым делом бежать в туалет, к зеркалу, и приложить немало усилий, чтобы хоть как-то замаскировать синяки под глазами и бледный вид.
Но пусть лицо в порядок привела, голова болела нещадно. Даже тройной эспрессо, что сварили ей девчонки из буфета, не помог, и настроение было совсем никуда.
Начальница, конечно, тут же констатировала:
– Выглядишь неважно.
– Не выспалась, – буркнула Надя.
– Дима, что ли, приехал? – подмигнула шефиня. – Спать не давал?
«Эх, если бы!» – мелькнуло у Надежды.
И она грустно ответила:
– Нет. Он в командировке.
– А ты, значит, грустишь, – мгновенно поставила диагноз начальница. – Ох, и глупая ты еще, Надюшка!
...Надя бы и рада скрыть от коллег свой роман с красавцем Полуяновым, но Димка, увы, человек без комплексов. То и дело являлся в «историчку». Или дешевых и вкусных пирожков из буфета поесть. Или по блату получить из хранилища какой-нибудь редкий фолиант. Разумеется, коллеги (в основном безмужние) Наде страшно завидовали. С какой стати этой скромной толстушке достался столь роскошный мужчина? Да еще и Полуянов, привыкший к вольным газетным нравам, подливал масла в огонь. Юной практикантке из хранилища – улыбочку, аппетитной буфетчице – шоколадку, даже Надину начальницу, тетку сильно за сорок, постоянно комплиментами осыпал. Митрофанова-то, конечно, понимала, что у Димки просто стиль общения такой, а сослуживицы, особенно молодые, иногда принимали его мимолетные ухаживания всерьез. Катюха из зала каталогов вообще однажды заявила весьма нахально:
– Отдай мне, Надька, своего Полуянова!
– С какой это стати? – хмыкнула Митрофанова.
– А потому что не пара он тебе, – припечатала Катюха. – Слишком на разных вы уровнях.
Вот нахалка! Можно подумать, он ей пара. Только потому, что тощая и вечно в короткой юбке.
И начальница тоже вечно зудела:
– Зря ты, Надечка, на своего журналиста надеешься. Вертопрах он. Не женится на тебе никогда. Только жизнь свою на него зря растратишь...
Надя, конечно, защищала сердечного друга. Чем реже звонил ей из своих командировок Полуянов – тем горячее. Но в глубине души боялась, что коллеги окажутся правы. И Димка – орел, герой, известнейший в стране журналист! – просто к ней, серой мышке, однажды не вернется...
А уж сейчас, с этой его странной поездкой на киносъемки в Питер, собственное положение – полуяновской подруги! – казалось ей особенно шатким.
И мало того, что в личной жизни проблемы, еще и за этих едва знакомых старушек переживаешь... Уже три дня после злосчастного дня рождения минуло, а на душе по-прежнему паршиво.
Надя сдержала данное себе слово – оборвала все контакты с балериной. И телефон Егора Егоровича поставила в «игнор». Только Лидия Михайловна все равно продолжала присутствовать в ее жизни. Митрофанова даже с каким-то странным мазохизмом заказала в газетном зале очередную порцию публикаций о Крестовской. Все пыталась понять великую балерину. Как той, наверно, было тяжело и обидно – с каждым днем становиться все старее, все немощнее. Сначала ушла со сцены. Пока силы еще оставались, находила себе занятия. И с молодыми танцовщицами репетировала, и балетные конкурсы судила, и активно помогала своему любимому Дому искусств – выбивала очередной бюджет у столичной мэрии. А теперь окончательно одряхлела и вообще выключена из жизни. Лежит в своей роскошной и одинокой спальне во власти воспоминаний, перемешанных с видениями... Может быть, умирает.
И на четвертый день после смерти Люси Надя все же не выдержала. Проснулась утром и поняла, что просто не может оставаться в стороне. Она должна знать – как сейчас дела у балерины.
