Только на даче Белозерский чувствовал себя раскованно и свободно.
Длительное занятие хищением в особо крупных размерах при том условии, что он знал строгость уголовного
наказания за данный вид преступления, приучило его к осторожности и предусмотрительности как в принятии
решений, так и в их исполнении.
Все развивалось по плану до тех пор, пока не случилась неприятность с Фахратом, которая в некоторой
степени может отразиться и на нем. Фахрату нет никакого резона говорить о нем работникам ОБХСС, однако на
всякий случай он решил обезопасить себя, ликвидировав все документы по поставкам продукции на холодильник
Фахратом, имеющиеся у него для неофициальных сверок, которые его могли в чем-либо уличить.
На кухне он отодвинул стол в сторону, скрутил в рулон кусок цветного линолеума и обнажил дверку в подвал.
Открыв дверку и спустившись туда, он подошел к металлической полке с закрутками, вытащил стопорный болт из
гнезда, после чего полка, как раскрытая книга, легко поддалась, обнажив кирпичную кладку с вмонтированным в
нее сейфом.
Достав из сейфа портфель «дипломат» черного цвета, он поднялся из подвала в дом, и прежде чем раскрыть
портфель, посмотрел во все окна, занавесил их, убедившись в отсутствии около дома посторонних лиц.
Опустившись в зале на ковер, от открыл портфель и высыпал его содержимое. Перед ним лежали пачки
купюр, каждая достоинством не ниже 50 рублей. Пересчитав пачки, он вновь аккуратно положил их в портфель.
На ковре остался один лишь футляр, в котором лежало бриллиантовое колье, купленное им в Москве еще в 1970
году за 105 тысяч рублей. Уважение к нему увеличивалось с каждым годом в той степени, в какой цены на
драгоценности неудержимо росли вверх.
«Сейчас такое колье, наверное, стоит за 200 тысяч», — подумал он, вытаскивая колье из футляра.
Не разбираясь в драгоценностях, но доверяя государству, которое никак не могло его обмануть, он, много лет
сдерживавший себя от разного рода покупок, не смог преодолеть соблазн и купил понравившееся ему колье, о
чем не сожалел по сей день.
Белозерский подумывал и остальные деньги превратить в драгоценный металл, но не подворачивался
благоприятный случай.
Хранение их в сберегательных кассах стало ненадежным. Обесценивание денег в несколько раз превышает
процентные накопления, на девальвацию государство скидок не делает, а возможная реформа, что при
настоящем брожении не исключается, и ограничение обмена по неизвестному курсу доверия к государству у него
не вызывали.
Ему приходилось слышать разговоры обывателей, которые перемалывали косточки лицам, привлекавшимся
к уголовной ответственности за крупные хищения.
«У него все было, чего еще надо? А теперь посадили и вещи конфисковали». Такие разговоры его не только
раздражали, но и бесили. К обывателям он относился с жалостью, как к неудачникам. Разве они держали в руках
огромные суммы денег, разве они переживали такие минуты блаженства, которые испытывает он?
Постепенно его мысли вернулись к Фахрату: «Такой непредсказуемый, он может поступить нелогически и
заварить кашу, которую захочет расхлебывать вместе со мной. Я пока на работе в почете, член партии, депутат
Совета — меня сразу по подозрению не посадят, так как нужны веские доказательства, кроме показаний Фахрата.
Значит, должна быть ревизия по моему подотчету с моим участием. Как только БХСС заинтересуется мной, портфельчику придется подыскать другое укрытие, о чем надо подумать сейчас».
Последний раз понянчив в руке колье, он положил его в портфель. Спустившись в подвал, положил
«дипломат» в сейф, а ключ от сейфа спрятал в вытяжную трубу. Брать его с собой он не рисковал, боясь
потерять его или оставить в сменной одежде, тогда как он должен быть всегда под рукой.
Потом он вновь открыл сейф и достал из него паспорт со своей фотографией. В паспорте он значился
Епанчинцевым Григорием Романовичем. Для чего он его приобрел, Анатолий Борисович определенно не знал, но
не мог не воспользоваться случаем, который ему подвернулся в санатории на Черноморском побережье.
Паспорт был приобретен у барыги за 100 рублей в день отъезда из санатория. Барыга предлагал купить у
него револьвер за 500 рублей, но он отказался. Сейчас, вспомнив тот случай, с сожалением подумал о
допущенной недальновидности.
