— Доброе утро, — довольно хмуро приветствую я. — Где Тина?
— Ее приходящая няня заболела. Тине пришлось заехать домой к своей матери, так что она немного опоздает. — В голосе Марка не слышится ни нотки сочувствия. У него нет детей и, вероятно, в ближайшее время создания семьи не предвидится. Он холост столько, сколько я его знаю.
— Как же меня это бесит! Сегодня утром Тина собиралась пойти со мной домой к Лоу.
— Тогда тебе придется снова терпеть меня. — Марк выпивает до дна свою кружку кофе. Он пьет около десяти таких кружек в день. — Ты не можешь идти туда одна. Только не в твоем положении.
Теперь, когда Кристина Лоу вернулась домой из больницы со своим ребенком, мы должны посещать ее каждый день. В прошлом она нередко набрасывалась на нас, давая волю гневу.
Я познакомилась с Кристиной Лоу вскоре после того, как она родила второго ребенка. В течение недели после ее родов мы подготовили документы, чтобы забрать у нее обоих детей. Маленького мальчика, насколько я помню, и двухлетнюю девочку. Ее сын был милым ребенком с копной темных волос и фиолетовыми рубцами поперек ног. Его сестра была изукрашена подобным же образом. Это было примерно тринадцать лет назад. С тех пор Кристина производила на свет по ребенку каждые пару лет, и мы забирали у нее абсолютно всех.
— Ты в курсе этой ужасной истории, о которой только и твердят в новостях? — интересуется Марк. Я вижу, как он с усилием глотает, явно задаваясь вопросом, не переступил ли грань дозволенного. — Про ту несчастную беременную женщину?
— Про какую еще беременную женщину? — отзываюсь я, намеренно вызывая у Марка чувство неловкости. Я легонько улыбаюсь, давая ему понять, что шучу и конечно же слышала об этом.
— Это просто ужасно. Как у кого-то рука поднялась… — Марк запинается, не зная, стоит ли заходить так далеко. Неужели он думает, что я расстроюсь или сорвусь на истерику, если мы станем говорить об этом?
— Ты о той истории с убийством беременной женщины? — Диана, навострив уши, заходит к нам с кухни, неся поднос с кружками кофе. — Я не могла в это поверить! И представляете, что выяснилось? Моя мама хорошо знает мать погибшей женщины. Много лет назад они вместе учились в школе и теперь поддерживают связь. Когда фотографию убитой показывали по телевизору, на заднем плане появилась ее мама, и моя мама узнала ее. А когда назвали фамилию, сомнений уже не осталось. Фрайт не так и распространена, верно?
Диана передает нам кружки, на моей написано: «Дайте мне соленый огурчик, СЕЙЧАС!» Никто из нас на самом деле не знает, что сказать об убийстве. Работая в этом отделе, мы и так видим достаточно трагедий, чтобы добавлять к ним еще одну.
— Вы не должны молчать об этом ради меня, — уверяю я коллег. — Слышать это для меня не более ужасно, чем для вас. Тот факт, что я беременна, не означает, что в моем обществе нужно лакировать действительность.
Я пожимаю плечами и стараюсь не думать о том, через какие муки пришлось пройти той бедной женщине перед смертью. Две жизни пропали ни за грош.
— А полиция уже арестовала кого-нибудь? — спрашивает Марк, прихлебывая кофе, и снова утыкается в свой компьютер.
— Я так не думаю, — отзывается Диана. Она убирает за ухо прядь волос, хрустит печеньем и поворачивается к своему столу. — Позже моя мама собирается заехать к матери погибшей. Посмотреть, чем может помочь.
И Диана принимается стучать по клавиатуре.
Раздается первый на сегодня телефонный звонок. Местный врач беспокоится о юной пациентке. Речь идет о девочке-подростке, переживающей кризис, и мне предстоит разобраться с ее состоянием.
Кристина Лоу не сильно изменилась за эти годы. Несмотря на постоянные беременности, множество одержимых злоупотреблениями партнеров, потерю всех детей, отобранных органами опеки, и пристрастие к дурманящим сознание средствам, которое впечатлило бы даже самых тяжелых наркоманов, сейчас это тихая, почти благовоспитанная женщина, покорившаяся своей тяжкой доле.
— Войдите, — бросает Кристина.
Когда она говорит, между ее губами покачивается сигарета. В доме беспечной мамаши пахнет не настолько плохо, как обычно, да и выглядит жилище так, словно она даже попыталась здесь убраться. Две немецкие овчарки развалились перед газовой плитой. Около них на полу в основательно потрепанной переносной детской кроватке лежит младенец. Кристина уже не поднимает шума по поводу нашего прихода.
— Кто у нас тут? — спрашиваю я.
