– И что же?
– А то, что обе девушки могли знать, что Массэ погиб.
– Ты думаешь, узнав подобную новость, они могли уйти? Посуди сама: одна из них – кузина мадам Массэ, а также помощница и, возможно, любовница ее мужа. Другая – горничная. Неужели ты предполагаешь, что обе смотали удочки, зная, что Жан-Пьер Массэ погиб? Даже не дождавшись возвращения его жены?
– Почему же тогда горничная плакала?
– Да потому, что в доме произошла какая-то драма. Потому что девушка в леопардовом манто – Элен – должна была уйти, а уход при подобных обстоятельствах – печальное событие, тем более в праздничный вечер. И все это свалилось на деревенскую простушку с чувствительным сердечком!
– Да, это – единственная логичная гипотеза, – вздохнула Салли, расстегивая пальто.
На ней было очень узкое черное платье, украшенное серебряными пластинами, а при виде ее декольте у меня пересохло в горле.
– Дети легли? – рассеянно спросил я. Мне было хорошо оттого, что мы снова вместе.
– Нет, они ждали подарков.
– Хочешь выпить стаканчик?
– Не сейчас. Что будем делать, Вилли?
– Я вызвал тебя сюда, чтобы ты ответила мне на этот вопрос. Не может быть и речи, чтобы оставить Люсьенн одну.
Она аж подскочила.
– Ах, вот как! Люсьенн!
– Неужели ты собираешься устраивать мне сцены ревности? Разве ты уже совсем офранцузилась?
Улыбнувшись, она быстро поцеловала меня.
– Ей грозит опасность, – продолжил я после этой мимолетной ласки, – письмо и телефонные звонки говорят о том...
– А что, если мы отвезем ее в американский госпиталь? Объясним все доктору Стивенсону, он сделает ей укол чего-нибудь успокаивающего. А завтра она будет готова выдержать тяжелый удар...
Об этом я не подумал. Вполне разумное решение.
Да только оно было мне не по душе. Честно говоря, трусливое решение. Накачаем успокаивающими средствами Люсьенн Массэ, развяжем себе руки и сможем опрокинуть стаканчик-другой с друзьями... Нет, не нравилось мне это решение. А кроме того, сильнее, чем симпатия к Люсьенн, меня теперь удерживала здесь таинственность всей этой истории. Я был снедаем любопытством, оно перекрывало мне все пути к отступлению, я стал его пленником.
Все это я и объяснил моей жене, и Салли прекрасно поняла меня. Впрочем, мы всегда мыслили и чувствовали одинаково.
– Как ты думаешь, Вилли, какая опасность угрожает ей?
– Если бы я только знал... Видишь ли, сначала попытались заставить ее остаться здесь одну. Потом решили убедиться, что она так и поступила, – этим объясняются телефонные звонки.
– Но ведь было достаточно позвонить всего только раз!
И если Люсьенн ответила... Ох! Знаешь, о чем я подумала? – вдруг вскрикнула Салли, у нее даже голос изменился. – Звонивший ничего не говорил, чтобы его не узнали по голосу. Вывод: Люсьенн знает этого человека.
– Неплохо, Салли. Неплохо! Но это не дает ответа на твое прежнее замечание: Люсьенн уже ответила один раз, значит, было ясно, что она дома. И все же часом позже раздался второй звонок...
– Подожди-ка, первый телефонный звонок был до или после получения письма?
Я задумался.
– До.
– Ты уверен?
– Уверен!
– Хорошо. Значит, звонивший хотел удостовериться, что Люсьенн получила пневматичку. И он перезвонил позже, чтобы проверить, следует ли она директивам своего... мужа, скажем так. Да только во второй раз ответил ты, и мужской голос чертовски взволновал его. До такой степени, что он был вынужден позвонить и в третий раз.
– В конце концов, – пробормотал я, – может быть, в третий раз это был не он, ведь я выдернул штепсель телефона из розетки.
– Не имеет значения.
Стоя у круглого окна, Салли смотрела, как дождь молотит по тротуару.
– Выключи свет! – внезапно приказала она, отступая в сторону и прижимаясь к стене.
– Зачем?
– Хочу кое-что рассмотреть.
Я погасил свет. Комната погрузилась в темноту. Только слабо светилось окно. Сквозь тюлевые занавески были видны длинные штрихи дождя. Салли приподняла край занавески и глянула вниз, на бульвар, омываемый дождем. Редкие фонари освещали его блеклым светом.
– Что ты делаешь?
Я подошел к жене. На меня пахнуло теплом ее тела, и это было как самая восхитительная ласка. Я любил ее духи, простые и чарующие одновременно. Салли никогда не пользовалась парижскими духами. Бес противоречия заставлял ее привозить духи из Америки. Они пахли лесом. А Салли была уроженкой Миссури. Когда мы жили в Штатах, мы проводили все отпуска в ее семье, часто бродили по лесистым холмам. Их вершины волнами катились в бесконечность. Странно, как вспоминается прошлое в самые напряженные моменты.
