Он всегда обходился без типографских меню: посетители с восторгом уплетали то, что Клод готовил, – обычно ребрышки, сома, цыпленка на гриле, печеную фасоль, много овощей.
Джейк разговорился с пожилой парой, с которой был знаком еще со школьных лет. Дело Гэмбла никого не интересовало. Порсия заказала ребрышки, Джейк выбрал рыбу. Потягивая сладкий чай, они наблюдали, как заведение заполняется людьми.
– У меня вопрос, – сказала Порсия. – Кое-что не дает мне покоя.
– Послушаем.
– Я прочитала все материалы о деле Хейли пять лет назад. Ты дал интервью Маккитрику из «Нью-Йорк таймс», в котором рьяно защищал смертную казнь. В частности, заявил, что проблема с газовой камерой в том, что она используется недостаточно часто. Знаю, сейчас ты иного мнения. Почему?
Джейк с улыбкой провожал взглядом прохожих на тротуаре.
– Из-за Карла Ли Хейли. Когда я познакомился с ним и его семьей, то понял, что его могли осудить и отправить в Парчман на десять-пятнадцать лет, пока я занимался бы апелляциями, и в один печальный день Хейли пристегнули бы к креслу и пустили бы газ. Я не смог бы с этим жить. Как его адвокат я бы разделил с ним его последние мгновения в комнате по соседству с газовой камерой, возможно, там был бы священник или капеллан, а потом Хейли бы увели. Сидя в комнате для наблюдателей вместе с его женой Гвен, братом Лестером и другой родней, я смотрел бы, как он умирает. Мне постоянно снился этот кошмар, я перестал спать. Впервые в жизни я изучил историю смертных приговоров и наткнулся на очевидные проблемы: несправедливость, неравенство, напрасную трату времени, денег, жизней. Здесь присутствует явная моральная дилемма: мы ценим жизнь и дружно соглашаемся с принципом «не убий», так почему же позволяем себе законное убийство людей руками штата? Мое мнение изменилось. Наверное, это часть взросления, так наступает зрелость. Ставить под вопрос собственные воззрения – естественно.
Клод положил на стол две корзинки и предупредил:
– У вас полчаса.
– Сорок пять минут, – уточнил Джейк, но Клод уже удалился.
– Почему среди белых столько сторонников смертной казни? – спросила Порсия.
– Это буквально витает в воздухе. Мы с этим живем. Мы слышим это дома, в церкви, в школе, от друзей. В Библейском поясе [7], Порсия, верят в принцип «око за око».
– А Новый Завет, а проповеди Христа о прощении?
– Они неудобные. Еще Он проповедовал любовь, терпимость, согласие, равенство. Однако большинство христиан, которых я знаю, весьма избирательно подходят к Священному Писанию.
– Причем не только белые!
Несколько минут они ели молча, наслаждаясь препирательством Клода с тремя чернокожими посетителями в щегольских костюмах, один из которых допустил ошибку – попросил меню. Когда ссора прекратилась, все четверо расхохотались.
К 12.15 не осталось свободных столиков. Джейк насчитал еще семерых белых, хотя это не имело значения. В короткий обеденный перерыв вкусная еда значила больше, чем цвет кожи. Порсия демонстрировала за едой отменные застольные манеры. К своим 26 годам благодаря армейской службе она повидала мир – в отличие от Джейка и всех, кого он знал. А еще Порсия никак не могла подобрать себе подходящего молодого человека.
– Ты нашла себе парня? – осведомился он, напрашиваясь на ссору.
– Нет, и лучше не спрашивай. – Она отложила вилку и огляделась. – Как с этим на юридическом факультете?
– С чернокожими или с белыми?
– Брось, Джейк. Если я приведу домой белого, моя семейка взбунтуется. Уверена, юридический факультет заполнен талантами.
– Сомневаюсь. Двенадцать лет назад, когда я закончил учебу, на нашем потоке было всего трое чернокожих.
– Лучше сменим тему! Ты говоришь, как моя матушка. Вечно она меня упрекает за то, что я не выхожу замуж. Я ей отвечаю: вот ты вышла замуж, и что в итоге?
Отец Порсии, Симеон Лэнг, вел бурную жизнь и в данный момент отбывал срок за автомобильную катастрофу со смертельным исходом. Летти, ее мать, развелась с ним два года назад.
Клод, проходя мимо, бросил на них хмурый взгляд и покосился на часы: мол, засиделись.
– При таком давлении кусок в горло не лезет, – упрекнул его Джейк.
– Вы – молодец, но все равно, поторапливайтесь, снаружи очередь.
Когда они поели, Джейк оставил на столе 20-долларовую купюру. Клод не принимал кредитные карты и чеки, и в городе любили сплетничать о его заработках. У него был хороший дом за городом и красивый кадиллак, трое детей учились в колледже. Все сходились во мнении, что неприязнь Клода к бумажным меню, чекам и кредитным картам распространялась также на налогообложение.
На улице Джейк сказал:
– Схожу-ка я в следственный изолятор, посижу часок с Дрю. Этот парень регулярно обставляет меня в блек-джек, пора отыгрываться.
– Такой хороший мальчик! Мы совсем не можем его вытащить, Джейк?
– Практически нет. Навестишь его завтра? Ты ему очень нравишься, Порсия.
– Да. Принесу ему шоколадные пирожные. Надзиратели любят мои двойные тянучки. Хотя им вредно сладкое.
– Я вернусь через пару часов.
– Ладно, Джейк. Ты – босс, хотя это уже ненадолго.
52
В понедельник утром Джейк завершил подсчет часов и денег, потраченных на защиту Дрю Гэмбла, и отправил счет по факсу досточтимому Омару Нузу.
Со дня первого телефонного звонка судьи в воскресенье 25 марта, в день гибели Стюарта Кофера, Джейк посвятил этому делу 320 часов, примерно треть своего рабочего времени. К этому он добавил 100 часов Порсии и внес в счет все время, так или иначе связанное с делом: дорогу, телефонные переговоры… При этом, Джейк изрядно преувеличил, не испытав ни малейших угрызений совести. Работа по назначению суда оценивалась всего в 50 долларов за час – для адвоката это была мелочь. Самым дорогим адвокатом в городе являлся, по слухам, Уолтер Салливан, хваставший, что берет 200 долларов в час. Юридические фирмы Джексона и Мемфиса применяли такие же расценки. Два года назад, при рассмотрении иска по завещанию Сета Хаббарда, судья Этли утвердил Джейку гонорар в 150 долларов в час, и он считал, что честно отработал тогда каждый пенни.
Пятьдесят баксов в час еле-еле покрывали его издержки.
Сумма составила 21 000 долларов, на 20 тысяч больше, чем тысяча, положенная за тяжкое убийство, и, подавая это требование, Джейк сомневался, что увидит такие деньги. Уже по этой причине мысль о повторном судебном рассмотрении нагоняла тоску.
Каков разумный гонорар? На это было трудно ответить, потому что людей со средствами редко обвиняли в убийстве. Три года назад состоятельному фермеру из Дельты предъявили обвинение в убийстве жены из карабина 12-го калибра. Он нанял известного судебного адвоката, и его оправдали. Гонорар адвоката составил, по слухам, 250 тысяч долларов.
Вот о каких делах мечтал Джейк!
Через полчаса ему позвонил судья Нуз. Джейк снял трубку с замиранием сердца.
– Считаю, что это разумно, – произнес Его честь. – Ты славно потрудился.
Джейк с облегчением поблагодарил его и спросил:
– Что дальше, господин судья?
– Я прямо
