весь день. Немного подумаешь об этом перед сном, потом ляжешь спать.
Не стану утверждать, что это звучало убедительно, но что вообще может звучать убедительно в сложившихся обстоятельствах?
Помимо прочего, я оставил ботинки снаружи, и за ночь те стали тверже камней на берегу. Опытным путем я обнаружил, что шнуровать задубевшие ботинки куда менее приятное занятие, чем забуриваться в ледяной спальник.
Таблеток от похмелья не было, поэтому я включил походную плиту и сварил кофе – такой крепкий и горький, что сердце мгновенно застучало, туман перепоя начал рассеиваться. Правда, я забыл о фильтр-пакетах, и кофейная гуща поскрипывала на зубах.
За ночь озеро у берега сковал тонкий лед. Я пил кофе, глядя на неподвижную воду, на дальний берег, вырастающий резко – стеной елей. Над озером пролетела большая черная птица. Ворон?
Я вернулся в лагерь, собрал волосы в хвост, вытащил из баула походный топор, складную пилу и приблизился к березе, чье падение разбудило меня среди ночи. В лесу было полно сухостоя и старого валежника, но у березы прочная древесина с прямым волокном, придется потрудиться, чтобы распилить ствол на заготовки и расколоть их на поленья. А мне как раз необходимо было отвлечься. Я принялся сбивать топором ветки, затем поработал пилой. Поленья сложил возле пепелища, не став накрывать их брезентом; пусть полежат под открытым небом на морозце.
Отец постоянно колол дрова. У него был очень острый топор, который он сам вытачивал; говорил, что только таким топором работается легко и приятно.
За целый день я ни разу не приблизился к особняку. Нашел сосну с двумя ведьмиными метлами (или ведьмиными гнездами). Метелка занялась от первой же высеченной искры, оглушительно трещала и сильно дымила. Когда стемнело, я включил походную плиту и приготовил еду из пакета. В таких пакетах бывает что угодно: от пиццы до крем-брюле. У меня оказалась курица по-тайски. Надо только добавить кипяток. К несчастью, я не додумался взять стейк.
Закрыв глаза, я представил, что ем ньокки со сливками и трюфельным маслом, отовсюду доносится приглушенный гул разговоров, играет джаз… Мне не хватало музыки. Правильно подобранная песня может заменить внутренний диалог. А теперь все, что я слышал, это гребаный внутренний диалог.
Одежду я бросил поверх спального мешка; она послужит дополнительным теплоизолирующим слоем, кроме того, утром будет не такой холодной. Натянув шерстяную шапку и еще одни носки, я обеспечил себе вполне сносные условия. Не хватало самой малости – глотка коллекционного шестидесятилетнего коньяка. Хотя, конечно же, глотком я бы не ограничился.
Вспомнив о сигнальном пистолете, я вытащил его из упаковки и отсоединил патронташ от рукоятки. На упаковке было написано, что «Орион» нельзя хранить и носить заряженным. Ну, мне лучше знать. Усмехнувшись, я переломил оранжевый ствол и сунул в него патрон двенадцатого калибра. Затем потренировался хватать «глок» и направлять его на вход. С другой стороны, в качестве приветствия можно пальнуть из сигнального пистолета и подкрепить его рукопожатием из «глока». Привет, как дела.
Вскоре воздух внутри спальника прогрелся. Снаружи палатки тлели угли. Во тьме закричала сова. Ее крик переместился, когда она перелетела на другое дерево.
Я снова проснулся в кромешной темноте, с натянутой на замерзший нос шапкой. Внутри спальника было невыносимо жарко, я выпутался из него, сорвал шапку и сел, чувствуя, как горячий воздух из мешка выходит наружу, в зубодробительный холод. Я учащенно дышал, сердце колотилось в горле. Мне снилось, что я занимаюсь любовью с Вивиан, я до сих пор чувствовал ее горячую спину под своими руками. Давай, детка, зажги мой огонь. Наполни эту ночь огнем.
Над лесом прокатился низкий рокот грома. Я посмотрел в сторону костра как раз в тот момент, когда погасли угли.
Той ночью я больше не спал. В темноте шел дождь, вспышки молний отбрасывали длинные извилистые тени. В стрекоте дождя о нейлон мне мерещились шаги; они то приближались, то отдалялись. У меня не было ни сил, ни желания проверять, есть ли там кто-то на самом деле, или это мое воображение, заигрывающее с паранойей. Так или иначе, я был готов пристрелить любого, кто сунется в мою берлогу, будь то хоть сам дьявол.
Когда стало понемногу сереть, я выглянул из палатки. Продолжал моросить дождь, несколько капель тут же упали мне за шиворот. Я достал из кармана шапку, нахлобучил ее до бровей, когда осознал две вещи. Первая: ботинки. Вторая: дрова. И первое, и второе было мокрым. Пусть полежат на морозце, верно? Какого черта! Соревнование на звание лучшего-бойскаута-за-тридцать-пять проходит в соседнем лесу.
В машине были кроссовки. Но что такое кроссовки в северном лесу? И как я доберусь до Хорслейка, когда с деревьев капает, земля под ногами пружинит, а носки можно выжимать?
Ругая себя последними словами, я спустился к озеру. Дождь колотил по стальной поверхности, острые, точно спицы, ели были подернуты серой дымкой, а мои ноги очень скоро стали ледяными. Я настолько упал духом, что, вернувшись в лагерь, не стал зажигать плиту и позавтракал холодным супом, замерзнув от этого еще сильнее. Счистив грязь с ботинок, взял их с собой в палатку, но что толку теперь?
* * *
Когда я открыл глаза, свет снаружи не изменился. Сливавшийся с тенями циферблат Rolex Submariner утверждал, что сейчас – семнадцать минут третьего. Голова раскалывалась, я чувствовал, что заболеваю.
К черту все, с меня хватит! Я могу уехать прямо сейчас. В сухих, мать его, кроссовках.
Выскочив из палатки, я заорал:
– Я ЗДЕСЬ! ЧЕГО ЖЕ ТЫ ЖДЕШЬ?
Со стороны озера донеслось отрывистое карканье.
Натянув брюки и куртку, я схватил пистолет, ключи от машины и побежал в Хорслейк.
* * *
Четверть часа спустя я продрался сквозь подлесок и вывалился на Главную улицу. Где-то в середине пути я понял, что не взял фонарь. Распахнув дверцу своего внедорожника, рухнул на водительское кресло, вставил ключ в замок зажигания и… замер.
Моросил дождь, монотонно и беспрерывно.
Достав фотографию Вивиан из внутреннего кармана куртки, я позволил себе снова утонуть в ней. Сколько боли ты можешь причинить женщине, которую любишь? Я грохнул кулаком по клаксону, и мертвая тишина огласилась отрывистым гудком. Как далеко зайдешь? Некоторое время я колотил по рулевому колесу, дверце и сиденью – по всему, до чего мог дотянуться.
Затем разулся, стащил сырые носки, нацепил беговые кроссовки (зачем мне беговые кроссовки, если я не бегаю?) и вышел на дорогу. Мой взгляд упал на второе по высоте после «Хорслейк Инн» здание
