— Магическая?
— Ну да, — кивнул старик. — Исполняет желания. Что вы так на меня смотрите, Катерина? Это самая настоящая кукла-желанница — вы слышали о них?
Катя отрицательно покачала головой, думая, не сбежать ли ей от старика, сошедшего с ума среди своих сокровищ, или все-таки дождаться первой заработанной тысячи и только потом исчезнуть.
— Признаться, это единственная желанница в моей коллекции и к тому же единственная когда-либо виденная мною деревянная кукла. Ведь по обычаю желанниц мастерили из берестяных палочек. Обматывали тряпочками, тряпочки перевязывали ниточками — вот и готова вещица. И ни в коем случае не пользовались иголками при изготовлении!
— А… зачем их делали?
— Как зачем? Чтобы желания исполняла.
Посмотрев на Катино лицо, Вотчин рассмеялся.
— Дорогая моя, я не сошел с ума! Но неужели вы и в самом деле не знаете об этой старой традиции? Это кукла-оберег, ее прятали и никому не показывали. Желанница должна быть тряпичной, потому что для исполнения желания ее украшали — бусинкой, красивой ниточкой. Потом подносили к зеркальцу или к воде, чтобы она увидела свое отражение, и приговаривали что-то вроде: я тебя украсила, а ты исполни мое желание. Обязательно представляли сбывшуюся мечту во всех подробностях. И ждали, когда она и в самом деле сбудется. Но чтобы желанницу вырезали из дерева — это я только в Кудряшове видел.
— Почему же вы решили, что русалка — именно желанница? Может быть, просто кто-то вырезал из дерева куклу, вот и все.
Олег Борисович стал серьезным.
— Нет, Катерина, не все. Этой русалке люди желания загадывали, и она их исполняла — об этом мне достоверно известно.
— Так-таки исполняла? — усомнилась Катя.
Старик усмехнулся.
— А вы попробуйте. Пожалуйста, пожалуйста… Раз вы не верите… Сами убедитесь.
Катя осторожно взяла деревянную фигурку в руки.
— И что нужно сделать? — улыбаясь, спросила она. — Произнести заклинание? Трижды плюнуть через левое плечо? Вырвать волосок из брови и порвать на сто четыре кусочка?
— Думаю, произнести желание будет вполне достаточно. Сам-то я никогда ничего не загадывал, но прежний владелец именно так мне и объяснял.
Девушка провела пальцем по гладкому дереву. Задумалась на секунду, затем представила, что она нашла новую работу, и мысленно попросила русалку помочь ей. «У меня самой не получится, — словно оправдываясь перед фигуркой, сказала Катя. — Помоги, пожалуйста!»
Осторожно положила фигурку обратно на полку с ощущением, будто только что сделала большую глупость и выставила себя смешной перед Вотчиным. И тут спохватилась:
— Подождите, Олег Борисович! Вы сказали, что никогда не загадывали желание этой русалке?
— Нет, никогда.
— Так все-таки вы не верите в нее? — Катя укоризненно покачала головой, ожидая насмешки от хозяина.
— Верю, — старик был совершенно серьезен. — Как ни странно, верю. И те люди, которым она принадлежала, тоже верили.
— Но тогда… почему?
Вотчин помолчал, затем неохотно признался:
— Вы можете смеяться надо мной, юная леди, но я берегу свое желание. Смотрю иногда на эту красавицу и мечтаю — загадать бы что-нибудь эдакое! А потом думаю: вдруг она только одно желание исполняет? И что тогда? Волосы на себе рвать буду, что не приберег его!
Он комичным жестом вырвал воображаемый клок волос из блестящей лысины, и Катя рассмеялась. Она так и не поняла, шутил Вотчин или говорил всерьез, но до конца дня вспоминала ощущение в ладони, когда она держала русалку.
Ей казалось, что фигурка была теплой.
Бывший коллега Бабкина сработал быстрее, чем ожидалось, и теперь данные лежали на столе перед Сергеем и Макаром.
— Девять налетов за три месяца? — протянул Сергей. — Восемь смертей… И попались на какой-то глупости. Странно.
Илюшин молча кивнул.
Документы, поднятые из архива, рассказывали, что банда, состоящая из трех человек, с марта девяносто третьего года по май того же года совершила девять нападений в разных районах Москвы. Грабители действовали во всех случаях одинаково нагло: двое из них днем приходили в выбранную квартиру, звонили в дверь, представлялись залитыми соседями снизу и, дождавшись, когда им откроют, заталкивали хозяев внутрь. Затем очень быстро изымали имеющиеся ценности и убегали. Третий сообщник ждал внизу, в машине. Если хозяин оказывал сопротивление или не признавался, где хранит деньги, его убивали: в трех квартирах были найдены тела пенсионеров, забитых до смерти.