— Натан, — безропотно отвечает Кристина. — Есть ли хоть малейший шанс, что его бабушка успеет увидеть ребенка перед тем, как вы его отберете? Она в больнице.
Одна из собак лениво пододвигается, чтобы обнюхать лицо ребенка, и Кристина отдергивает ее за ошейник. Я чувствую, что в этом жесте больше материнского по отношению к собаке, и сомневаюсь, что Кристина вмешалась бы, если бы нас здесь не было.
— Это зависит… — тянет Марк. И бросает взгляд на меня.
— От чего? — тут же хватается за его слова Кристина. Она никогда не ладила с мужчинами из отдела опеки.
— От того, сумеете ли вы придерживаться плана заботы о ребенке, который мы составили, — отвечает Марк, делая какие-то пометки.
— Сколько ваша мать пробудет в больнице? — спрашиваю я, пытаясь разбудить ребенка. Мне не нравится то, что я вижу. Я хочу забрать малыша отсюда.
Кристина кладет руку на лоб, она явно колеблется. У нее очень бледное лицо.
— Сядьте, — предлагаю я ей.
Кристина опускается на диван, и собака кладет голову ей на колени. Если бы только все определялось отношением к собакам…
— Вы сегодня ели? — интересуюсь я.
Кристина качает головой.
— Где ваш сожитель?
Задав вопрос, я тут же вспоминаю: Марк говорил мне о том, что тот снова попал в тюрьму. Это просто чудо, что Кристине вообще удается беременеть.
— В тюряге, — подтверждает она.
— А Натана кормят надлежащим образом?
С момента нашего прихода малыш не издал ни звука и не пошевельнулся. Я знаю, что патронажная сестра будет приходить каждый день, но до тех пор, пока необходимые документы не будут подготовлены, руки у нас связаны.
— Ага, — отвечает Кристина.
Я вижу, что она напряженно размышляет, пытаясь вспомнить. Приобретение материнских навыков дается ей с трудом. В глубине души гадаю, известно ли Кристине, что это ненормально, когда у тебя отбирают ребенка, едва он родился. Она пристально смотрит на своего сына.
— Ему нравится молоко, — сообщает Кристина таким тоном, будто совершила открытие мирового масштаба.
— И когда же он последний раз его употреблял? — любопытствую я.
Марк поглаживает ребенка по голове, пытаясь его разбудить. Малыш начинает медленно шевелиться.
— Выключите плиту, — требую я, вдруг замечая, как душно в комнате. Здесь просто дышать нечем.
— Он поел немного ночью, — отвечает Кристина, явно довольная собой.
Она слишком тощая для женщины, которая недавно произвела на свет ребенка. А вот я за время беременности набрала лишний вес.
— У вас тоже будет ребенок, — лучезарно улыбается Кристина.
Она поднимается с дивана и идет ко мне, вытянув руки. Потом кладет ладони мне на живот. Я так потрясена этим, что не могу двинуться с места.
— Это мальчик, — сияет она.
«Ошибаетесь», — думаю я, уже зная, что у меня будет девочка. Наклонившись, я шепчу Марку на ухо:
— Нужно быстрее его забрать.
Коллега кивает. Если Кристина не даст согласия, нам придется получать неотложное судебное предписание.
— Вы бы хотели отдохнуть от забот о малыше Натане? — интересуюсь я. Даже при том, что больше всего на свете я хочу забрать малютку, отвезти его домой, кормить, купать и обнимать его, все должно быть сделано, как полагается. Необходимо подписать соответствующие бумаги, и я понимаю, что Кристина может передумать в любой момент.
В конце концов она кивает мне, и я возношу про себя благодарственную молитву, после чего все мы отправляемся в офис. По дороге я звоню сотрудникам, предупреждая о нашем скором появлении. У меня уже есть на примете хороший детский дом.
— Ну что, я пошла, — бросила Лоррейн, заглянув в кабинет Адама по дороге к двери.
Муж поднял голову и рассеянно взглянул на нее.
— Чтобы допросить родителей Салли-Энн, помнишь?
Она закатила глаза. Адам безразлично махнул ей вслед. Он был чем-то очень занят.
Лоррейн решила взять с собой констебля Патрика Эйнсли, своего любимчика среди новых сотрудников, влившихся в ряды уголовной полиции. В промежутке между хлопотами врача, забежавшего, чтобы дать еще больше успокоительных матери погибшей, и визитом довольно чувствительного сотрудника полиции по связям с семьями детективам удалось заставить миссис Фрайт произнести несколько связных предложений. Интуитивно Лоррейн ощущала, что обычно женщины открывают душу не сразу, а постепенно и мучительно. И все же она рассчитывала на то, что помощь следствию окажет именно мать Салли-Энн, а не строгий, немного замкнутый отец, державший в себе переживания по поводу смерти единственной дочери.
