— То есть у машины не хватало одного колпака, верно?
— Да.
— А что случилось с машиной?
— Я продала ее. Мне нужны были деньги. Я никогда не была состоятельной.
Женщина вспомнила номер автомобиля и с отсутствующим видом назвала цифры. Сигурд Оли записал их. Эрленд подал ему знак, и они встали, поблагодарив собеседницу за разговор. Женщина осталась сидеть в кресле. Она казалась совершенно сбитой с толку.
— А откуда поступали машины, которыми он торговал? — поинтересовался Эрленд, просто чтобы отвлечь ее.
— Сельскохозяйственное оборудование? Его производили в СССР и ГДР. Он говорил, что по качеству оно хуже американского, но зато значительно дешевле.
Эрленд не понимал, чего от него хочет Синдри Снай. Его сын совсем не походил на свою сестру Еву. Дочь считала, что отец не проявил достаточно настойчивости, чтобы получить возможность общаться со своими детьми. Они с братом никогда не узнали бы о его существовании, если бы мать бесконечно не осыпала ругательствами бывшего мужа. Став взрослой, Ева сама нашла отца и вылила на него весь свой гнев. Синдри Сная, казалось, занимало совсем другое. Он не тянул жилы из Эрленда за разрушение семьи, не упрекал в отсутствии интереса к собственным детям и не думал, что отец дурной человек, потому что бросил их.
Вернувшись домой, Эрленд застал Синдри за приготовлением спагетти. Тот прибрался на кухне, то есть выкинул несколько пустых упаковок от фастфуда для микроволновки, перемыл немногочисленные вилки, протер кофеварку и место вокруг нее. Эрленд вошел в гостиную и уселся смотреть новости, передаваемые по телевизору. Скелет, найденный в озере Клейварватн, отодвинулся на пятое по значимости место. Полиция умалчивала о советском радиопередатчике.
Отец с сыном молча ели спагетти. Эрленд разрезал их вилкой на части и добавлял масло. Синдри втягивал в себя макаронины, как трубочки, вместе с кетчупом. Эрленд спросил, как мама, но сын еще не виделся с ней после своего возвращения в столицу. Они продолжали ужинать. В комнате работал телевизор. Началось ток-шоу. Какая-то поп-звезда вещала о своих успехах.
— В конце прошлого года Ева рассказала мне, что у тебя был брат, который умер, — вдруг проговорил Синдри, вытирая рот бумажной салфеткой.
— Это правда, — после некоторого раздумья ответил Эрленд. Он не ожидал такого вопроса.
— Ева сказала, что это наложило на тебя неизгладимый отпечаток.
— Все так.
— И что это многое объясняет в тебе.
— Объясняет? — Эрленд начал закипать. — Я сам ничего не могу объяснить про себя. А Ева тем более!
Снова воцарилось молчание, и они продолжили ужин. Синдри складывал губы трубочкой, чтобы втянуть макаронины, а Эрленд старался навернуть спагетти на вилку, размышляя о том, что в следующий раз, когда пойдет в магазин, купит овсяные хлопья и маринованные потроха.
— Я ведь не виноват, — снова начал Синдри.
— В чем?
— Что я практически ничего о тебе не знаю.
— Нет, конечно, ты не виноват, — заверил его Эрленд.
Они снова молча принялись за еду. Потом Синдри отложил вилку и еще раз провел салфеткой по губам. Он встал, взял кофейную чашку, набрал в нее воду из-под крана и снова сел к столу.
— Ева сказала, что твоего брата так и не нашли.
— Это правда, его так никогда и не нашли, — подтвердил Эрленд.
— Что он все еще там, в горах.
Эрленд отодвинул от себя тарелку и отложил вилку.
— Думаю, да, — произнес он, посмотрев сыну прямо в глаза. — Но какое тебе до этого дело?
— Ты продолжаешь его искать? — Синдри проигнорировал его вопрос.
— Продолжаю искать?
— Ты все еще ищешь его?
— Чего ты добиваешься, Синдри? — спросил Эрленд.
— Я работал на востоке, в Ясеневом фьорде. Люди не знали, что мы… — Синдри подбирал слово, — знакомы. Но после того как Ева рассказала мне про твоего брата, я порасспрашивал народ, пожилых людей, которые работали вместе со мной на ловле рыбы.
— Ты спрашивал про меня?
— Ну, не прямо. Не про тебя. Я спрашивал о том, как они раньше жили, о людях, о крестьянских дворах. Ведь твой отец работал на земле? Мой дед.
Эрленд хранил молчание.
— Люди, которые там живут, хорошо помнят прошлое, — продолжал Синдри.
— И что они помнят?
— Двух мальчиков, ушедших в горы с отцом, и то, что младший ребенок погиб. После этого семья переехала на юг, в столицу.
Эрленд посмотрел на сына.
— И с кем же ты говорил?
