Одна часть группы тщательно обыскала его квартиру — тоже, разумеется, незапертую. Впрочем, слово «тоже» больше не годилось — все остальные обитатели тамбура заперлись после того, как узнали о случившемся. Квартира Дани также была заперта его ключами и опечатана до выяснения обстоятельств.
У квартиры Воронина был типично холостяцкий вид.
Даже ничего не зная о ее владельце, можно было сказать, что это человек уже в годах, одинокий, не слишком здоровый, живущий, скорее, в мире книг, чем в реальности. Книги загромождали две небольшие комнатки до такой степени, что за ними с трудом различалась старинная мебель. Множество книг на иностранных языках, — большинство на итальянском. Холодильник почти пуст и в основном занят лекарствами. В раковине — две тарелки со следами яичницы и кетчупа. Ничего спиртного, ни единой пепельницы с окурками. Цветов на окнах, птичек, рыбок и прочих безобидных домашних питомцев нет. В комнате поменьше — разобранная широкая постель — две смятые подушки, откинутое одеяло, съехавшая на пол простыня. В комнате побольше — письменный стол. Вот здесь был порядок, доведенный до педантизма: ручки и карандаши в стаканчике, протертый от пыли серебристый ноутбук, закрытый и отключенный от сети, сложенные стопочкой папки. В папках были рукописи. И — счастливая находка — ежедневник. Очень дорогой, из натуральной тисненой кожи, явно чей-то подарок. Его осторожно осмотрели — страницы наполовину были заполнены записями. И рукописи, и ежедневник, и ноутбук оформили как следственный материал и увезли.
Но самое главное, что обнаружили — или, скорее, чего не обнаружили — это следы крови. Их не было нигде — ни в комнатах, ни в ванной, ни на кухне. Перерыли все — чисто и сухо. Слазили под раковину, ощупали половые тряпки в ведре — ссохлись, как мумии.
Ими никто не пользовался.
— И какие выводы? — Следователь лично принял участие в осмотре, правда явившись под конец. Ему пришлось побывать еще кое-где, и он замыкался в себе все больше Дело оказывалось скверным…
— Какие там выводы, Голубкин? — проговорил фотограф, делая последний снимок и поднимаясь с колен. Он любил пофилософствовать и часто впадал в фамильярный тон. Голубкин ему это прощал — во-первых, друзья, а во-вторых, работник тот был отличный. — Старичка убили не здесь. Бабенка соврала.
— Татьяна-то? — Следователь оглядывал книги и слегка морщился. Нет ничего тяжелее, чем обыскать такую квартиру. Улика, пятно крови — все что угодно может скрываться под одной из этих громоздких стопок.
А разбирать их — адский труд.
— А что? — Фотограф любовно упаковывал камеру. — Прикончила соседа, а списывает на любовника.
Да тут еще парень так удобно подвернулся. Сразу начал: «Что с Боровиным?»
— Не зря начал, — хмурился Голубкин, подходя к письменному столу. — Может, что-то слышал или видел, но от потрясения забыл.
— Как он? — подошел эксперт, тоже в основном закончивший работу. — Пыли-то здесь, пыли! Зато отпечатков — полно.
— К нему же ученики ходили.
— Так что парень?
— Я звонил. Он в сознании, поеду к нему через час.
Ну что, ребята… Был я в институте, где преподавал Боровин…
* * *
Он поехал туда сразу после того, как убедился со слов врачей, первыми осмотревших Даню, что жизнь парня вне опасности. Куда ехать, узнали при первом же осмотре трупа — в кармане брюк обнаружился пропуск. Вход во двор был свободным, пройти через вахту очного отделения также труда не составило — вахтер в камуфляжной форме изумленно оглядел удостоверение и даже не нашелся, что сказать. Только указал, где кафедра иностранных языков.
Было всего девять, явились первые сотрудники. Студенты приходили на лекции к десяти.
— Боровин Алексей Михайлович здесь преподавал? — осведомился Голубкин, заглядывая в дверь.
— А что с ним? — немедленно спросила его сухонькая, симпатичная женщина в старомодных очках.
Она сидела за длинным столом и разбирала какие-то карточки. — Опять в больнице?
Голубкин замялся и дал себе несколько секунд, чтобы оглядеть помещение. Высокие потолки — дом был старинный, девятнадцатого века, что он прочел на табличке у крыльца. Два окна с такими трухлявыми рамами, что открывать их явно было опасно — дерево рассыпалось бы на щепки. Несколько столов, шкаф, разномастные стулья. И двое мужчин лет пятидесяти, которые негромко что-то обсуждали, устроившись в продавленных креслах с сигаретами. Единственным молодым существом тут была девушка, удивленно высунувшая стриженую головку из-за компьютера, стоявшего в углу.