Налеты продолжались до тех пор, пока двое из банды не были расстреляны при нападении на продуктовый магазин, а третий не погиб при попытке скрыться. Преступниками оказались трое молодых людей, за полгода до этого вернувшихся из армии: Никитин Александр Васильевич, Коряк Федор Федорович, Кузяков Степан Иванович. Их тела опознала одна из выживших жертв ограбления, и дело закрыли.
Архивные документы рассказывали обо всем подробно, с фотографиями, со свидетельствами очевидцев… Но Макар им не верил.
— Чушь собачья, — озвучил его мысли Бабкин, разобравшийся в деле. — Посмотри на обстоятельства нападений: из девяти случаев четыре — на квартиры пенсионеров, все из одного района — того, где у Никитина жила сестра. Кстати, они у нее и останавливались, по-видимому. А машина принадлежала ее мужу. Еще пять налетов — в разных районах Москвы, но их объединяют жертвы: во всех квартирах проживали коллекционеры. Что там у них пропадало? Ага, иконы, деньги… Понятно. Во всех случаях ограблений квартир пенсионеров хозяева были дома. Думаю, потому так и шли, нахрапом, чтобы старики дверь открывали. А там, где жертвами становились коллекционеры, в трех квартирах во время нападения были их домашние, а две другие квартиры пустовали, и двери попросту вскрыли. Скажу тебе прямо: не вяжется у меня забивание стариков палками, а также тупая попытка ограбления магазина с кражей икон. А вот и нож начал фигурировать в деле, — добавил он, вчитываясь. — Хозяин квартиры, из которой вынесли деньги и редкие инкрустированные шкатулки, пытался оказать сопротивление, и был заколот одним ударом. Довольно профессионально. Это тебе не палками стариков бить.
— Есть еще кое-что, — заметил Илюшин. — Посмотри на данные о тех троих, Никитине, Коряке и Кузякове. Они все родились и выросли в разных местах: один в Подмосковье, второй в Луганске, третий — во Владимире. И встретились только в Москве. Где бы ни жила Белова, она не могла знать всех троих, а значит, не могла и сказать, что «они такие были с детства».
— Повесили на отморозков все, что смогли, — подытожил Сергей. — Обычная практика. Значит, настоящих преступников не нашли, однако нападения на коллекционеров прекратились. О чем это говорит? Вряд ли эти убийцы тоже погибли — в такое совпадение я не верю. Значит, в мае случилось что-то, что заставило их остановиться.
— Есть и другой вариант, — сказал Макар, набрасывая на листе бумаги три фигурки с кривыми страшными лицами. — То, что заставило их остановиться, случилось во время последнего ограбления. Либо…
Он замолчал, быстро рисуя непонятные Сергею закорючки вокруг фигурок.
— Что?
— Они грабили не просто так, а что-то искали. И в конце концов нашли.
Макар Илюшин шел к кирпичному зданию больницы, во дворе которой прогуливались пациенты с посетителями, и думал о том, что смерть Беловой может поставить точку в их расследовании. Ему была совершенно безразлична судьба бывшей гардеробщицы: для него женщина имела значение лишь потому, что могла вывести на след.
Все эти годы он ошибался, считая, что убийца Алисы либо погиб в перестрелке, либо разбился в машине. Возможно, он жив до сих пор. И тогда Макару необходимо его найти. Илюшин не произносил слова «месть», потому что оно отдавало корридой, графом Монте-Кристо и стилетами — чем-то театральным, напыщенным. А в его бесстрастном желании убрать человека, убившего девушку, которая составляла жизнь двадцатилетнего Макара, не было ничего театрального.
Белова лежала с закрытыми глазами на продавленной койке и не открыла их, когда Илюшин подвинул стул и присел рядом, не обращая внимания на заинтересованные взгляды других больных.
— Кто они? — негромко спросил он. — Зинаида Яковлевна, кто они?
Женщина чуть шевельнула губами, и он наклонился к ней.
— Зачем тебе? — еле слышно проговорила она. — Столько лет прошло…
— Вы знаете, где они сейчас?
Она наконец открыла глаза. Из угла правого, ближнего к Макару, потекла мутная слеза.
— Не знаю, — обреченно выдохнула она. — Не видела никого из них. Я сама-то столько лет пряталась, дома отсиживалась. А семь лет назад не выдержала: чувствую, не могу больше, задыхаюсь в деревне. Вот и вернулась. А жить-то все равно страшно!