«Разве я способен на убийство? — с сомнением подумал Белозерский. — Тогда я на него не решился бы.
Моим главным оружием была голова, а сейчас, защищая содержимое сейфа, наверное, пошел бы на убийство»,
— с удивлением заметил он.
Выключив свет в подвале и восстановив на кухне прежний порядок, он прошел в зал, где включил телевизор
и, сев в кресло, стал смотреть телепередачу.
«А все же револьвер надо было купить не для того, чтобы убивать из него, а для возможной самозащиты, для
самоутверждения или психического воздействия на возможных противников... Если до меня докопаются, то от
931 мне не уйти, а поэтому 2181 ч. 1 меня тогда не должна пугать. Неужели я тогда был так глуп, что легко
отказался от покупки оружия? Что же помешало мне его тогда купить? Я побоялся его покупать, не зная его
истории, возможно, он был в деле, — вспомнил наконец он. — Оказывается, я тогда правильно поступил, —
успокаиваясь, подумал он. — Теперь можно поужинать с горяченьким».
Психологическая нагрузка уходящего дня вызвала у него усталость, поэтому он не спеша стал разворачивать
привезенные свертки, содержимое которых клал в холодильник и на кухонный стол.
Глава 12
Через месяц после фиктивного брака со Стокоз Еленой Федоровной, сестрой Валета, Сарафан с ней брак
расторгнул, оставив себе после расторжения брака послебрачную фамилию, затем сменил место жительства на
новый район. С помощью знакомого Бороды ему нашли 3-комнатную квартиру, владельцы которой
завербовались на Север сроком на 3 года. Заключив договор на аренду квартиры, оплатив вперед квартплату за
год, Сарафан здесь устроил скромную свадьбу с Альбиной, взяв себе фамилию жены и став с этих пор
Шмаковым.
Своим выбором и женитьбой на Альбине Сарафан был доволен и даже счастлив, так как она его идеалу
женщины полностью соответствовала: была красива, чистоплотна, вкусно готовила да и в минуты любовных утех
умела себя ненавязчиво, но неотразимо предложить.
Альбине Виктор тоже нравился, несмотря на то что мужа себе выбрала не она сама, а их союз произошел по
совету отца.
О свершившемся Альбина не жалела и, как муж, упивалась своим счастливым семейным союзом.
Альбина поступила работать врачом на автопредприятие, где устроился и Виктор водителем автобуса.
Расцветая зрелой женской красотой, Альбина особое внимание заострила на себе «рыцарей» гаража, хотя
она никакого повода для особого внимания к себе не давала.
Во время прохождения медицинского освидетельствования один из таких «рыцарей» по кличке Парижанин
слишком навязчиво и грубо, в присутствии группы водителей, ожидавших в очереди освидетельствования, предложил ей вступить с ним в половую связь.
Альбина была возмущена его хамством и, как могла, сделала ему внушение при полном молчании
присутствующих. Парижанин ее замечание пропустил мимо ушей, продолжая циничный разговор, а потом ушел.
Она не стала говорить Виктору о хамстве Парижанина, который был развитым и сильным самцом. «Если
Парижанин знает, что я жена Виктора, и пристает ко мне, то он просто игнорирует его, уверенный в себе и в
своих дружках», — думала Альбина в бессильной ярости на обидчика.
Через день утром Альбина, как обычно, проводила медицинское освидетельствование водителей. Она была
удивлена, увидев Парижанина, не балагурившего и молча стоявшего в очереди на освидетельствование, но, присмотревшись к нему, поняла причину: кто-то попортил ему фасад — под левым глазом был синяк, а на лбу
красовалась огромная шишка. Побитый и униженный, он под взглядами ухмыляющихся и перемигивающихся
водителей без обычного шума и напора в голосе прошел освидетельствование и так ни разу не посмотрев на
Альбину.
Вечером, ложась спать, она поделилась своей новостью с Виктором:
— Сегодня я видела Парижанина. Наконец-то нашлась добрая душа, которая отделала его, как Бог черепаху.
Улыбнувшись после некоторой паузы, Виктор промолвил:
— Если бы ты мне о нем раньше сказала, раньше и его фото было бы попорчено.
— Неужели ты с ним сам справился? — удивленно, обрадованно и с гордостью за мужа спросила она.
— Он телок, а туда же, в хищники, полез. Пар с него выпустил, теперь в нем осталось одно дерьмо, —