— Нет, не в больнице, — медленно сказал Голубкин и обреченно достал удостоверение. — Я по другому поводу… Он умер.
— Ой, — тихо произнесла девушка и тут же перестала стучать по клавиатуре.
— Боровин? — Сухонькая женщина встала из-за стола и подошла к следователю. — А вы… Постойте…
Она рассмотрела удостоверение и подняла на визитера внимательные глаза:
— А почему вы пришли сюда? Жанна, работай.
— Что случилось? — Мужчины тоже опомнились, и все сотрудники кафедры окружили следователя. Ему пришлось ответить настолько детально, насколько он мог. Боровин убит. Этой ночью. Ударом в висок. Это было все, что он имел право сказать, и, собственно, сам знал немногим больше.
Реакция сотрудников была странной. Никто не стал восклицать, плакать, хвататься за сердце — а ведь подобные вещи часто проделываются просто по привычке. С одной стороны, человек ведь умер, не собака! (Хотя Голубкин однажды видел, как оперативник оплакивал своего пса, погибшего при захвате преступника. Тогда этот здоровенный парень, которому и нервов-то иметь вроде не полагалось, убивался так, что пришлось водой отливать.) А с другой стороны, никак не отреагировать на подобное известие — значит, показать, что у тебя что-то было против покойного. Так что реагируют почти все.
«А эти стоят, как усватанные! — заметил он про себя. — Будто я им прогноз погоды зачитал!»
— У него была первая лекция, — механически произнесла девушка за компьютером, и все обернулись к ней, будто она сморозила страшную глупость. Девушка окончательно сконфузилась и притихла.
— Так его убили в собственной квартире? — Тот из мужчин, что казался постарше, надел очки и тщательно поправил носовой платок в нагрудном кармане пиджака. Он выглядел франтом: твидовый костюм, дорогой яркий галстук, начищенные легкие ботинки. Другой смотрелся попроще и был одет в мешковатые штаны и свитер.
«Вот бы знать!» — подумал Голубкин и неопределенно качнул головой.
— Его убили дома, — сказал он, решив, что это наилучший выход из щекотливой ситуации, — Я должен задать несколько вопросов.
— У нас у всех лекции в десять, — напомнила ему дама и тут же представилась:
— Марьяна Игнатьевна.
— Мы успеем, — следователь взглянул на часы. — Тем более что вопросы пока будут неофициальные, так, в порядке знакомства.
Все как-то вдруг подобрались, и это было настолько заметно, что Голубкин насторожился еще больше. «А этот Боровин, кажется, был сложной фигурой!»
— Во-первых, я хотел узнать, он был вчера в институте?
— Нет, что вы, — мгновенно ответила Марьяна Игнатьевна, и все закивали. — Он появлялся тут раз в неделю. Раньше читал через день, но потом стали болеть ноги, ему трудно было добираться, а машины нет. Так что ездил на такси. И лестницы тоже…
— Значит, вы видели его неделю назад?
Это все подтвердили.
— И как он себя вел? , — То есть? — спросил щеголеватый мужчина.
— Я имею в виду, он ни на что не жаловался? Не говорил, что у него какие-то неприятности?
— Ничего подобного не помню.
— А я помню, — робко высказалась девушка за компьютером, и следователь посмотрел на нее внимательней. — Он жаловался на ноги.
— Да он всегда жаловался на ноги! — отмахнулась от нее пожилая женщина. — Вот новость!
— Да, но он тогда сказал, что следующую лекцию может и пропустить… Вдруг опять придется лечь в больницу?
— Вы точно это помните? — спросил Голубкин девушку. — Извините, как вас зовут?
— Жанна, — смутилась та. — Конечно, помню. Но это случалось часто, так что даже на ученом совете…
— Жанночка, хватит, — с внезапной резкостью одернул ее мужчина в свитере, до сих пор молчавший, и девушка притихла. Зато Голубкин принял твердое решение — непременно познакомиться с нею поближе. Девчонке есть что сказать, а начальство зажимает ей рот.
Кто она тут? Секретарь? Методистка? Такие иногда знают больше всех.
— Больше ничего? — Голубкин без всякой надежды посмотрел на старших сотрудников кафедры.
— Ничего, кажется, — сказал пожилой щеголь. — Да собственно, он мало с кем откровенничал. Держался особняком.
— Разумеется, — несколько, ядовито добавил второй мужчина. — Он ведь у нас — звезда!
— Юра, — одернула его Марьяна Игнатьевна. — Не забывай…