— С людьми, живущими в Восточных фьордах.
— Что ты вынюхиваешь? — оборвал его Эрленд.
— Ничего я не вынюхиваю, — стал оправдываться Синдри. — Ева рассказала мне твою историю, и я порасспрашивал, что произошло.
Эрленд хлопнул тарелкой.
— И что же произошло?
— Случилась буря. Твой отец вернулся домой, после чего позвали спасателей. Тебя выкопали из сугроба, а твоего брата так и не нашли. Дед не принимал участия в поисках. Люди говорят, что он тронулся умом и с тех пор был со странностями.
— Со странностями? — разозлился Эрленд. — Дурацкие сплетни!
— Твоя мама проявила больше мужества, — не унимался Синдри. — Все дни напролет она ходила в горы вместе со спасателями. И даже после того, как поиски прекратились. Вплоть до вашего отъезда спустя два года. Она постоянно поднималась на плоскогорье в поисках сына. Точно ее преследовала навязчивая идея.
— Она хотела похоронить его по-человечески, — проговорил Эрленд. — Вот и вся ее навязчивая идея.
— Про тебя мне тоже рассказали.
— Не стоит придавать значение сплетням.
— Они сказали, что старший брат, которого спасли, регулярно приезжал в их края и поднимался в горы и на плато. И что вот уже много лет он больше не приезжает, но они все еще надеются его увидеть. Что мужчина приезжал один, брал лошадей напрокат и ехал с палаткой в горы. Он спускался вниз через неделю, или через десять дней, или даже через две недели и уезжал. Никогда ни с кем не разговаривал, только когда брал лошадей напрокат, и то был немногословен.
— И люди с Восточных фьордов все еще говорят об этом?
— Не знаю, — пожал плечами Синдри. — Не так уж много. Я ведь интересовался, спрашивал старожилов, кто помнит о том времени. Помнит о тебе. Говорил с крестьянином, который одалживал тебе лошадей.
— Зачем тебе это нужно? Ты ведь никогда…
— Ева Линд сказала, что стала лучше понимать тебя после того, как ты рассказал ей свою историю. Она только и делает, что говорит о тебе. Я-то никогда не стремился докапываться до тебя. Для нее же ты являешься чем-то таким, чего я не могу уразуметь. Для меня по большому счету ты ничего не значишь. И я не переживаю по этому поводу. Я не нуждаюсь в тебе, и меня это устраивает. Ты мне никогда не был нужен. Но Ева всегда нуждалась в тебе, всегда тянулась к тебе.
— Я пытался помочь Еве как мог, — проговорил Эрленд.
— Знаю, она мне рассказывала. Иногда ей кажется, что ты лезешь в ее дела, но, по-моему, Ева вполне осознает, что ты пытаешься ей помочь.
— Бывает, останки находят спустя много лет, — заметил Эрленд, — даже через столетия. Совершенно случайно. Об этом написано много историй.
— Вполне возможно, — сказал Синдри. — По словам Евы, ты себя коришь в произошедшей трагедии. В том, что выпустил руку брата. Ты поэтому ездишь на восток? Чтобы отыскать его?
— Мне кажется…
Эрленд замолчал.
— Тебя мучают угрызения совести?
— Не знаю, угрызения ли совести… — проговорил Эрленд, слабо улыбнувшись.
— Но ты так и не нашел его, — констатировал Синдри.
— Нет.
— Поэтому ты снова и снова возвращаешься туда.
— В Восточных фьордах хорошо. Иногда требуется сменить обстановку. Побыть одному.
— Я видел дом, в котором вы жили. Он уже давно превратился в развалюху.
— Да, — ухмыльнулся Эрленд, — давным-давно. Полуразрушен. Когда-то я собирался превратить его в некое подобие дачи, но…
— Слишком много рухляди.
Эрленд посмотрел на Синдри.
— Там еще можно ночевать, — возразил он. — С привидениями.
Укладываясь спать, Эрленд задумался над словами сына. Синдри был по-своему прав. Эрленд и вправду иногда ездил на восток на поиски брата. Он не мог объяснить, почему это делал, если не считать естественного желания найти останки и закрыть наконец дело, хотя в глубине души он не питал никаких надежд что-либо отыскать. Первую и последнюю ночи во время таких поездок он всегда проводил в развалившемся доме. Спал на полу в бывшей гостиной, видел небо в проемах разбитых окон и думал о том времени, когда в этой самой комнате он сидел в кругу семьи и родственников или просто соседей. Эрленд смотрел на ярко выкрашенную дверь гостиной и представлял маму, входящую с кофейником. Она разливала кофе по чашкам гостей при мягком комнатном свете. Отец стоял в дверях и улыбался. К нему подходил братишка и, смущаясь перед гостями, спрашивал, можно ли взять еще одно печенье. А он сам стоял у окна и смотрел на лошадей. Гости весело и шумно возвращались с верховой прогулки.
