— Привет, — Сытин пожал Смелякову руку. Губы его казались сизыми. — Ну и погодка сегодня. У меня, похоже, яйца сейчас расколются, перестукиваясь.
— Сегодня зарплата, — напомнил ему Виктор. — Ждать тут придётся.
— Позже, старик, позже, — Сытин устало отмахнулся. — Дай отогреюсь. Ноги отваливаются.
Приехавшие гурьбой прошли в здание, сразу наполнив его гулом голосов.
— Валенки отряхивайте, черти! Грязи сколько несёте!
Через несколько минут во двор вкатил, надсадно гудя, ещё один микрик, и новая волна гудящих голосов, приветствий, дружеских «подначек» прокатилась по отделу.
— Витька, слышь? Может, перекусим? — заглянул в комнату Андрей Сытин.
— Отогрелся уже?
— Ага…
Через пять минут они уже стояли в кафе ресторана «Прага». В этот ранний час они были единственными посетителями. Нестерпимо вкусно пахло мясом, бульоном и маслом.
— Прекрасно, — потёр ладонью о ладонь Андрей Сытин, — сейчас на славу пошамаем… Надюша, милая, доброе утречко, — Сытин поставил перед собой поднос и бодро побарабанил по нему пальцами.
— Здравствуйте, мальчики, — отозвалась стоявшая за прилавком девушка в белом халате и подпоясанная фартучком. — Что кушать будете?
— Ну, для начала, купаты, как всегда, — крякнул Виктор, и его губы растянулись в сладкую улыбку.
— А мне сразу и стаканчик сметаны, — решил Сытин.
— И кофейку, — добавил Виктор. — Надюша, что-то вы сегодня хмурая.
— Не выспалась, — бесцветным голосом пояснила девушка и вытерла руки о фартук. — Вам в одну тарелку?
— Разумеется, Наденька, нам всё как всегда. Но кофе, пожалуйста, каждому в свой стаканчик, — Сытин с удовольствием засмеялся своей шутке.
— Откуда в вас столько задора-то, мальчики? — спросила со вздохом девушка, ставя перед ними тарелку с купатами. — Вы ж небось с дежурства? Неужто спать вам не охота?
— Ещё как охота, Надюша, — Сытин выразительно шевельнул бровями, заигрывая с девушкой. — Но как погляжу на вас, так у меня всё внутри вскипает и сон как рукой снимает.
— Ой, скажете тоже! — на её губах появилось подобие улыбки, а по лицу, хоть оно и оставалось по-прежнему сонным, пробежала какая-то волна. — Чего это у вас там вскипает?
— Кровь, Наденька, кровь вскипает. Ведь вы, можно сказать, воплощаете собой мой идеал женщины, — Сытин подался чуть вперёд и подмигнул. — Я о такой девушке всю жизнь мечтал.
Она улыбнулась в ответ шире, посмотрела на Андрея, затем перевела взгляд на Виктора.
— А приятель-то ваш… как это… ловелас, донжуанистый очень, — проговорила она, обращаясь к Смелякову, глаза её оживились. — Комплиментами так и сыплет. Видать, сердцеед.
— Надюша! — воскликнул Сытин. — Мы у вас каждую неделю то завтракаем, то обедаем. Вы разве видели, чтобы я хоть раз ел сердце? Исключительно купаты…
— Остряк! — хмыкнула она и поставила перед Сытиным два стакана с коричневой жидкостью. — Кофе возьмите. Может, сахару побольше?
— Да, уж вы подсластите нам, пожалуйста…
Ближе к полудню, перед тем как поехать за своей зарплатой, Смеляков и Сытин решили заглянуть в «Дом книги».
Воздух был наполнен шарканьем ног и гулом голосов. Откуда-то доносились звуки радио, плоский голос, словно из жестяной банки, говорил:
— Формировать духовный мир нового человека, строителя коммунизма — такая задача стоит перед советскими писателями. Работа нашей партийной организации направлена на дальнейшее повышение идейно-художественного уровня произведений, создаваемых московскими писателями, на активизацию их творческой и общественной деятельности, на более тесную связь с жизнью страны, с жизнью родной столицы. Своими книгами, пьесами, сценариями и публицистическими произведениями в печати мы призваны способствовать неуклонному росту политической сознательности, идейной убеждённости трудящихся…
С первого этажа на второй тянулась очередь. Виктор часто заглядывал в этот книжный магазин, иногда в милицейской форме, иногда — в штатском; некоторые продавщицы знали его в лицо. Подойдя к одному из прилавков на первом этаже, он поздоровался с миловидной девушкой, одетой в меховую безрукавку, и поинтересовался:
— Марина, не подскажите, за чем выстроился народ?
— «Тихий Дон» дают, — сказала Марина, вздохнула и постучала по прилавку деревянной линейкой, которую зачем-то держала в пухленькой руке, — двухтомник.
— «Тихий Дон»! Ёлки-палки! — вырвалось у Виктора очень громко. — Но народищу-то сколько! Прорва! — он посмотрел на Сытина и беспомощно развёл руками. — Стоять-то нам некогда, в отдел уже пора…
— А вы купить хотели? — спросила продавщица.
