начать расследование. Глухарь в архив – и умываем ручки… Урод. А теперь из меня крайнего делает».
Он спустился к подвалу, собирался войти внутрь, но передумал и пошел наверх прогуляться, побрякивая связкой ключей. Прогуляться пешком, чтобы подышать свежим воздухом и переварить события последнего часа. Он еще не привык к безразличию своего руководства и к беспроигрышной системе расследования: главное – прикрыть свой зад. Он всем сердцем желал проявить себя.
«У меня нет достойных кадров».
Федора задели, обидели уже ставшие привычными слова полковника о беспомощности местных служащих. Он шел, пиная носком ботинка камень, и размышлял об упущенной возможности. Нужно было собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Со своей службой, с начальством и со всеми этими убийствами.
«А теперь пусть ему специалистов выпишут, у него, понимаете ли, нет подходящих кадров… Урод. Самый настоящий. Урод».
Федор посмотрел на небо. Красивое звездное небо, ни облачка. Таких звезд в городе не увидишь. «Хоть в этом можно не сомневаться, – подумал он и затоптал окурок. – А еще в том, что я изначально был прав – водители стали жертвами серийного маньяка».
– Рами, постарайся разговаривать с ним помягче.
– Ты же знаешь, я сама вежливость.
Никита покачал головой:
– Знаю, потому и предупреждаю. Этот человек… Он, как тут выразиться? Чересчур ранимый.
– Не нуди, разберемся.
Рамуте нажала на звонок, за дверью послышались шаги.
– Если что, его зовут Валентин.
– Угу, Валя, значит.
– Нет, он настаивает на том, чтобы его называли…
Дверь приоткрылась. Сквозь образовавшуюся щель выглянуло заспанное лицо.
– Валентин. Добрый вечер. Меня зовут Никита, а это моя подруга Рамуте. – Он отступил на шаг, чтобы художник смог увидеть девушку. – Не помешаем?
– Кто вы? – Валентин прокашлялся, прочищая горло. – Что надо?
– Я же говорю, эм… вы, наверное, меня не помните. Я Никита. Наша фирма обращалась к вам за помощью. А это Рамуте.
– Какая, на хрен, фирма? Зачем пришли?
– Вы рисовали нам эскиз. Узоры там всякие для оформления, картинки разные. Помните?
– Рисуют дети в садике. Всего доброго.
Художник попытался закрыться от незваных гостей, но Рамуте просунула ногу между дверью и косяком.
– Мы журналисты. Хотим взять у тебя интервью.
– Как? – Валентин остановился. Его передернуло от голоса Рамуте, и он приник ухом к двери.
– Журналисты, говорю. Открывай.
– Да-да. Именно. Мы журналисты, – подхватил Никита. – Как только узнали, что такой талантливый человек, художник, трудится здесь, в нашем городе, сразу поспешили к вам.
– Поспешили, значит? – Валентин хмыкнул. – Уже опоздали. Я вас ждал лет двадцать назад. А теперь слушай и запоминай. Ты сразу иди на хрен, а ты ногу убери, забирай своего дружка и проваливай.
Рамуте отодвинула ногу и посмотрела на Никиту. В ее глазах читалось – «ну же, давай, сделай что-нибудь, иначе это “что-нибудь” сделаю я, и тогда всем будет невесело». Если отступать при каждом препятствии, стóящего материала не получится.
Никита не знал, что придумать. Он развел руками в ответ, наблюдая, как уменьшается проем между дверью и косяком. Рамуте успела скривить самую злую гримасу и приготовилась стучать, когда цепочка слетела и дверь распахнулась. На площадке запахло вином, сигаретами, краской и грязью.
– Заходи.
На пороге стоял седой длинноволосый мужчина в протертом махровом халате. В его усталых глазах еще блестел огонек, но потрепанное опухшее краснощекое лицо говорило о приближающемся отчаянии и непрекращающемся похмелье. Его заношенные тапочки были испачканы каплями краски.
– С какого телеканала?
– А?
– Из газеты, – ответила Рамуте. – Вернее, если быть совсем уж честными, с радио.
Валентин прищурился.
– Твой голос… Мне знаком твой голос. Откуда?
– Говорю же, что работаю на радио. Наверное, слышал мою передачу, называется…
– Какая шустрая. На все у тебя готов ответ. Но я не слушаю никакие передачи. И когда мы с тобой перешли на «ты»?
– Извини, Валя, но я не вижу причин обращаться к тебе на «вы».
Валентин остановился, прислонил кулак к подбородку, стараясь вспомнить, откуда он все-таки знает Рамуте. И вообще, чего это она такая наглая? После минутной паузы он сказал: «Что ж. Проходи», – махнул рукой и повел гостей на кухню.
– Ты. – Он обращался к Рамуте, не обращая внимания на Никиту. – Не стесняйся, чувствуй себя, как дома.
– Спасибо, – сказал Никита. – Валентин, нам очень приятно. Мы ценим ваше гостеприимство.
Никита не глядя сел на табуретку. Только потом он понял, что угодил пятой точкой во что-то липкое. Покачал головой, но решил промолчать, чтобы не мешать Рамуте. Незаметно нащупал лужу под собой, поднес пальцы к лицу. Судя по запаху, сейчас он сидел на пролитом супе.
– Твой друг немного странный. Чудак какой-то. Смотри, как глаза забегали. И разговаривает стремно. – Художник наклонил голову и с недоверием посмотрел на Никиту. – Кофе будешь?
Рамуте отказалась. Никита хотел было попросить чаю, но заметил грязные чашки, желтые ободки заварки и следы подтеков от позавчерашнего кофе на фарфоровых стенках и тоже отказался.
– А я, пожалуй, выпью.
Хозяин квартиры насыпал столовую ложку растворимого кофе в пол-литровую банку от консервированного горошка, залил его горячей водой из крана и размешал, расплескивая содержимое на пол.
– Скажи, Валя, – начала Рамуте издалека. – А над чем ты сейчас работаешь?
– Называй меня Валентин.
– Ладно. Так над чем трудишься?
– Подонок с дырявым ртом.
– Ого.
– Да. Последние полгода крашу Подонка с дырявым ртом.
Рамуте сделала вид, что заинтригована, достала блокнот и приготовилась записывать.
– Расскажи поподробнее.
– Тут неважно, буду я подробно рассказывать или нет. Поймешь только, если тебе хватит эрудиции и фантазии.
– Я очень постараюсь. Мы очень постараемся. – Она посмотрела на Никиту, тот закивал в знак поддержки.
– Хорошо. Тогда представь, что ты и есть подонок, – обратился Валентин к Никите. – Самый настоящий ненасытный подонок. Который жрет, жрет и никак не нажрется. Представил?
Никита, сдержав улыбку, кивнул:
– Не до конца, но представил.
– Так вот. У него, у Подонка этого, то есть у тебя… под нижней челюстью нет кожи. Он ест, то есть ты ешь, и не может, то есть ты не можешь, никак насытиться. В общем, все льется мимо. На живот, на грудь. Понимаешь?
– Кажется, да.
– Ну вот и получается, что и сам ты, то есть он, недоволен, и другие голодные ходят. А остановиться не может ни он, ни ты. – Валентин отпил свой кофе, проверил, что записывает Рамуте, и между делом добавил: – Кстати, зря ты сел на тот стул.
– А что с ним не так? – Девушка оторвалась от блокнота.
– Все так. Только грязный. Твой друг сел на мой суп, вернее, на суп Подонка с дырявым ртом.
