— Если вы имеете в виду, что я собираюсь замуж за другого, то ошибаетесь. Я еще не встречала человека, которого могла бы полюбить. Только любовь — это очень серьезно… Семья, дети… и еще надо всю жизнь прожить рядом, не расставаясь… Да, дон Хосе, это очень серьезно…
Короче, мне оставалось убедить ее, что из меня получится неплохой муж, и небо как будто еще больше прояснилось.
Мы заглянули в маленькое кафе на улице Гонсалеса Куадрадо и отведали паэллы[45], собственноручно приготовленной хозяйкой, уроженкой Мурсии. До возвращения в Куну у нас еще оставалось время, и я повел Марию в Аламеда-де-Эркулес[46]. Там мы сидели на лавочке, держась за руки, и это доказывало, что мои дела продвигаются в нужном направлении. В ресторане, доев апельсин, Мария призналась, что тоже любит меня. Я должен бы быть вне себя от счастья, но самое трудное еще оставалось сказать. Как она отнесется к тому, что я агент ФБР и живу в Америке? Я боялся, что это окажется для нее слишком сильным потрясением. В Штатах мы бы сразу поцеловались, дали клятву в вечной любви и, не мешкая, назначили день свадьбы. Здесь все происходило иначе, и, вне всяких сомнений, немало воды утечет под мостами Гвадалквивира, пока я получу разрешение обнять Марию. Как и в любом уголке земного шара, в такой чудесный солнечный день мамаши болтали на лавочках и вязали, время от времени поглядывая на стайку визжащих малышей. Мария с умилением созерцала эту сценку. Возможно, она уже представляла, как выйдет гулять с малышом Хосе или крошкой Марией. Девушка прижалась ко мне, но почти незаметно, чтобы не привлекать внимания стражей порядка, ибо в Севилье они строже, чем где бы то ни было, следят за благонравием и не привыкли шутить на сей счет.
— Вы любите детей, дон Хосе?
— Это зависит от того, кто их мать…
Тема показалась мне настолько скользкой, что я предпочел отделаться тяжеловесной шуткой. А Мария, вдруг очнувшись от грез о будущем материнстве, тихо спросила:
— Между прочим, дон Хосе, я, кажется, имею довольно смутное представление о том, чем вы занимаетесь. Вы торговый представитель, да?
— Угу.
— А что выпускает ваша фирма?
— В основном лекарства.
— И нам, конечно, придется жить в Париже?
Мы подошли к самому деликатному вопросу.
— И вы согласитесь покинуть Севилью?
— Жена должна следовать за мужем, дон Хосе, но вы ведь понимаете, что я не могу бросить Хуана, пока он не женится. Что он будет делать один, если я уеду так далеко?
Далеко… Это Париж-то? Что же она тогда скажет о Вашингтоне? Дело оборачивалось совсем скверно… Господи, до чего же скверно!.. А Мария решила, что я не могу выдавить из себя ни слова от разочарования.
— Я заменила ему мать… — извиняющимся тоном проговорила девушка. — И, боюсь, оставив брата на произвол судьбы, навлеку на нас обоих несчастье.
Ну что я мог ответить? А Мария робко продолжала:
— Разве что… мы возьмем его с собой…
— Разумеется.
От Марии не ускользнуло, что перспектива не вызвала у меня особого восторга.
— Знаете, — продолжала настаивать она, — я не сомневаюсь, что, займись Хуаном настоящий мужчина, которому он доверяет, из мальчика непременно вышел бы толк.
Несколько проходивших мимо детишек замерли, разглядывая меня.
— Американец… — уверенно объяснил остальным один из них.
Мария рассмеялась.
— Надо же, они приняли вас за американца!
Я расплылся в идиотской улыбке. В самом деле, не мог же я сказать, что дети чертовски проницательны и дадут сто очков вперед любому взрослому.
— Ну, не хватало только, чтобы они начали клянчить у вас жвачку!
Марию поведение малышей явно забавляло, но те затеяли какую-то игру и побежали дальше.
— Знал бы — непременно купил бы для них немного жвачки… Нельзя разочаровывать детей.
— Дон Хосе… Мои хозяева, Персели… я им говорила о вас… Так вот, оба очень хотят с вами познакомиться… Я ведь уже рассказывала вам, что старики относятся ко мне, как к дочери. Так, может, вы согласились бы поужинать у них завтра?
— А почему бы и нет?
— Персели, видимо, догадались, что… вы мне… не безразличны… Так что готовьтесь к трудному экзамену.
— Постараюсь блеснуть и стать желанным гостем!
К нам подошел мальчонка лет десяти с живым, сообразительным взглядом.
— Должно быть, в окрестностях уже распространился слух, что тут, на Аламеде, сидит американец, — предупредила меня Мария. — И вот — первый посетитель…
Мальчик, стоя совсем рядом, явно колебался, и моя спутница поспешила на помощь:
— Чего ты хочешь?
