— Знакомы. Что у вас нового, молодой человек?
Надо срочно менять сценарий.
Не могу сразу сообразить, что при ней говорить — о чем умолчать, поэтому отвечаю вопросом:
— Позвольте предварительно кое-что уточнить — человек, который у вас производит уборку, имеет доступ в кабинет в вашем отсутствии?
— У нас почти нет пыли, и дом малопосещаемый другими людьми. Поэтому уборка производится раз в несколько дней. Когда я вижу, что пора это сделать, звоню на одну хорошую фирму. Они присылают двух человек, которые при мне делают всё примерно за час.
— Тогда еще маленькая просьба. Позаботьтесь о сохранности ручек в стаканчике, что на столе в кабинете.
Дама повела бровью.
— К сожалению, поздно. Я кое-что поменяла в кабинете, буду сама им пользоваться. Ну и не хочется, чтобы лишние предметы о грустном напоминали.
Моков сочувственно качнул головой.
— Ну что там, Мить, у тебя образовалось?
Я начал с трех позиций, с интересовавшей меня реакцией лишь на третью:
— На наборной панели сейфа одни лишь отпечатки покойного. Наша экспертиза причины смерти закончится только третьего числа. У компаньона покойного алиби на тот вечер вообще нет.
— Что он говорит?
— Кто-то должен был прийти вечером к нему домой, но встреча не состоялась. О подробностях говорить отказывается.
— Странно! — в голосе гостьи прозвучала зловещая нотка.
— Не менее странно, — подхватил я, — что юрист в тот самый вечер отъехал на какие-то консультации в Киев. Причем на автомобиле, а не на поезде.
— Под Новый год?! — возвысил голос полковник, и оба посмотрели на меня так, словно это я вдруг рванул в город Киев.
— Пока проверить по нему ничего не можем. Теперь по бухгалтеру — жена готова подтвердить, что вечер он провел дома.
Гостья вдруг уставилась на меня темными неприветливыми глазами:
— Она сама вам так сказала?
— Нет, он сообщил моему подчиненному.
Женщина перевела взгляд на полковника:
— Какая ложь!
— М-м, объясни, Алла.
— В тот вечер звоню им, чтобы рассказать о случившемся. Подходит внучка, которая сейчас у них, так как дочь с мужем отправились на Канары. Девочка знает меня. И говорит, они с бабушкой только что вернулись из Большого театра, смотрели «Щелкунчик». Было это, что-то такое, в половине одиннадцатого. А потом она пошла звать бабушку, та взяла трубку не сразу, поэтому можно предположить…
— Не слышала, как прокололась внучка, — поспешил полковник. — Митя, тут есть с чем работать. Но тебе, дорогая, придется изложить этот эпизод письменно.
Она кивнула и, встрепенувшись, вновь посмотрела на меня:
— А с девушкой моего сына вы связывались?
— Уже подтвердила слова вашего сына, и даже указала на третье лицо, которое тоже дало подтверждение.
На этом разговор стал закругляться и закончился словами полковника — «обо всем ему сразу докладывать», и я, поздравив обоих с наступающим Новым годом, отправился восвояси.
Тяжелая дама.
Ладно, всё Мокову выложу после Нового года, и про то, в частности, что минимум тридцать минут выпадают у нее между уходом от визажиста и возвращеньем домой.
Чувствую, мне совсем безразличны эти люди, и кто из них кого обокрал — тоже.
Наверное, оттого, что у самих у них нет никаких эмоций из-за случившейся человеческой смерти, а только в голове мысли про два миллиона долларов, — истуканы форменные. Вот те двое, из предыдущих дел — Марина и генерал — преступники, да еще какие, но как горе свое каждый переживал, и забываешь про всё, потому что горе равняет людей; Лев Толстой глупенько написал — «Все семьи счастливы одинаково, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему»; семья тут, конечно же, не причем, тут вообще про счастье и несчастье — и смысл совершенно ошибочный: счастье у каждого свое-особенное, недолгое — у него всегда есть конец, а горе может никакого конца не иметь; получается — горе больше отдельного человека, значит — существует вообще, и нельзя встать над чужим горем, потому что «чужим» оно, в принципе, не бывает.
В принципе…
У меня философские умствования всегда кончаются к ним каким-то афронтом, и сейчас внутри голос насмешливо произнес: «Ага, дело только за малым — чтобы человечество, разом, такое вдруг поняло».
— Дима! Как лунатик мимо кабинета идешь, тебя что там — пришибли?
— А ты опять из курилки?
— Не терзай. Рассказывай… а лучше, пойдем пожуём, там расскажешь.
