А о встрече я договорился вчера в «Кристине», воспользовавшись тем, что Хуан на минутку отлучился и оставил нас вдвоем.
— Мария… Я бы очень хотел увидеться с вами завтра… но наедине…
Девушка покраснела до корней волос.
— Дон Хосе!
— Я хочу сказать вам кое-что важное…
— Разве вы не можете сделать это при моем брате?
На мгновение я растерялся, не понимая, то ли она действительно дурочка, то ли прикидывается, но, должно быть, у меня был такой ошарашенный вид, что Мария рассмеялась.
— Я догадываюсь, что во Франции женщины куда свободнее, чем у нас… Здесь, дон Хосе, девушки не встречаются наедине с едва знакомыми мужчинами…
— То есть как это «едва знакомыми»? Да мы увиделись впервые больше двадцати лет назад!
Мария снова рассмеялась.
— Честно говоря, об этом я не подумала!.. Но что, если узнает Хуан?
— Не узнает.
— Мне не хотелось бы его обманывать.
— Молчание — вовсе не обман.
Хуан уже возвращался, но, чтобы добраться до нашего столика, ему надо было перейти через весь зал.
— Вот он! Решайтесь же, Мария…
Девушка, еще немного поколебавшись, потупила глаза.
— В два часа я пойду смотреть на пасо Девы Армагурской…
Да, только в Испании девушки назначают свидание в церкви!
Я проснулся очень поздно, вновь обретя привычки типичного андалусца. Здесь не любят обременять себя строгим расписанием. Поэтому, когда я вышел из «Сесил-Ориента», было уже заполдень. Для начала я решил выпить аперитив в кафе на углу улиц Веласкеса и Караваса. Официант принес мне рюмку хереса и две креветки под майонезом и оставил размышлять о том, в каком незавидном положении я оказался. Во-первых, я по-прежнему даже не представлял, каким образом добраться до Лажолета, так что проще всего, пожалуй, было подождать нового нападения и попытаться поймать очередного убийцу. А уж потом я так или иначе заставлю его говорить. Но как и где? Во-вторых, ситуацию осложняли подозрения Фернандеса — тот явно принимал меня за какого-нибудь короля наркобизнеса и ждал малейшей оплошности, чтобы застукать с поличным. Кроме того, не стоило забывать о Марии и Хуане. Имел ли я право впутывать их в свои приключения? Я никогда не прощу себе, если Лажолету вздумается в пику мне навредить этим двум несчастным. Но, с другой стороны, у меня не хватало мужества отказаться от Марии. Нечего и пытаться себя обманывать — я полюбил Марию дель Дульсе Номбре. В конце концов, Рут уже устроила свою жизнь, так почему бы и мне не сделать то же самое? Но согласится ли Мария поехать со мной в Штаты? Как она расстанется с братом? Честно говоря, я плохо представлял Хуана в Вашингтоне, где ужасно не любят легкомысленного отношения к жизни. Положа руку на сердце, лучше бы Клиф меня отозвал — так было бы лучше для всех.
В кафе стоял невообразимый шум. Севильцы не умеют говорить вполголоса. Прислушавшись, я разобрал, что речь идет о первой корриде года, той, что назначена на Пасхальное воскресенье, хотя знатоки никогда не придают ей особого значения, ибо настоящие мастера выходят на арену Маэстрансы лишь позже, в дни Ферии[40]. Стоит прикрыть глаза — и я как будто слышу голос старого Пако, посвящавшего меня в тайную прелесть «вероник» и «натурелл»[41] или толковавшего о величии «momento de verdad»[42], когда матадор готовится убить быка или умереть. Стараясь стряхнуть чары, опутавшие меня с той минуты, как я вернулся в Севилью, я пробрался сквозь толпу афисьонадос[43] и пошел умыть лицо. Но, вернувшись за столик, обнаружил засунутую под рамку записку. Даже не читая, я заранее знал ее содержание. Прикинувшись, будто разворачиваю бумажку, я резко обернулся, следя за реакцией посетителей кабачка, надеясь уловить пристальный взгляд или, наоборот, подчеркнуто равнодушный. Напрасная затея. Никто не проявлял ко мне ни малейшего интереса. Я прочитал записку: «Для вас самое лучшее — вернуться в Вашингтон ближайшим самолетом, сеньор Моралес, и спокойно сидеть у себя в кабинете в ФБР. В противном случае вы рискуете остаться в Севилье».
Красноречивее — некуда. Как ни странно, мне вдруг полегчало. Паршивее всего — что на столе лишь мои карты, и гораздо больше любых угроз меня волновало, каким образом Лажолет получил обо мне настолько точные сведения. Парижское «прикрытие» не сработало, и я вполне мог теперь впрямую позвонить Клифу Андерсону. Я очнулся от раздумий, лишь когда из-за соседнего столика поднялся какой-то толстяк и громко крикнул: «Va son las dos menos cuarte!»[44] Значит, до свидания с Марией — всего пятнадцать минут, и я поспешил в Ла Пальма.