Но малыш, не пожелав снизойти до разговора с женщиной, по-прежнему смотрел на меня.
— Сеньор, вы американец? — спросил он.
Я, в свою очередь, рассмеялся.
— Да, кабальеро, да. Que quiere usted?[47]
Мальчуган протянул мне бумагу.
— Para usted, senor…[48]
Я машинально взял записку, а малыш удрал, прежде чем я успел опомниться от удивления.
— Что это значит, дон Хосе? — спросила не менее меня изумленная Мария.
Я, кажется, догадывался. Неужто они так и ходят за мной по пятам?
— Вы не хотите прочитать, что там написано?
Пришлось читать: «Было бы очень жаль, если бы ваша очаровательная подруга пострадала из-за истории, которая не имеет к ней ни малейшего отношения, правда? Лучше увезите ее поскорее в Вашингтон». Этого следовало ожидать: для них любые средства хороши, лишь бы заставить меня сдаться.
— Вы сердитесь, дон Хосе?
Мягко сказано. Я просто задыхался от ярости! Подумать только, что я даже не заметил слежки!.. Пепе, друг мой, тебе самое время взять себя в руки, если не хочешь сложить голову на берегах Гвадалквивира!.. Надо думать, эти мерзавцы крайне невысокого мнения об агентах ФБР! И все же мне казалось, что, увяжись за мной Эрнандес или тот наркоман, я бы их непременно заметил. Впрочем, уж кого-кого, а подручных у Лажолета наверняка хватает. Но почему я сразу же вспомнил о фигуре, метнувшейся за угол на улице Доньи Марии?.. Возможно ли, чтобы Хуан… Но тогда все объяснялось бы удивительно просто. Мария послужила приманкой, и… Однако во мне все возмущалось против дикого предположения, будто Мария могла быть заодно с бандитами. Если она им и помогла, то, несомненно, даже не подозревая об этом.
— Дон Хосе…
Я вздрогнул. Девушка смотрела на меня, и в глазах ее читалась тревога.
— Вы не хотите рассказать мне…
Вместо объяснений я протянул ей записку. Какое значение это имело теперь? Задание я все равно уже провалил… Пусть уж лучше знает, чем я занимаюсь, от меня, а не от посторонних. Мария вернула мне бумагу.
— Я не понимаю… Кто вам это послал? И потом, Вашингтон… это ведь в Америке, правда? Но причем тут Америка?
Мария вскинула брови, и по ее сосредоточенному лицу я почувствовал, что девушка мучительно пытается разрешить необъяснимую загадку.
— И этот малыш только что… он назвал вас «сеньором американо»… Почему?
Ну, тут я и выложил все и о своей работе, и о задании, и о том, что живу в Вашингтоне. Ни слова не сказал я лишь о Рут и Алонсо, да и то из опасения, что Мария могла сразу угадать истинный характер наших отношений. И кроме того, я всегда успел бы в двух словах рассказать о Муакилах, согласись девушка поехать со мной. Но пока она слушала, не говоря ни слова. И даже когда я закончил исповедь, Мария продолжала хранить молчание. И мне оставалось лишь ждать, я понимал, что добавить больше нечего. Именно сейчас решалась наша судьба. Я знал, что через несколько минут мы уйдем из Аламеда-де-Эркулес и либо расстанемся навсегда, либо нас уже ничто не разлучит. Я бы солгал, сказав, будто мое сердце не забилось сильнее в тот миг, когда Мария наконец заговорила.
— Вы хорошо сделали, доверившись мне, Хосе…
Я мгновенно заметил, что из обращения исчезло церемонное «дон», и внутренне возликовал.
— …и я горжусь вами.
Несмотря на всевозможных стражей порядка, всегда готовых появиться в самый неподходящий момент, я чуть не обнял Марию и не расцеловал на глазах у прохожих.
— Но вам надо вести себя очень осторожно, Хосе!
Я с восторгом обещал неукоснительно следовать мудрому совету и тут же поспешил обратить волнение девушки в свою пользу, хотя, вообще-то, это не слишком честно.
— А как насчет Вашингтона, Мария? Вы бы согласились поехать со мной так далеко?
— Америка…
Девушка скорее выдохнула, чем произнесла это слово, и я почувствовал, что для нее само упоминание о Соединенных Штатах значило невероятно много. Мария как будто открывала дверцу в волшебную страну. И я поклялся себе сделать все возможное, чтобы она как можно дольше сохранила детские иллюзии.
— Если бы не Хуан…
— Ну, коли он мог бы отправиться с нами в Париж, то почему не в Вашингтон?
Девушка захлопала в ладоши.
— О, это было бы просто великолепно!
Я не стал объяснять, что, прежде чем оплатить такое путешествие ее братцу, хорошенько поговорю с ним по душам.