– Ты что-то увидела, Салли?
– Может быть. Нет, не двигайся! Только что внизу остановилось такси.
– Знаешь, в этом нет ничего удивительного.
– Ты не прав: из него никто не вышел. А стоит оно прямо напротив дома.
– Дай-ка я гляну!
– Осторожно! Не трогай занавеску.
Она нагнулась, и я взглянул на улицу поверх ее головы. На дороге стояла большая машина, счетчик внутри голубовато светился, пассажиров нельзя было разглядеть.
– Понимаешь, Вилли, такси остановилось напротив, чтобы был виден весь дом.
– О'кей, я сейчас спущусь!
Отходя от окна, я устроил маленькую катастрофу: крючок на кителе, державший ремень, зацепился за занавеску и вырвал большой кусок материи.
– Какой же ты неловкий! – огорчилась Салли.
Отцепившись от занавески, я бросился к двери.
– Поторопись! Такси отъезжает! – крикнула Салли мне вдогонку.
Сбежав по лестнице с рекордной скоростью, я устремился к входной двери. Однако я забыл нажать кнопку-"собачку", замешкался, и, когда, наконец, оказался на улице, такси исчезло.
Я поднял голову. Салли открыла окно и прокричала:
– Оно поехало в сторону Сены и свернуло направо!
Ради очистки совести я объехал весь квартал, но такси не нашел. Наверное, оно рвануло на проспект Нейи, чтобы затеряться среди других машин.
Удрученный, я стоял перед Салли в гостиной, сверкающей дорогими флакончиками в шкафах. Салли тоже была огорчена, но все же улыбалась мне, как улыбаются набедокурившим сорванцам.
– Слишком поздно, да?
– Увы!
– Во всяком случае, это доказывает, что я была права. Такси отъехало именно в тот момент, когда ты порвал занавеску.
Обняв Салли за плечи, я поцеловал ее.
– Пока ты гонялся за такси, Вилли, – сказала она – мне на ум пришла одна мысль. Об этой гипотезе ни ты, ни я не подумали. На этот раз у нас в руках есть кое-что солидное...
– Говори!
Она было раскрыла рот. Но из спальни донесся крик, и мы бросились туда.
Люсьенн встала с постели и, когда мы ворвались в спальню, рылась в бельевом шкафчике. От света она вздрогнула и заслонила глаза рукой, затем медленно опустила ее. Вид у нее был совершенно безумный. В руке женщины я заметил револьвер с перламутровой рукояткой и испугался, что она пустит его в ход. Платье ее настолько измялось, что потеряло всякую форму. Ее всклокоченные волосы стояли дыбом, и это вовсе не казалось смешным. Она напоминала умалишенную.
– Что с вами происходит, Люсьенн, – мягко сказал я, – что случилось?
Мой голос словно вырвал ее из дурного сна. Она села на кровать, посередине которой образовалась выемка от ее тела, и прошептала:
– Я подумала... Я подумала...
Она задыхалась. Я приблизился к мадам Массэ, стараясь улыбаться, чтобы успокоить ее. В дрожащей руке Люсьенн сжимала револьвер, и я ждал выстрела.
– Что вы подумали, моя дорогая?
Теперь я стоял перед ней, заслонив Салли от пуль.
– Так что же? – продолжал я настаивать, протягивая руку.
Люсьенн внезапно резким движением отстранилась от меня, откинувшись на подушку.
– Неужели вы испугались меня, Люсьенн? Разве вы не узнаете меня?
– Узнаю.
– Так в чем же дело? Да, забыл представить вам мою жену, ее зовут Салли, она только что приехала сюда. А теперь положите револьвер, этой игрушкой опасно играть, особенно если выпил несколько больше, чем следовало.
Салли, в свою очередь, тоже подошла к кровати. Думаю, именно ее вид в конце концов успокоил мадам Массэ. В моей жене, действительно, есть некая необъяснимая притягательность. Для американки она, скорее, невысока ростом, но при этом чудесно сложена, красива, и весь облик ее – сама приветливость.
– Счастлива познакомиться с вами, мадам Массэ. Вилли сказал мне, что у вас неприятности. Я очень сожалею...
Люсьенн разжала пальцы, и револьвер упал на ковер. Мне оставалось только поднять его. Это был типичный дамский револьвер, скорее украшение, чем оружие. Я увидел, что он стоит на предохранителе, и готов был поспорить на что угодно: мадам Массэ ни за что в жизни не смогла бы привести его в боевое положение.
Люсьенн пристально вглядывалась в Салли. Так смотрят на полюбившуюся вещь, которую собираются купить. В конце концов, она улыбнулась моей жене и прошептала:
