- Привет, Артем! Стираем?
Вереницын, только что решивший взяться за кардинальную переработку «Евгения Онегина» и бормотавший первые нетленные строки -
«Мой дядя, самых честных правил,
Стирал, не в шутку занемог…» - вздрогнул и повернулся к гостю с мокрой майкой в руке.
- Здрасьте… Стираем… - он растерянно смотрел на Бусыгина, медленно переключаясь со стихосложения на серьезный, видимо, разговор.
- Здрасьте-здрасьте, - повторил гость и спросил:
- А что это за таз у вас там на задах висит? Один на всю деревню?
- Не знаю, - сказал Артем, - на дороге валялся. Я его на столб повесил, - может, потерял кто, - заметят – заберут.
- Понятно, - сказал Анатолий Михайлович и замолчал.
- А вы… - хотел было что-то спросить Артем.
- А я, - в тон ему продолжил Бусыгин, - по делу пришел. Поговорить бы надо… Лучше всего в доме.
- А-а… Ладно, сейчас, - Артем бросил майку в таз и сполоснул в ведре руки. – Идемте.
Они сели в горнице за отцовским столом, за которым Артем в роковую ночь писал рассказ про Кировского «Деда Мороза».
- Вот какое дело, Артем… - начал Бусыгин, - надо нам с тобой заново знакомиться. Ты ведь меня как работягу знаешь, а история-то у меня маленько другая.
И он изложил свою краткую биографию, закончив ее сегодняшним разговором с Брезгуновыми.
- Как интересно, - сказал Артем и задумался над извилистой судьбой бывшего следователя.
- Может со стороны это и интересно, а изнутри – так хуже не придумаешь, - бывает, ходишь как помоями облитый, - а жизнь заново уже не начать. Ну да ладно… Что, ответишь на несколько вопросов?
- Конечно.
Этому дядьке он не был ничем обязан, - и потому чувствовал себя свободнее, чем с официальными следователями или с участковым. Он ощутил вдруг доверие к нему, - такое, как будто можно говорить о чем угодно и сколько угодно, - и любое твое слово будет иметь значение. Артем следил за выражением лица Бусыгина и сам себе удивлялся. Ведь в первый раз он показался ему таким… руководителем агентуры, который дергает за ниточки, и ему очень не хотелось, чтобы хотя бы одна такая ниточка протянулась к нему. А теперь он, Артем, может говорить с ним о чем угодно!
«Как же он это делает? – подумал парень. – Наверное, их этому учат…»
Бусыгин тем временем достал свою записную книжку, ручку и приготовился писать.
- Ну что, Артем, рассказывай потихонечку…
- А что рассказывать?
- Ну, давай, для полноты картины, расскажи про семью.
- Ну… Папа…
- Сан Саныча я, в общем, знаю… Телевизор смотрел… когда-то. Кем он работает сейчас?
- Главный редактор одного издательства… Журнал и несколько газет в одной упаковке… Ну там… сад-огород… цветы-помидоры…
- Ага… А мать?
- Мать у него в редакции работает. Выпускающий редактор.
- Так… Братья-сестры есть?
- Нет.
- Девушка? Жена, может быть?
Заметив, что по лицу Артема пробежала легкая тень, Анатолий Михайлович внимательно посмотрел на него и спросил:
- Что такое? Нет девушки?
- Была…
- А куда делась?
Вместо ответа он тяжело вздохнул.
- Ну, рассказывай…
Артем рассказал историю своего увольнения и приезда в деревню.
- Да-а… - сказал Бусыгин, выслушав парня. – История неприятная. Но, надо сказать, Артем, довольно обычная.
- Догадываюсь…
- А как девушку-то звали, на всякий случай?
- Алевтина.
- А фамилия?
Артем я удивлением посмотрел на гостя:
- А фамилия-то вам зачем? Она у нас в деревне даже и не была ни разу.
- Ну, не хочешь, – не говори. Это порядок такой. С фамилиями удобнее работать.
- Ципрус ее фамилия…
- Какая-какая? – удивился уже Бусыгин.
- Ципрус… Это, наверное, прибалтийская…
- Ну почему прибалтийская? Может, западно-украинская, греческая, еврейская?
- Не похоже… У нее семья где-то на севере. Отец, вроде, из Прибалтики. Да и сама она… блондинка.
- А мать?
- Про мать она не говорила.
- Да… Фамилия интересная, - сказал Бусыгин и пролистал в задумчивости исписанные листки. – Ну ладно… Как в деревню ехал?
- На электричке до Старого Села, а потом автобусом.
- Деревенских не было?
- Нет, я один выходил.
- А до этого когда в деревне был последний раз был?
- Шесть лет назад.
- А что так долго не ездил?