— Да, я Шолохова очень люблю, — кивнул Виктор.
— Ну так пойдите без очереди. Вы же милиционеры! — просто сказала Марина.
— Что с того? — Смеляков передёрнул плечами и вдруг смутился. — Во-первых, мы не в милицейской форме сейчас, — попробовал объясниться он, — во-вторых, как-то неудобно пользоваться своим положением… Мы ж не для того форму носим, чтобы без очереди…
— Честно, вы смешные такие, — улыбнулась девушка и поёжилась. — Своим положением надо уметь пользоваться! А если положением не пользоваться, то зачем оно нужно? Давайте деньги. Сейчас принесу книги. Вам обоим взять?
— Обоим, — поспешил сказать Сытин.
Минут через десять Марина вернулась и положила перед ними книги.
— Спасибо! — Смеляков радостно придвинул к себе сложенные один на другой томики. — Вот уж спасибо, так спасибо! Марина, вы просто чудо какая девушка!
— Чудо? — она засмеялась, но смех её был полон грусти. — Чудо в том, что я на этой работе ещё не свихнулась. Стоишь тут целый день, вокруг все орут, требуют чего-то, ругаются, сами не знают, чего хотят… Так и пролетит вся жизнь, за этим прилавком-то.
— Зачем вы так печально настроены? — заговорил Сытин.
— Да осточертело мне всё, — она взяла свою линейку и постучала ею по ладошке. — Сегодня хоть книги продают, вот уж настоящее чудо! А то ведь смешно: центральный книжный магазин, а из книг только партийная литература — Брежнев, Ленин… А никто их даже в нагрузку не берёт…
— Зато у нас много журналов выходит литературных: «Новый мир», «Знамя», «Юность» и прочие всякие, — убеждённо произнёс Смеляков. — Там много интересного печатают. Конечно, хотелось бы побольше книг… Нет, Марина, зря вы так, с литературой у нас нормально.
Девушка вздохнула, подчёркивая вздохом своё равнодушие к теме, и отвернулась к окну:
— И чего это я разоткровенничалась сегодня?
Сытин облокотился на прилавок:
— Мариночка, вы не вешайте, как говорится, носа. Вы такая прелестная девушка! Поверьте моим словам… Может, в кино сходим как-нибудь?
Она медленно, будто неохотно, повернула голову и посмотрела на Сытина, чуть вздёрнув подбородок. Взгляд её получился оценивающим и как бы свысока.
— В кино? — взвешивая эту мысль на кончике своего языка, уточнила она.
— Ну да.
— Что ж, — она помедлила, — пожалуй… Никогда не ходила в кино с милиционером.
Сытин выпрямился и улыбнулся, довольный собой:
— Ладно, договорились. Вы сегодня во сколько заканчиваете? Я к концу рабочего дня подгребу.
Марина поправила двумя пальчиками завиток волос возле уха:
— Я буду ждать вас здесь, — трагические нотки пропали, в голосе колокольчиком зазвучала игривость.
Покинув магазин, Смеляков и Сытин быстрыми шагами направились в сторону станции «Арбатская». Погода заметно испортилась, косо повалил мокрый снег.
— Дрон, а ты не уснёшь в кино-то? — спросил Виктор, перекрикивая свист ветра и шум проезжавших автомашин. — Всё-таки после ночной смены.
— Фигня, с такой барышней я буду бодр и весел, — решительно отозвался Сытин. — И чего это мне раньше в голову не пришло пригласить её? Такие глазки! Такие губки! А ты тоже хорош!
— А чего я? — не понял Виктор.
— Девушка тебе душу изливает, рассказывает, как ей одиноко за этим прилавком, а ты ей про журналы: «Звезда», «Москва»… Ты бы ещё про социалистическое соревнование ей рассказал и про борьбу за мир во всём мире…Тюфяк ты, Витька… Ты заметил, какие у неё ноги? Просто блеск!
* * *
Держа руку в кармане, Виктор ощупывал пальцами полученные деньги. Девяносто рублей.
Каждый раз в день зарплаты на него накатывало странное ощущение: то ли недоумения, то ли растерянности. Он порадовался получке только в первый раз, затем на смену радости пришло это непонятное чувство. Виктор не мог дать ему точного определения, оно не поддавалось описанию, оно было похоже на вопрос: «Что это?», заданный человеком, которого в тёмной комнате что-то шмякнуло по голове.
Деньги удивляли Смелякова, он не понимал их, не понимал главного — почему именно столько и кто это решает? Где хранится эталон, по которому отмеряют заслуги? Где чаши, взвешивающие человеческий труд? Он знал, что по окончании стажировки и учёбы, то есть после присвоения слушателям офицерского звания, им повысят оклад до ста тридцати рублей. Но почему именно до ста тридцати, а не до ста пятидесяти или ста сорока? Что это за точность такая? Чем она определяется? Кто, как и по какому принципу оценивает в государстве человеческий труд?
