и стыдно перед самим собой, и устремиться к Свету Неизведанного Пространства. В отличие от живших разнузданно и порочно, как расточительные господа, а теперь, жалкой духовной субстанцией, лишенных тела и возможностей чувственно-ментального проявления, негде приткнуться им, кроме адского пекла"…
Вот так думал и говорил чудоковатый бродяга и доморощенный философ, твердо полагающий, что добродетельная жизнь, здесь и сейчас, имеет важное значение в дальнейшем развитии духа на более высших уровнях, о которых мы не ведаем, в силу нынешнего невежества нашего обусловленного ума, задержавшегося в сфере земного существования…
Но при всем при том, мир продолжал жить в материально-потребительской эйфории, нисколько не заботясь о чистоте нравов, и безусловно подвергаясь духовному разложению. И Луна, некогда живое тело, от великой скорби, пока не падала на грешную Землю. Бездомному Эйлуарду, не желающему участвовать во всеобщей вакханалии чувств и умственных состязаниях, приходилось блуждать по землям графств, сквозь условные границы, унимая усталость там, где застало время суток и, питаясь, тем, что подадут сердобольные люди. Таковые ещё попадались на его пути.
Когда Элджернон вошёл в хижину, там, уже десятый день, с позволения милосердного ленд-лорда и леди Кавендиш, отдыхал бродяга Эйлуард. Титулованные особы подобрали отчужденного странника, гонимого деревней, после странной истории с хряком фермера Ллойда, и предоставили приют в лесном прибежище. Эйлуард принял это, как должное, и благосклонно изволил согласиться.
Взору уставшего охотника предстала нелицеприятная картина: драные носки бродяги были аккуратно устланы на столе, сбитые ботинки сушились на подоконнике, и голые ноги источали отнюдь не благовоние. В отличие от разборчивого Элджернона, Клеопатра с удовольствием обнюхала пальцы чумазого странника и принялась шарить по углам, тренируя дальше своё собачье обоняние.
Но охотник не был лишен чистоплотной воспитанности, культурного такта и чувства приятного восприятия. Сморщившись от невыносимо кислого запаха и пылая брезгливым негодованием, он спросил пришельца:
– По какому праву, ты расположился в нашем охотничьем бунгало?!
– По праву человеческого гостеприимства и милосердия, господин хороший!– вычурно ответил Эйлуард и, назло заносчивому истребителю живности, пустил ветры.
– Так ты еще издеваешься грубиян?!– вскипел охотник и схватился за ружье.
– Негоже так нервничать, господин хороший! Вам посчастливилось родиться человеком, а вы нос воротите от человека!– произнес великомудро бродяга Эйлуард, посматривая испытующе на Арчера, трясущегося от злости.
– Сейчас как шарахну из двух стволов, будет тебе гостеприимство и милосердие!– пригрозил Элджернон, направив на него ружьё.
– Так бы сразу и сказали, мол, поди вон, а то "по какому праву"…
Эйлуард, без всяких возражений, собрал вещички и вышел на свежий воздух. Разложив носки на прогретом солнышком булыжнике и там же пристроив штиблеты, он привалился к стене, продолжая свое праздное возлежание, словно некий древнегреческий эпикуреец. Отсутствующим взглядом уставившись в пустое пространство, он велеречиво изрек:
– В моем бродяжничестве повинно и наше национальное высокомерие и дутое превосходство, официально называемые самобытной чертой характера свойственное каждому англичанину! И еще, я поражаюсь полному отсутствию честолюбия у глупых европейцев, бдительно охраняющих свои культурные, правовые и духовные ценности! Им гадит на голову Их Великобританское Величие, своим демонстративным выходом из Евросоюза, а они еще лебезят и делают реверансы перед чрезвычайно особенным обществом сверхчеловеческой расы. А на самом деле, этот островок представляет собой обычное разбойничье образование с кукольной монархией, за всю свою колониальную историю запускавшие свои щупальца во все уголки света и набивающие казну награбленным богатством иных народов. И им начхать на весь остальной мир, кроме себя самой…
Но бессменный председатель акционерного общества охотников не поддался на провокацию гражданина мира, и не стал с ним спорить и устыжать его беспринципность. Он настежь распахнул в оскверненном помещении окна, дабы выверить скопившиеся миазмы из охотничьего бунгало и осыпать пол цветками лаванды. Они с Труди очень любили этот возбуждающий запах, особенно по ночам, в утолении бурной страсти.
– Войдешь, пристрелю!– сказал охотник бродяге, взял с собой малоразговорчивую Клеопатру, и пошёл искать куст лаванды. Безрезультатно покружив вокруг да около, он не только не нашёл мало-мальски нужного парфюма, но и захудалого пахучего цветка не отыскал, и вернулся с пустыми руками, но с полными карманами земляники. Бродяга, по-прежнему распространяя едкий смрад, сидел на том же самом месте и в том же положении, в каком был оставлен. Так, что в сторожке чистого воздуха не прибавилось, из-за опасного соседства с природным праведником.
Долго держать дистанцию с добровольным изгоем общества, Арчер не смог и вскоре, выкурив сигарету, произнёс, как бы невзначай и безотносительно к кому-либо:
– На кой ляд было похищать хряка?! Да ещё требовать пять тысяч фунтов!..
– Это произошло не совсем так, господин хороший!– даже не обернувшись в его сторону, сказал Эйлуард.– Один добрый джентльмен сказал мне, что у фермера Ллойда живёт боров Барлоу, который умеет играть в шахматы. А я люблю шахматы. От этой игры проясняется ум и развивается память с мышлением…
– Ишь, какой умник выискался! Я не умею отличить ладью от слона, а он, видите ли, мастак!
– Бывает…
– А как выглядел этот джентльмен? В цилиндре? С тростью?
– Ни чего такого высокосветского. Старик как старик, моего возраста, мордастый, лысый, с большим носом и с родинкой на щеке. Он ещё сказал, что в прошлом – судья и знаком был с самим премьером Уинстоном Черчиллем, младенцем сидел у него на коленках. Одним словом, ненормальный, я таких психов вижу на расстоянии. Он настоятельно советовал выкрасть хряка Барлоу и сразиться с ним шахматы, чтобы выяснить кто сильнее, человек или свин. Утверждал, что на этом матче можно подзаработать, сулил большие деньги, а у самого глазки лукавые-лукавые…
– .... как и должны быть у прожженного юриста,– договорил Элджернон, задумчиво уставившись в одну точку.– И ты, разумеется, согласился…
– Ясно, что отказался. Я не вор, а наоборот, честный бродяга, покинувший воровское высокосветское общество! Не желаю участвовать в дележе краденного…
Заинтригованный Арчер вышел из сторожки и, прислонившись к дверному косяку, взглянул в упор на девятое чудо света.
– И как же, по твоему, у тебя оказался Барлоу?– спросил он.– Причём, туго связанный бельевой веревкой?
– А я почём знаю! Проснулся рано утром, у шалашика, возле речки, а тут нагрянула полиция и давай меня тормошить и шпынять. Такая следственная драма разыгралась, я вам скажу! Мне, ни за что, светило два года! Хорошо, фермер попался несказанно добрый, отказался от обвинения и даже заплатил штраф за физический и моральный ущерб, якобы, мной произведенный бедняге Барлоу…
– А сам Барлоу, что говорил?
– Что ничего не помнит. На него кто-то навалился в тот момент, когда он решал теорему Ферма, и оглоушил чем-то