Но только у кого узнать? У противного Егора Егоровича? У подозрительного красавчика Влада? Нет, звонить им совсем не хочется... Тогда кому?
Может быть, тем теткам, что работали в Доме искусств и тоже присутствовали на злосчастном дне рождения? Одна из них ведь даже визитку свою ей оставила...
Надя покопалась в сумочке и быстро нашла карточку. Трушевская Магда Францевна. Главный бухгалтер. Ага, это та, которая шумная... И, кажется, всегда в курсе всего. Вот пусть и расскажет ей последние новости.
Надя даже утренний кофе пить не стала – набрала номер.
Магда Францевна схватила трубку мгновенно и неприкрыто обрадовалась ее звонку:
– Ох, Надя, до чего же вы кстати! Я вас уже обыскалась, и Лидию Михайловну пытала, и Егора!.. Но Лидочка – она совсем не в себе, а Егор сказал, что вашего телефона у него нет...
Странно. Неужели потерял? Или просто вредничает из-за того, что она на его звонки не отвечает?..
Магда же продолжала свою горячую речь:
– Ну, в общем, вы нашлись, и это главное. Знаете, Надя, нам всем очень нужна ваша помощь...
Господи, опять!..
– Я понимаю, – несколько стушевалась Магда, – моя просьба может показаться вам несколько странной, но вы должны повлиять на Лидию Михайловну.
– Что вы имеете в виду? – опешила Митрофанова.
– Дело в том, – понизила голос Магда, – что дни Лидочки сочтены. Мне удалось пообщаться с ее врачом, и он не скрыл от меня, что осталось ей совсем недолго, отек мозга уже по всему организму пошел...
– Отек мозга? Пошел?!
– Ну, может, не мозга – просто какой-то отек, – отмахнулась та. – Тут дело не в терминах. Просто Лидочка при смерти, а этот Егор не подпускает нас к ней даже попрощаться. Просто двери не отпирает. Не хочет ее волновать, видите ли! А нам обязательно – слышите, обязательно! – нужно увидеть Лиду!
Трескучая, быстрая речь Магды действовала на нервы, и Надя слегка отодвинула трубку от уха. Крестовская, значит, умирает... Будто действительно сама себя запрограммировала, что ее только что прошедший день рождения станет последним.
– Помогите нам, пожалуйста, Надя, только на вас вся надежда! – моляще закончила бухгалтер.
– Да как же я могу помочь? – растерялась Митрофанова. – Я ведь не врач.
– Да врач ей и не поможет уже, – уверенно, словно о чем-то совсем очевидном, сказала Магда. И продолжила: – Поговорите с Егором. Чтобы он пустил всех нас.
– А я-то как могу его заставить?
– Гарантий нет, конечно, – вздохнула Магда, – но вдруг? Нужно пробовать все варианты.
– А вы уверены, что это вам действительно надо? – медленно проговорила Надя. – Если у Крестовской правда отек мозга – вряд ли она сохранна. Даже не узнает вас, наверное...
– Но как же с музеем нашим тогда?! – отчаянно выкрикнула Магда – в этот раз совсем громко, Митрофанова даже поморщилась.
– С музеем?
– Ну, Лидочка – она ведь обещала, что всю свою коллекцию в наш музей при Доме искусств передаст! И картины, и книги, и все награды свои – те, что у нее остались! Сама нам говорила много раз. И мы считали вопрос решенным и уже кое-какую экспозицию начали собирать, своими силами. Но это ведь мизер, основные фонды – у Лидочки в квартире! Кто же знал, что она так быстро сдаст?.. А никаких документов-то правоустанавливающих у нас нет, мы на одно ее слово полагались...
– Ах, вот как, – тихо произнесла Надя. – Вы, значит, не попрощаться с ней хотите, а заставить, чтобы она завещание на вас написала...
И Магда, конечно, мгновенно взвилась:
