Катя всю ночь смотрела полными слез глазами на маленькую тусклую лампочку в стеклянном плафоне над дверью в палату. Если бы ее выключили хоть на минуту, может, Кате удалось бы закрыть глаза, немного отдохнуть в темноте. Но лампочка все горела, и Катя кожей чувствовала, как напряженно дышат, мучительно и тревожно ждут чего-то двенадцать женщин. Господи, она посмотрела на них мельком, украдкой, и они показались ей такими страшными!
В палате вспыхнул яркий свет, и Катя прикрыла глаза, ставшие к утру горячими и сухими.
– Артемьева! – произнес рядом громкий, резкий голос. – Подниматься. Давление мерить, градусник ставить, лекарства пить.
Катя в панике открыла глаза. Рядом с кроватью стояла полная женщина в белом халате, похожая на Верку Сердючку.
– Зачем градусник, давление? Я здорова. И лекарства никакие пить не буду.
– Вот я сюда пришла спозаранку, чтобы с тобой посоветоваться, – от громового голоса у Кати заломило в висках. – Будешь ты все, если не хочешь, чтоб к кровати привязали.
Сердце на мгновение просто остановилось. Привязать? Ее? Катю? Лучше пусть сразу убьют. Она поднялась, прижалась спиной к стене и натянула одеяло до подбородка. Медсестра точными, тренированными движениями освободила от одеяла одну ее руку, пристроила к ней тонометр, сунула градусник под другую. Затем сильными пальцами сжала Катины щеки и высыпала в рот какие-то таблетки, посмотрела на пустую тумбочку у кровати и взяла с соседней ободранную эмалированную кружку с водой. Кружка стукнулась о Катины зубы, грубая больничная рубашка стала мокрой на груди. Катя глотнула, ей показалось, что таблетки застряли в горле, но она не произнесла ни звука, побоялась даже покашлять. Ей хотелось одного: пусть эта бабища отойдет от нее подальше. Она посмотрела на другие кровати. Женщины лежали на них неподвижно, как мертвые. Оттого, что у некоторых глаза были открыты, Кате стало еще страшнее. Медсестра уже бесцеремонно трясла за плечи ее соседку. Из-под одеяла выглядывал лишь темный, коротко стриженный затылок.
– Таня, вставай, я кому говорю! Что за наказание с тобой каждое утро!
– Ой, ну я одна, что ли? Тряси еще кого-нибудь. Отстань. Ты чего ко мне присралась? Я, может, спать хочу от колес ваших поганых. – Темные короткие волосы падали на широкий низкий лоб и густые брови, под которыми вдруг широко открылись ясные карие совсем девчоночьи глаза. У девушки оказалось круглое миловидное лицо с пухлыми губами и вздернутым носом.
– Ты мне похами, – добродушно сказала медсестра. – Вот возьму и зеленкой тебе язык намажу. Все сейчас встанут. – Она силой посадила девушку и сдернула одеяло. – Опять все загадила. Вот так и будешь лежать, нет у нас для тебя белья. Думаешь, нанялись каждый день тебе менять?
Катя посмотрела на соседку и охнула. Та сидела на окровавленной простыне, серая рубашка с одной стороны была заправлена в страшные, тоже окровавленные штаны.
– Что с ней?! – воскликнула Катя.
Таня молча посмотрела на нее из-под челки, а медсестра охотно ответила:
– Родила она в детском доме. Ребеночка в унитазе пыталась утопить, а когда ее застукали, весь персонал перекусала. Вот что с ней приключилось. Теперь, конечно, подтекает.
– Рай, – позвал кто-то медсестру, – посмотри на Рогожкину. Она какая-то неподвижная, ни на что не реагирует.
Все посмотрели в сторону женщины с полуоткрытым ртом и застывшим взглядом.
Рая подошла, подняла ее лицо за подбородок, потеребила безжизненную руку.
– Ты смотри. И правда. Девки, признавайтесь: кто ей вчера свои таблетки давал?
Ответила только Таня:
– Очень надо – таблетки ей давать. Она вообще не реагирует никогда. А на х… ей реагировать?
К большому Катиному удивлению, сложная медицинская проблема на этом была решена. Все стали вяло подниматься, вешать на шеи полотенца и брести к двери, по всей видимости, умываться. Катя, страшно волнуясь, робко дотронулась до локтя медсестры Раи.
– Простите, пожалуйста, нельзя ли мне попросить зубную щетку, пасту, мыло?
– Щас тебе такой ларец принесу с прибамбасами. Девка вчера с тобой привезла. Такая стильная, шикарная девица, главврача среди ночи строила. Она тебе кто?
– Понятия не имею, – пожала плечами Катя.
– Ох, я и забыла, что ты у нас ни о чем понятия не имеешь. Ладно. Сейчас свой короб получишь, помойся получше. К тебе профессора вызвали.
– Какого профессора?
– Хорошего. Даже самого лучшего. Если он, конечно, трезвый.
– Что? – задохнулась от ужаса Катя и вновь натянула одеяло до самых глаз.
* * *
Дина проснулась и, не открывая глаз, нашла рукой пушистую голову Топика, притянула ее к себе, вдохнула теплый уютный запах.
– Воробышек, – прошептала она нежно.
Ресницы отказались подниматься, и Дина, сохраняя иллюзию сна, сладко потянулась. Ноги неожиданно наткнулись на что-то мягкое и явно живое.
– Это как? – не сразу поняла Дина, открыла глаза и убедилась, что Топик находится на подушке рядом. Мягкий комок в ногах зашевелился и громко зевнул.
– Ну, ты, Чарли, даешь. Так завоевывать территорию. Скоро мне на коврике спать придется.
Четыре блестящих глаза преданно уставились на нее, а проснувшиеся ушки свидетельствовали о готовности к любым играм и безумствам. Дине понадобилось время, чтобы справиться со страшным соблазном: отодвинуть дела и заботы еще хотя бы на несколько часов, погулять с собаками, потом еще поваляться, поспать.
– Нет! – сурово сказала она себе. Пора бороться с жизнью. Нужно навалиться на проблемы, потому что с ними – какой отдых, какой сон. Дина решительно вскочила и направилась в ванную. Какая ненормальная гадость этот контрастный душ! Зато безошибочно истребляет жалость к собственному телу. Дина пила крепкий черный кофе без сахара, все больше ощущая себя воином без страха и упрека, когда позвонил Сергей.
– Как ты можешь так пропадать? – набросилась она на него. – У нас такие дела, нужна помощь, совет хотя бы. Неужели тебе даже не интересно, что с Катей?
– Да я знаю, что она нашлась, что в больнице. Игорю звонил. За кого ты меня принимаешь? Думаю, сейчас надо подождать, что врачи скажут. Чем мы можем помочь?
– Чем?! Да хотя бы тем, о чем врачи понятия не имеют. Ситуацию изучить, подумать, узнать, предположить. Вдруг ее кто-то сознательно напугал, потрясение какое-то она пережила, а Игорь об этом не знает? Врачи что – приложат один симптом к другому и состряпают диагноз. Залечат, на учет поставят. Ты отдаешь себе отчет в том, какими ужасными могут быть последствия, если слепо довериться врачам вообще и психиатрам в частности?
– Диночка, скажи конкретно, что лично я могу сейчас сделать?
– Поехать со мной в больницу. Нет, там от тебя толку пока не будет. Нужно с Игорем встретиться. Узнать о Катиных друзьях, знакомых, коллегах. Просто взять ее записную книжку и звонить по всем телефонам подряд. Вообще-то следователь ты, тебе должно быть виднее.
– Дина, я с тобой когда-то спорил? Может, ты и права. Но нельзя исключать самого простого варианта. Того, что это на самом деле болезнь. Тихо! Не начинай! У меня телефон зашипел. Занимайся сама врачами, дуркой этой, а я займусь очерченным кругом моих задач.
* * *
– Не знаю я, что и сказать, – женщина неопределенного возраста с бледным, как будто стертым лицом смотрела на Ирину затравленным взглядом.
– Ваша знакомая очень просила вас принять. Видимо, для этого была причина? – Ирина вся собралась, почувствовала, как стянуло вдруг ее кожу под гладко причесанными волосами, как отвердели, стали почти металлическими тонкие пальцы ее красивых рук, лежащих на столе. Сомнений не было. Вместе с незаметной посетительницей в кабинет вползло грозовое облако большого несчастья.
– Да. Васильева привезла. Замдиректора наш. Скажи, говорит, все этой ясновидящей. Ну, вам. А я там сижу, думаю, чего говорить-то.
– У вас проблемы со здоровьем? В семье? На работе? Постарайтесь четко отвечать.
– Я Васильевой просто сказала: с дочкой что-то не так. Какая-то стала… ненормальная, что ли. На мужа наговаривает. Даже не знаю, как повторить. Вроде насильничает, мучает, бьет. На родного отца такое наговаривать! Я к тому, что… Может, кто повлияет, чтоб чужим людям гадости про семью не говорила. Мне говорили, у детей бывает такое. Мороженое там не купил или что, а ребенок сочиняет. Телевизора насмотрелся.
– Сколько лет девочке?
– Маришке? Семь было недавно.
– Вы принесли фотографии ее и мужа?
– Да. Васильева мне сказала. – Галина Петровна дрожащими руками порылась в сумке, после чего положила на стол два любительских снимка плохого качества. Худенькая девочка с большими глазами. Мужчина с низким лбом и тяжелым подбородком.
Ирина медленно придвинула снимки, прижала к ним ладони, закрыла глаза. Через пять минут Галине Петровне показалось, что колдунья уснула. А может, притворяется, чтоб деньги взять и ничего не сказать. Она быстро спрятала смятую стодолларовую купюру на дно сумки.