В церкви Иоанна Крестителя, несмотря на дневной час, собралось немало народу. Лихорадка Святой недели уже охватила наиболее ревностных верующих, и члены братства Армагурской Девы суетились возле двух пасос, заблаговременно извлеченных из хранилища. Скоро на них набросят покровы, поставят канделябры, разложат цветы и, главное, водрузят на первую — статуи Армагурской Девы и Иоанна Крестителя, а на другую — Иисуса, римского легионера, двух фарисеев-лжесвидетелей и, наконец, Ирода. Мария дель Дульсе Номбре преклонила колени перед изображением своей святой покровительницы и, видимо, любовалась складками одеяния отлитой из серебра статуи. Я видел девушку в профиль, и глубокое благочестие, написанное на лице Марии, тронуло меня едва ли не больше ее красоты. И как я мог надеяться, что она покинет ради меня родной город? Если честно, я плохо представлял себе Марию на улицах Вашингтона. Разве долг не повелевал мне потихоньку уйти и больше никогда не встречаться с девушкой? Мария создана для жизни в Севилье, а я теперь не мог приехать в этот город иначе чем туристом или по заданию начальства, но последнее было очень маловероятно. Заранее печалясь о разлуке, я уже хотел незаметно выскользнуть из церкви, но Мария обернулась и с улыбкой посмотрела на меня. Значит, так суждено. Девушка встала, подошла ко мне, и мы вместе вышли на Ла Пальма.
Марию отпустили до четырех часов, когда магазин открывался после перерыва. Мы, не сговариваясь, пошли прочь от квартала, где девушку хорошо знали, и повернули к северной части города. Мы шли быстрым шагом, словно чувствуя себя немного виноватыми и даже не догадываясь, что излишняя торопливость только привлекает внимание прохожих. Я молчал, поскольку мысли мои еще занимала проблема слишком рано раскрытого инкогнито. Марию моя внезапная немота, видимо, несколько удивила, и она первой завела разговор, когда мы проходили мимо дворца герцога Альбы.
— И какую же важную новость вы хотели мне рассказать, дон Хосе?
— Право же, не знаю, стоит ли теперь об этом толковать…
Девушка слегка замедлила шаг и кротко взглянула на меня.
— Предоставьте судить об этом мне, дон Хосе…
Боже, ну что мне оставалось делать? Я ужасно смутился.
— Ну так вот… Понимаете, Мария, не стоит на меня сердиться, если я… короче, немного подзабыл андалусские обычаи. Я ведь приехал из страны, где на такие вещи обращают очень мало внимания…
— Знаю… Падре не устает повторять, что Франция давно лишилась и морали, и религии…
— Франция? Ах да!.. Но, вообще-то, он преувеличивает… Во Франции, как и везде, есть порядочные юноши и девушки, которые искренне любят друг друга и очень счастливы вместе.
Я снова умолк, словно язык проглотил. Видел бы меня сейчас Алонсо! И вдруг я заметил, как за угол дома на улице Доньи Марии юркнула какая-то тень. Мне показалось, что я узнал Хуана.
— Мария, вы не говорили брату о нашей встрече?
— Я бы никогда не посмела!
— Послушайте, Мария, с моей стороны, наверное, очень смешно вести себя как мальчишка… но вот в чем дело… С тех пор как увидел вас, я уверен, что холостая жизнь — ужасная глупость. Для меня вы — олицетворение всего, что я с детства любил, а потом считал навсегда потерянным. Вы не рассердитесь, если я скажу, что люблю вас, Мария?
— Но, по-моему, вы это уже сделали, дон Хосе?
Мы оба рассмеялись, и на душе у меня посветлело.
— Я уверена, что вы говорили совершенно искренне, дон Хосе, — вдруг посерьезнев, заметила Мария. — Иначе это было бы слишком грустно и слишком гадко. Возможно, из-за отца и вообще из-за прошлого я сразу поверила вам. Однако от этого — до любви…
Разумеется, это было бы слишком прекрасно. Я решил великодушно избавить ее от утешительных речей.
— Ладно, Мария, ничего страшного, забудем об этом… Я все отлично понял. Я свалился как снег на голову, и вы, конечно, уже давным-давно успели устроить свою жизнь…
— Если вы имеете в виду, что я собираюсь замуж за другого, то ошибаетесь. Я еще не встречала человека, которого могла бы полюбить. Только любовь — это очень серьезно… Семья, дети… и еще надо всю жизнь прожить рядом, не расставаясь… Да, дон Хосе, это очень серьезно…
Короче, мне оставалось убедить ее, что из меня получится неплохой муж, и небо как будто еще больше прояснилось.
