Я с трудом сдержалась, чтобы не дать этому мерзавцу хорошую затрещину. Только непредсказуемые последствия тормозили меня. Правда, все же я не смогла удержаться и процедила сквозь зубы:
— А может, нашим мужикам стоит задуматься, почему это нас так к иностранным тянет?! Может, дело не в нас, а в вас. Ведь смотрю и думаю: перевелись мужики. Ох, перевелись! Если раньше я хотела встретить мужчину и красивенького, и богатенького, и умненького, и чтоб надеждой и опорой был, то в последнее время у меня критериев всего два: чтобы он был психически здоровым и хоть немного вменяемым.
— Что, тебе на психов везло?
А в последнее время мне только они одни и попадались. Как ни познакомишься, так дурно становится. Понимаешь, что ни парень, то с отклонениями. Иностранцы хоть ухаживать могут, а от вас никогда ничего не дождешься! Вот Жан, например. Встретил меня Золушкой и сделал — королевой, а вы, даже если и встретите королеву, то обязательно сделаете ее Золушкой! У нас на работе одна женщина умерла. Ей было всего тридцать пять. Милая такая, приятная женщина. Всегда улыбалась и никому никогда плохого не делала. На работе ее ценили, уважали и любили за то, что у нее душа была чистая, за то, что она всем всегда готова была помочь. Чужую боль воспринимала как свою. И вдруг она умерла. А знаешь, почему она умерла? Потому что устала. Очень устала жить. В тридцать пять лет жизнь только начинается, а у Татьяны она уже закончилась. Разве это возраст для смерти женщины?! Мы с ней довольно близко общались. Она вышла замуж, когда ей было семнадцать лет, и ни одного мужчины, кроме своего мужа, не знала. В шесть утра уже стояла у плиты и готовила еду для своего чересчур привередливого мужа. Если борщ был слегка пересолен, то он запросто мог вылить его в унитаз. Он заставлял ее печь печенье и пироги. Ты представляешь, как можно в наше время печь печенье? Его же в магазине полным-полно, но он не ел магазинное. Он любил только домашнюю выпечку, сделанную ее руками, и ел все только свежее. Нужно было готовить еду только на один раз, потому что второй раз то же самое уже не ел. Она вынуждена была стоять с мясорубкой и крутить мясо, потому что к котлетам из готового фарша он не притрагивался. Нельзя бы покупать ни пельмени, ни манты, ни вареники. Нужно было лепить все самой, и чтобы каждый день было все разное. Она не знала, что такое отдых — работала и на работе, и дома. А когда что-то не успевала днем, делала это ночью. Вставала ночью и пекла это чертово печенье. А в дачный сезон ко всему этому еще прибавлялся и огород. Копала, сажала, полола, консервировала и украдкой посматривала на мужа, сидящего, выпятив пузо, с удочкой на пруду, попивающего пивко. Татьяна даже и представить себе не могла, что можно жить по-другому. У нее не было ни своей жизни, ни своего мнения, обо всем «надо спрашивать у Пети». Ей не разрешалось общаться с подругами — «ведь у тебя же есть я». А отдых ей обещали только на том свете. Даже то, что на ее глазах Петька тискался с соседками, женщина считала нормальным — он же мужчина. И даже то, что, когда она умирала от рака, муж не приносил ей лекарств, потому что они стоят дорого, она считала нормальным. И ни в чем его не укоряла. Посторонние люди заботились о ней больше, чем «родной» и «любимый» мужчина. А она молила бога, чтобы все это поскорее закончилось, а то она «очень обременяет Петю». И это закончилось. Закончилось в тридцать пять лет. Был человек — и больше нет. Она умерла с улыбкой, потому что скоро сбудется ее самая большая мечта — отдохнуть и выспаться. Как же страшна ЖИЗНЬ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРАЯ ЖИВЕТ ЖИЗНЬЮ МУЖЧИНЫ. Жаль женщин, которые не знают, что же такое безудержная радость, громкий смех, цветы, стреляющее шампанское… Жаль, что некоторым так и не удается узнать, что такое любовь. «Свято место пусто не бывает», — сказал Петя, подтянул свой жирный живот и отправился искать новую хозяйку. И нашел новую жертву. Страшно то, что претенденток на эту роль было много, и никого из них не испугала чудовищная искалеченная судьба Татьяны. Слишком много у нас одиноких женщин, а тут надо же, мужик освободился. И каждая думала о том, что с ней все будет совсем не так. С ней будет все совсем по-другому. А проклятое одиночество превращает нас в безропотных Татьян.
Я замолчала и посмотрела на Влада полными слез глазами.
— И к чему ты мне это все говоришь?
— А к тому, что таких Петь очень много. Даже больше, чем предостаточно.
— Ты хочешь сказать, что среди иностранцев дерьма не бывает? Да ты выйди замуж за американского фермера из какого-нибудь штата, он тебя на своих американских грядках загробит, а чтоб могилу не рыть, как чучело для отпугивания ворон поставит.
— Я не хочу говорить про американских фермеров, я говорю про российских мужчин.
— Влад, пора дискуссию прекращать. Надо на стрелку ехать, — один из мужчин заглянул в комнату.
Влад кивнул и посмотрел на меня:
— Ты готова?
Я не знаю, что мне с собой брать, куда и на сколько я еду, — раздраженно ответила я, швырнула пакет в противоположную сторону. — Вы ворвались в мою квартиру, перевернули в ней все кверху дном, надругались над портретом бабушки, спрятали от меня моего любимого человека!
— Успокойся, как только найдутся драгоценности, ты сразу вернешься в свою квартиру вместе со своим любимым французом, и делай тут с ним что хочешь. Только не стоит катать истерики. Временно побудешь в другом месте, поразмышляешь, где могут быть драгоценности, которые твоя бабка стащила у моего деда.
Закрыв входную дверь, я отдала ключи парню со сломанным носом, на ватных ногах спустилась по лестнице и села в чужую машину. Один из мужиков сел рядом со мной и завязал мне глаза.
— Извини, но так надо, — я услышала голос сидящего напротив меня Влада и подумала о том, что, если мне закрыли глаза, значит, они не хотят, чтобы я запомнила дорогу. А это значит, что у меня еще есть шанс пожить. Мы ехали довольно долго. Когда машина остановилась, меня вывели и куда-то потащили. А что, если меня ведут убивать?
— Можно развязать повязку? — спросила я дрожащим голосом и вцепилась в руку мужчины.
— Нет.
— Почему?
— Не положено.
— А Влад где? — Не знаю почему, но мне казалось, что присутствие Влада является хоть каким-то гарантом моей безопасности.
— Уехал.
— Куда?
— По делам.
— А как же я?
— Иди и не задавай лишних вопросов.
— Вы меня хотите убить?
— Я же сказал тебе не задавать лишних вопросов.
Открылась какая-то дверь, и меня втолкнули в помещение. Я встала как вкопанная, не зная, что делать. Мужчина снял с меня повязку и со словами: «Желаю приятно провести время», — вышел и закрыл за собой дверь.
На стуле в углу комнаты сидел избитый Жан…
— Господи, Жан! Любимый!
Я бросилась к нему на шею, но он оттолкнул меня, не произнеся ни единого слова.
— Жан, тебе плохо? Жан, скажи, пожалуйста, тебе плохо? Тебя сильно избили?!
Жан словно очнулся от забытья и процедил сквозь зубы:
— Мне хорошо. Я и представить себе не мог, что мне будет так хорошо. Тома, почему ты сразу не предупредила меня, что у тебя такие дружки? Если бы я знал, я бы никуда не поехал.
— Господи, Жан, о чем ты говоришь? Какие дружки? Я не знаю этих людей. Я ни в чем не виновата и пострадала точно так же, как и ты.
Я снова попыталась обнять любимого, но Жан не подпустил меня к себе.
— Не смей ко мне прикасаться.
— Почему?
— Потому, что я глупец, что приехал к тебе. Как ты могла со мной так поступить?!
Я встала перед Жаном на колени и попыталась все объяснить:
— Жан, милый, родной, любимый, единственный. Я клянусь тебе, что не имею к этому никакого отношения. Я ни в чем не виновата. Я не знакома с этими людьми и понятия не имею, кто они такие. Если бы я была с ними знакома, то не была бы здесь, рядом с тобой. Эти люди ворвались в мою квартиру и перевернули все вверх дном. Они ищут какие-то драгоценности, но у меня нет никаких драгоценностей. По крайней мере я про это ничего не знаю. Я очень сильно за тебя переживала. Я не знала, где ты и что с тобой. Жан, я тебя очень люблю. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя люблю. Мне больно и страшно оттого, что все так получилось. Лучше бы мы не заезжали домой. Лучше бы мы остались в гостинице. Жан, ты мне веришь?
— Встань с колен, — устало произнес Жан и потрогал страшный синяк у себя под глазом.
— Болит?
— Я же тебе сказал встать с колен.
— Я встану, только для начала ответь, веришь ты мне или нет???
— Встань с колен, — холодным голосом повторил Жан и протянул мне свою руку.
Я вцепилась в нее точно так же, как утопающий цепляется за соломинку. Сев на стоящий рядом с Жаном стул, я посмотрела на него глазами, в которых все еще теплилась надежда и прошептала:
— Я тебя люблю.
— Я это уже понял, — удручающе сказал Жан.
