что в этом нет ничего особенного и что это не понравится ни ему, ни нам.
– Ничего особенного. Магниты и сталь. Скучно и долго. И больно. И шумно. – Он сдерживает улыбку и поправляет парик.
Меня успокаивает, когда этот псих трогает свой парик и накладную бороду. Если он скрывает от нас свою внешность, значит, на самом деле есть шанс, что мы выживем, что я выживу. Он отпустит хотя бы одного из нас. Наверняка. Иначе зачем весь этот маскарад?
– Но, опять же, решать вам, как поступить. Свобода воли.
Кажется, псих слегка успокоился. Он перестал дергаться, кашлять и хихикать.
– В случае отказа от игры одного из участников победа присуждается ведущему. То есть мне. И ведущий, то есть я, будет вправе сам решать судьбу оставшегося участника.
Он крутит рычаг, шестеренки трещат, и балка с копьями опускается.
– Но не переживайте, уверен, до этого не дойдет. Все будет как положено. Все будет справедливо. У каждого из вас появится полноценная возможность проявить себя. Будет и возможность, и время. – Он кивает на часы, висящие на противоположной стене.
По выцветшему циферблату скачет изогнутая секундная стрелка. Цифры от трех до восьми обведены красным.
– Будет шанс. Показать себя и мне, и оппоненту. А я буду решать, «весомо» это или нет.
Рычаг делает еще один полный оборот, балка останавливается. Острое копье замирает в сантиметре от моего живота.
– Обратите внимание, над каждым из вас находится копье. Врать не буду, на самом деле это не настоящее оружие.
Он говорит, что, к его сожалению, настоящие копья не удалось раздобыть. Говорит, выяснилось, что в наше время это дефицит.
– Но, поверьте, колья довольно острые. – Он смотрит на часы, стрелка которых вот-вот пересечет отмеченную красным зону. – Хотя нет. Это не весомо. Зачем просить верить мне на слово?
Он говорит, что мы уже чуть-чуть попробовали. Вопреки его предостережениям, протестировали копья, пока дергались с завязанными глазами.
– И скоро вновь убедитесь в их остроте.
Он хихикает, бьет себя ладонью по лицу и говорит, что для победы нам нужно перевесить своего соперника.
– Всего лишь перевесить. Просто-просто. Весомо-весомо.
Он говорит, что это не удастся сделать без победы в задании. Говорит, что накажет за попытки раскачивать чаши.
– Надеюсь, вам пока все понятно.
Р переминается с ноги на ногу. Ждет нашей реакции. Ни я, ни мой собрат по несчастью не шевелимся.
Он вновь проверяет часы.
– Ладно. Считаю вашу халатную безынициативность утвердительным ответом. Дальше… – Он подходит и поворачивает рычаг в обратную сторону. – Будет три раунда. Соответственно три шанса избежать наказания. Всего три простых этапа. И после каждого из них я буду понемногу опускать лезвие и подвешивать утяжелитель победителю.
Цепи звенят, шестеренки потрескивают, балка с копьями движется к потолку. С каждым щелчком острие удаляется от моего живота, и я чувствую облегчение.
– Теперь вам известны правила. Ничего сложного. Честно отвечаешь на вопросы, избегаешь наказания и побеждаешь. – Он показывает заготовленные грузики и снова смотрит на часы – кажется, чего-то ждет. – Весомо?
Как же он меня раздражает. Несмотря на то что все мышцы затекли, только развяжите меня, я сломаю психу челюсть, чтобы он никогда в жизни больше не хихикал и не шепелявил свое «весомо».
– В последнем туре начнется самое интересное…
Он говорит, что считаные миллиметры будут решать, кто умрет, а кто победит. Говорит, что в любой момент чаши правосудия могут склониться в противоположную сторону.
– Весомо?
Р опять хохочет.
Буквально день назад я был уверен, что ненавижу пауков, ненавижу ударяться мизинцем о край тумбочки и свою бывшую. Нет. Хочешь почувствовать настоящую ненависть, граничащую с непреодолимым желанием разорвать объект на крохотные лоскутки? Возьми несколько упаковок липкой ленты и попроси самого мерзкого и неприятного человека на земле привязать тебя этим скотчем к скамейке. Затем попроси отнести скамейку вместе с тобой привязанным в лес, к самому большому муравейнику, который только сможешь найти. Лучше это делать в начале лета, чтобы мошки и комары помогали с твоей миссией. Пусть он разворошит муравейник и оставит тебя лежать. Оставит лежать, но не уходит. Он должен мерзко хихикать и без остановки болтать, нести всякую чушь, пока насекомые распыляют кислоту, атакуют твое обездвиженное тело, залезают в ноздри, в уши, в глаза и рот. Спустя час или два, когда измученное тело смирится, переборет ярость и попросит пощады, нужно заткнуть рот кляпом и оставить так на несколько дней. А по возвращении, вместо того чтобы отпустить, он должен начать умничать, рассказывать о своих переживаниях и смеяться. Сжимать в кулак почерневшие, потерявшие всякую чувствительность пальцы – вот что значит настоящая ненависть. Вот что значит желание одними зубами разорвать обидчика на части.
Он наклоняется, поднимает металлический стул и с размаху бросает его в ширму. Зеркало разлетается на осколки. Он снова хлещет себя по лицу, повторяет сквозь зубы «весомо, весомо, весомо». Кажется, ему трудно себя контролировать. Он наклоняется, громко сопит, стучит ладонью по стене.
– Итак, – говорит Р сквозь одышку, не справляясь со своим припадком. – Сегодня мы закончим. Отдыхайте, готовьтесь к первому испытанию.
Он глотает таблетку, достает шприц, суетливо набирает в него какой-то препарат и, уставившись на минутную стрелку на стене, делает укол сначала мне, затем моему оппоненту.
– Не дергайтесь. Ничего. Ничего страшного. А этот укол – чтобы вы могли поспать. Нам же не нужны сонные мухи вместо участников? Правда?
Он ставит стул в углу комнаты. Садится на него и пристегивает свою кисть наручниками к батарее. Его лоб покрывается капельками пота, глаза неестественно дергаются. Вращаются в глазницах в разные стороны. Р трясет головой, клацает зубами. Кажется, он сейчас потеряет сознание.
– Приготовьтесь, – шепчет он, проверяет надежность наручников и проглатывает ключ от них.
Я не могу пошевелить ногами. Шея затекла настолько, что мне больно сглатывать. Мне больно дышать. Не чувствую пальцев, не чувствую рук. Ничего, кроме боли, не чувствую.
Вижу сквозь мутнеющую дымку, как психопат, пристегнутый наручниками, бьется в конвульсиях.
Спустя час группа полицейских осматривала место преступления. Желтые оградительные ленты, подсвеченные прожекторами и фонарями, сливались в монотонный узор с черным орнаментом на фоне выкрашенных в желтый пустых стен.
– Не топчитесь! Смотрите, куда наступаете.
Начальник безучастно стоял перед весами, стараясь найти рациональное объяснение происходящему. Как и для чего двое дальнобойщиков забрались в этот подвал? И кому из них взбрело в голову устроить все это? Он не двигался, даже не моргал; изредка покрикивая на подчиненных, собирающих улики, продолжал стоять, поражаясь извращенной фантазии убийцы.
Федор
