Фельдман улыбнулся.
— Нет, у нас нет родственников в Израиле. Просто Эстер понравились места. Нас сюда возили на экскурсию, когда учились в ульпане. В Кесарию, на раскопки, потом в Зихрон-Яаков. Да, еще в «Сады барона».
— Места здесь красивые, — согласился Розовски. — Я и сам временами подумывал сюда перебраться. Но с работой здесь не очень.
— Ничего, как-нибудь… — Борис вздохнул. — Сейчас направо. Все, приехали. Здесь. Я ее сейчас позову.
— Не беспокойтесь, я выйду.
Они поднялись по мраморным ступеням крыльца.
— Эстер! — крикнул Борис.
Входная дверь отворилась, и на пороге появилась женщина. В руках она держал половую щетку, поверх футболки и джинсов был надет халат.
— Борис? Что случилось? — она переводила тревожный взгляд с одного мужчины на другого. — Что-нибудь с Сашей?
— Все в порядке, не волнуйся так. Это Натаниэль, из страховой компании… — муж вопросительно посмотрел на Розовски.
— «Байт ле-Ам», — подсказал Розовски. — Действительно, ничего страшного. Просто несколько вопросов. Ваш… Ваш бывший хозяин был нашим клиентом, и мы сейчас оформляем выплату его наследникам. Я должен кое-что выяснить, — и повторил так же, как уже говорил Борису Фельдману: — Чистая формальность. Хорошо?
Эстер кивнула.
— Если вы не возражаете, — теперь Розовски обратился к мужу, — мы переговорим с глазу на глаз. Подождите меня в машине, пожалуйста. Можно слушать радио, можно курить. Сигареты и зажигалка на месте. На заднем сидении есть русская газета, по-моему, вчерашняя. Пять минут — и я отвезу вас домой.
Борис в нерешительности топтался на месте, но Натаниэль уже повернулся к Эстер.
— Кстати, — сказал он, — если вы уже закончили уборку, мы и вас захватим. А пока — я могу зайти? — и не дожидаясь ее ответа, шагнул вперед. Эстер собиралась что-то сказать, но промолчала и посторонилась, впуская его в дом. Остановившись в салоне — большом и почти пустом — Натаниэль осмотрелся.
— Спальня наверху? — спросил он.
— Две спальни, ванная комната и туалет, — ответила Эстер.
— А что здесь?
— Кухня. Там — еще один туалет, душ, комната для стирки белья.
— А кабинет?
Она молча показала на плотно закрытую дверь. Розовски снова осмотрелся.
— Богатый дом, — сказал он. — Думаю, на полмиллиона потянет.
— Шекелей?
— Ну, что вы! За полмиллиона шекелей вы вряд ли купите вдвое меньший, где-нибудь в Офакиме. Нет, я имею в виду — долларов.
Похоже, что для Эстер подобные суммы были неожиданными. Натаниэль шагнул к кабинету и остановился.
— Вы там не убираете?
— Сегодня — нет, — ответила Эстер, нахмурившись.
— А вчера?
— Вчера тоже.
Натаниэль вздохнул.
— Ну, а позавчера и подавно. Да, я понимаю… Можно пройти?
— Куда?
— Для начала — в кухню?
— Пожалуйста. Чай, кофе?
— Нет, спасибо, нет времени.
— Не стесняйтесь, кофе и чай мои, — Эстер улыбнулась. — И сахар тоже. Я даже чашки принесла из дома. Хозяин говорил, чтобы я не стеснялась, но я… знаете… как-то неудобно.
— Да, я понимаю. Нет, я действительно, не хочу ни чая, ни кофе. И у меня, действительно, очень мало времени. Но — спасибо за предложение.
— Не за что, — она поставила щетку в угол, рядом с пластмассовым ведром. — Садитесь.
Натаниэль пододвинул табуретку к кухонному столику, сел. Эстер села напротив, сложила руки на коленях.
— Я вас слушаю, — сказала она.
— Скажите, — начал Натаниэль, — в воскресенье… вы обнаружили Розенфельда сразу же, как только пришли?
— Нет, я уже убралась в кухне, и только потом пошла в кабинет.
— Вам ничего не показалось странным… непривычным?
Эстер покачала головой.
— Нет. Окно вот только было открыто. Обычно, перед отъездом он все закрывал. А тут… Я сначала подумала, что он задержался, но входная дверь была заперта. Так что я решила, что он просто забыл. Правда, на него это не было похоже, он довольно педантичен.
— Да, понятно. Но ведь он не собирался уезжать. Во всяком случае, в тот момент, когда его убили.
Эстер молчала. Натаниэль озабоченно спросил:
— С вами все в порядке?
— Все в порядке, не обращайте внимания… — тихо сказала она. — Вы сказали — убили?
— Да, вы разве не знали?
— Значит, его, все-таки, убили… — повторила она.
— Вам это кажется странным?
— Мне? Н-не знаю… — растерянно ответила Эстер. — Я об этом не думала. Но вот самоубийство… — она замолчала.
— Что — самоубийство?
— По-моему, он не был похож на человека, решившего покончить с собой.
— Н-ну… — Розовски невесело усмехнулся. — Мало кто заранее демонстрирует свое желание свести счеты с жизнью. Не возражаете, если я закурю?
— Нет, конечно, я сама курю.
Розовски протянул ей пачку «Соверена».
— Спасибо, я привыкла к «Европе».
Дав ей прикурить, Розовски спросил:
— Вы видели у него револьвер?
— Нет. Я даже не знала, что у него есть револьвер. Полицейский сказал.
— Инспектор Алон?
— Да, кажется. Он назвал себя, но я не очень понимала в тот момент… Нет, я не видела у него револьвера. Но я ведь и его самого редко видела. Я приходила сюда два раза в неделю. В воскресенье, когда он уже уезжал, и в четверг, накануне его приезда. Так что виделись мы с ним раз или два в месяц, когда он специально задерживался, чтобы заплатить.
— Он платил вовремя?
— Да, конечно.
— Но вы никогда не беседовали с ним… ну, на отвлеченные темы? О его семье, каких-то знакомых.
Эстер снова отрицательно качнула головой.
— Но я знала, что его бывшая жена живет в Москве. Мне кажется… — она остановилась.
— Говорите, не стесняйтесь!
— Мне кажется, они собирались помириться…
— С чего вы взяли?
— Он поставил ее фотографию на книжную полку.
— Давно?
— Точно сказать не могу, по-моему, месяца два назад.
— Фотография и сейчас там? — спросил Натаниэль.
— Нет, когда он… то есть, когда его убили… — она запнулась. — В общем, фотография стояла, вернее, лежала на письменном столе. Полицейские забрали ее. Вместе с письмом.
Ага, понятно. Еще один довод в пользу версии самоубийства. Самоубийца перед выстрелом смотрит повлажневшими глазами на фотографию горячо любимой бывшей жены, потом пишет прочувствованное письмо и, наконец, стреляется. Девятнадцатый век, «Парижские тайны». Такое впечатление, что преступник мыслил исключительно штампами. Или вообще не мыслил.
Розовски снова обратился к Эстер:
— А других причин так думать у вас нет? Кроме появления фотографии, я имею в виду.
— Я знаю, что он недавно отправлял ей письмо. Две недели назад. Он как раз задержался, чтобы рассчитаться со мной, и попросил по дороге отправить письмо. Он сказал, что уже не успевает заехать на почту, а ему важно, чтобы письмо ушло как можно скорее.
— И это письмо было адресовано жене?
— Да, я прочла на конверте.
— Но ведь у них с женой разные фамилии!
Эстер удивленно взглянула на него.
— Но ведь до этого он упоминал свою жену. Он называл ее «Галя». А письмо было адресовано Галине Соколовой, в Москву. Я тогда же и решила, что они собираются помириться.
— Почему?
— Он сказал: «Письмо должно дойти поскорее. Галя получит его, приедет, и начнется новая жизнь, Эстер. Может быть, вам больше не придется убирать мою виллу». Ясно, что он имел в виду приезд жены. А если человек женат, значит, и приходящая уборщица ему не нужна.
Розовски рассмеялся.
— Потрясающая логика!
Эстер тоже рассмеялась:
— Нет, я не то имела в виду… Просто, все остальное уже будет определять хозяйка, а не хозяин.
— Ясно. Вы могли бы показать мне кабинет?
Ее минутная веселость прошла мгновенно.
— Это очень нужно? — сухо спросила она. — Честно говоря, мне бы не хотелось заходить туда.
— Очень нужно.
Эстер с явной неохотой открыла дверь.
— Покажите, где что было в тот момент, когда вы его увидели.
Эстер немного подумала.
— Вот, — сказала она. — Вот тут он лежал у стола.
— Головой к окну?
— К центру комнаты. Из-за стола я его не сразу увидела.
— Сейф был раскрыт?
— Да.
— Где, говорите, раньше стояла фотография жены?
— Вон там, на полке. Справа.
— А где ее нашли в воскресенье?
— На письменном столе.
— А лежал он, говорите, вот так?
— Да.
— А письмо?
— Там же, рядом с фотографией.
— На нем не было крови?
— Нет.
— А вы случайно, не знаете содержания?
— Нет.
Оба «нет» были короткими, и в голосе Эстер Розовски услышал легкую неприязнь. Он сделал вид, что не заметил этого.
— Угу… Хорошо, а теперь вспомните: может быть, были еще какие-то мелочи? Какие-то незначительные вещи, о которых вы забыли? И не рассказали полиции?