Вернулись в Отдел минут через тридцать, успев за это время прогнать все варианты, плюс новый — с враньем главбуха. По последнему решили действовать в лоб: припереть его письменными показаниями Аллы, а при попытке отпираться пригрозить временным на трое суток задержанием и допросом жены, а если понадобиться — и принудительным опросом ребенка. И еще один важный нюанс учли: юрист-«киевский» ведь будет звонить жене — поздравлять с Новым годом, вот Алексей и позвонит ей завтра вечером — вежливо узнать как он отреагировал на известие про смерть шефа и когда собирается вернуться.
— Дим, а чего тянуть? Давай сейчас позвоним и попросим ее сообщить мужу, что следователи интересуются его возвращением, есть вопросы.
— Пожалуй… действительно, пусть напряжется.
…
Пятый час.
Иду из конторы по Страстному бульвару на Тверскую, и только сейчас вспоминаю, что надо продукты домой подкупить, потому что завтра вечером в гости придет приятель отца с женой и брат без жены, которую отпустит к родителям. Хозяйство на мне, перебираю, что уже есть в холодильнике, а что нужно еще добавить.
Но мысль о продуктах перемежается с последним «сюжетом», вот только случившемся за полчаса до ухода.
Собирались уже на выход — остановил звонок из лаборатории.
Мы-то думали, они только после Нового года.
«Правильно угадали — паста от шариковой ручки. Но дополнительно: на этих двух кнопках тонкий клейкий налет, застывший, разумеется». — «А какое, — спрашиваю, — именно вещество?» — «Специально надо смотреть, сегодня уже не выйдет». — «А на других кнопках?» — «Не проверяли, но сразу после праздников сделаем».
— От пальца, скорее всего, — реагирует на мой пересказ Леша. — Там на столе, я запомнил, тюбик толстый такой был — бумагу клеить.
…
Вот и Тверская.
Переключаюсь все-таки на новогодние дела, в конце концов — праздник, и я имею право о приятном подумать, а не только о всяком дерьме.
Утро следующего дня… а впрочем, полдень почти…
…и не то чтобы мне плохо, но голова тяжеловатая, глаза не до конца раскрываются… и мысль, что в доме есть пиво, — первая, и она же единственная.
Отец уже встал и чего-то делает на кухне.
Выбираюсь туда.
— Пап, я вчера сильно набрался?
— Но вел себя вполне прилично.
— Слава богу. Я пивка, и немного еще полежу.
…
А теперь уже половина третьего.
Два часа отличного сна — голова теперь легкая, вставать и начинать функционировать можно.
Можно, но торопиться некуда.
У отца хорошее настроение, и слова про мое «приличное поведение» успокоили.
Только… да, сам про поведение помню смутно.
Хотя происходившее до двенадцати и чуть позже сейчас последовательно всплывает…
Потом — хуже.
Вот после разговора с братом, совсем не помню.
…а о чем сам разговор?
Стоп, стоп… важное что-то… еще договорились вернуться к теме сегодня вечером.
К какой теме?
Хотя и брат родной, а в полном беспамятстве сознаваться все равно неловко.
Он мне растолковывал… но в голову серьезное уже не шло, и я сказал: «давай, вечером про этот спирт».
Спирт?..
Я сказал — «спирт»?
А с чего?..
Глаза смотрят в белый потолок, но на нем ничего не написано.
Фу, нет, не всё еще плохо! Стало быть, так: я контурно обрисовал текущее дело, и брат вдруг вспомнил рассказ кого-то из университетских его педагогов про убийство, давних еще советских времен, совершенное подмешиванием в водку метилового спирта — жуткого яда, и брат утверждал: чуть ли не пятидесяти граммов достаточно, чтобы помножить «клиента» на нуль.
Вот!
С этим уже можно, не срамясь, продолжать разговор.
— Дима, подойдешь к телефону? Алексей тебя просит.
Возникло ощущение — помощник мой не просто с Новым годом поздравить звонит.
И не ошибся.
Леша, поздравительно отметившись, начал про главное:
— Позвонил полчаса назад жене юриста, сбивчиво стала мне лопотать, что муж пока не знает, когда вернется. Спрашиваю: «Примерно хоть — через неделю? две? через месяц?» — «Ну, нет, — отвечает, — наверное, не через месяц… и вы извините, простудилась, чувствую себя плохо». Дим, откровенно морочит голову!
Лешка добавил еще в ее адрес «пару ласковых».
— Ты особо не заводись. Во-первых, этот юрист таким поведением сам на себя указывает, и может быть, он уже не на Украине.