- Я городской житель… Мне в ритме нравилось жить. Вот только теперь понадобилось… нервы подлечить.
- Ага…А что увидел, когда приехал? Может, необычным что показалось, люди какие-то встретились, машины проезжали?
- Пусто было… Раньше по улице народу много ходило, все делали что-то, а теперь – разруха… Я так бабе Маше и сказал тогда…
- Когда тогда?
- А! Я как в дом зашел, вздремнуть, что ли, захотел – на электричку рано встал. Тут баба Маша и пришла.
- Проведать?
- Да.
- О чем поговорили?
Артем пересказал разговор с бабой Машей, - и про соседа Кольку Глухова, и про депутата Брезгунова, и про козье молоко. Бусыгин записывал.
- А потом?
- Участок обошел, осмотрел.
- Все в порядке было?
- Все… Только таз на дороге валялся.
- Который теперь на заборе висит?
- Да.
- А потом?
- Потом Куканов пришел.
- Ага… Он чего рассказывал?
- Да странный он какой-то… Курицу, бутылку принес вроде в подарок, а сам…- улыбнулся Артем. - Да вы сами все видели…
- Да, чудит Витек… Но разговор-то был?
- Был. Он все байки какие-то травил, меня пугал. То уголовник какой-то вышел, то вор в законе дом купил, то дачников ножами режут… Я не сразу, но догадался: сочиняет.
- Это на него похоже… Что еще в тот день было?
- Вот этот ваш… Костька приходил… насчет ворот…
- Ага.
- А больше… Спать лег. Встал рано, да и вообще, - работа была такая – не спать. Теперь отсыпаюсь.
- А утром уже мы тебя разбудили.
- Да. Я потом на рыбалку пошел, точнее, на реку… Вернулся часов в одиннадцать. Дождь был и молнии.
- Спать во сколько лег?
Артем смутился. Ему по-прежнему не хотелось рассказывать, что он делал той ночью. Бусыгин заметил это замешательство и поторопил молодого человека:
- Ну так?
- Поздно лег, – ответил тот и, сам не ожидая того, покраснел.
- Ого! – сказал Анатолий Михайлович. – Что, есть от чего покраснеть?
Артем не выдержал и признался:
- Я рассказ писал.
- Ну и чего же так краснеть? Или ты про Эммануэль какую-нибудь?
- Нет. Про Куканова…
- Про кого?
- Про Куканова.
Бусыгин подумал и сказал:
- Ну, тогда понятно. Посмотреть можно?
Артем открыл сбоку стол и вытащил пачку листов, скрепленных степлером. Анатолий Михайлович быстро пробежался глазами по тексту, усмехнулся в конце и спросил:
- А почему ни единой помарки?
- Это чистовик, – сказал Артем, снова открыл стол и показал другую стопку листков, исписанных абзацами текста, полными вставок и исправлений.
- Да… большая работа… - сказал Бусыгин, – я бы столько за два дня не написал. У следователя бумаг, конечно, много, но все стандартное, сочинять особо не приходится. А так, чтобы творить – я бы столько не потянул…
- Ну… Я же редактор… Пишу все время, правда, больше на компьютере.
- А вот… В час - час тридцать ночи ничего не видел, не слышал?
- Ничего. Я, когда пишу – как глухарь на току… И еще громыхало кругом. Я, чтобы грома не слышать, отключился маленько…
- Как это – отключился?
- Это у меня привычка такая. На работе народу много ходит, мы там локоть к локтю сидим за компьютерами. Кто съемки отсматривает, кто текст пишет, кто по телефону звонит… Вот. Если не отключаться от всего, - работать не получится. Это привычка… От шума…
- То есть это состояние такое?
- Ну да… Само получается… Иначе невозможно. Я только про рассказ думал, ничего не видел, не слышал…
- И криков не слышал?
- Нет.
- А ведь Брезгунов, говорят, на полрайона гаркнул.
Артем только пожал плечами.
- А во сколько все-таки спать лег?
- Думаю, в четыре - в пять.
- Ладно. А как узнал про выстрел?
- Утром включил телевизор, - смотрю, - нашу деревню показывают… Говорят, покушение на депутата. Ведущая знакомая новости читала…
- А дальше?
- Я подумал… Кто-нибудь из наших на съемки приедет. Пошел посмотреть. Это… Если подробнее… - Баба Маша мне козьего молока принесла попробовать. Я попробовал и побежал смотреть.
- Были знакомые?
- Да, оператор один…
- Ты с ним разговаривал?
- Ну, так, перекинулись парой фраз…
- Про Брезгунова?
- И про него тоже. Сказал, что тот пьет коньяк и ни одного плана нормального снять нельзя…
- Понятно…
