Голубкин представился по полной форме и сообщил, что телефона пока отдать не может. Но обязательно вернет.
— Вот как, — удивился парень. — Это почему? Вообще, что с моей квартирой? У меня все, как в тумане.
Не помню, как оттуда уезжай.
— С квартирой все в порядке. Мы ее заперли, ключи были у вас в кармане пиджака. А насчет отъезда, конечно, вы ничего не помните. Вы были без сознания.
Даня отвел взгляд и пробормотал:
— Как глупо!
«Еще бы не глупо! — согласился про себя Голубкин. — Молодой, здоровый, и такую дрянь отчудил!» А вслух сказал, что хотел бы задать несколько вопросов.
— Задавайте, — устало ответил парень, по-прежнему глядя в сторону. — Отвечу, если смогу, Следователь огляделся. Палата опустела — старуха и молодая женщина ушли, остались только пациенты.
Но они вовсе не интересовались тем, что происходило на первой койке от двери. Каждый был где-то в своем мире. Пожилой мужчина по-прежнему спал, даже начал слегка похрапывать. Час посещений окончился, но для Голубкина было сделано исключение.
— Пока это неофициально, — сказал он парню. — Позже оформим.
— Ничего не понимаю, — ответил тот, и тут их взгляды встретились. Следователь чуть не поежился — такая усталость была в этих синих глазах. В них было еще что-то, очень неприятное, но что? Цинизм?, Ложь?
Издевка?
«Тоже мне, „герой нашего времени“! — разозлился Голубкин. — Сопляк, а корчит из себя…»
— Понимать особо нечего, — сдержанно сказал он. — Вы привлекаетесь, как свидетель.
—А, вот как! — Даня сделал попытку сесть, но не удалось — он лишь повыше взобрался на подушку. — А я думал, что меня за это!
Он показал перебинтованные запястья. Следователь качнул головой:
— За это не привлекают.
— А я слышал, что в каких-то странах — привлекают.
— Ноте у нас. С самим собой можно делать все, что угодно.
— Спасибо, — парень криво улыбнулся. — Я законов не знаю, извините. Тогда в чем дело, собственно?
— В Боровине.
Произнося это имя, следователь опасался, что оно снова произведет оглушительный эффект, как тогда, на квартире у Дани. Но парень и глазом не моргнул. Он продолжал смотреть на Голубкина странным, остановившимся взглядом.
— Вам уже это говорили, но вы могли и не запомнить. Боровина убили. Это ваш сосед по тамбуру.
— Я все запомнил, — отчетливо произнес Даня.
— Хорошо. Тогда вы сказали, что ничего не слышали и не видели. Сейчас подтверждаете? Или можете что-то вспомнить?
— Ничего.
— Вы сказали, что общались с ним, брали у него уроки итальянского языка. Как часто?
— Три раза в неделю, — тут же ответил парень. — Вторник, среда и четверг. Мы занимались по часу.
— Значит, три раза в неделю вы его видели и общались с ним?
— Не только я, — уточнил тот. — У него было много учеников. Так много, что нам приходилось заниматься в очень позднее время.
— А именно?
— С одиннадцати до двенадцати. По вечерам.
— Да, поздновато. Хотя, конечно, времени на дорогу вам тратить не приходилось.
— Не больше минуты, — вдруг улыбнулся Даня, и эта улыбка уже не была неприятной. Он как будто вспомнил что-то хорошее. Казалось, даже тени под глазами стали меньше. — В сущности, для меня это было очень удобно. Я — «сова» и к ночи лучше соображаю. Вообще, предпочитаю жить по ночам.
«Прямо как граф Дракула! — усмехнулся про себя следователь. — А все-таки с ним что-то не так. То ли он что-то врет, то ли играет со мною… Уличить не могу, но чувствую!»
— Алексей Михайлович… — в какой-то прострации проговорил парень, прикрывая затуманенные глаза. — Убит. Невозможно поверить. Как?
— Вы спрашиваете, как его убили? — Следователь еще раз оглянулся. Пациенты дремали, завернувшись в одеяла. Их никто не слушал. — Ударом в голову. Пробили висок.
— Боже… — только и сказал Даня, судорожно сжимая пальцы. Рука дрожала и плохо слушалась.
— Вы часто его видели. — Голубкин старался говорить мягко и доверительно, хотя никакого доверия он к этому субъекту не испытывал. И сам не мог понять, почему. — Скажите — у него были враги? Недоброжелатели?
Даня смотрел на него помутневшим взглядом и молчал.
— Вы были соседями, он был вашим учителем. Неужели он ничего о себе не рассказывал?
— Ничего, — с трудом выговорил Даня. — Алексей Михайлович был очень сдержанный человек.
— У него были долги?
Тут Даня попробовал улыбнуться, и улыбка снова вышла настолько нехорошей, что следователя передернуло.
— Долги? У него? Да Бог с вами! Он зарабатывал намного больше, чем мог прожить.
— Ну а враги? Завистники?
Последнее слово вырвалось случайно. Голубкин припомнил странные сцены в институте, где преподавал Боровин, и сказал это прежде, чем успел обдумать. Даня рывком сел на постели. Его силы как будто разом восстановились. Расширенные глаза заблестели — угрюмо и лихорадочно.
— Завистники? — переспросил он, перекашивая рот на сторону. — Конечно, были! Из его института!
— Так-так! — Следователь сделал знак говорить потише, и Даня понял. Он продолжал шепотом:
— Были, да еще какие! Они со свету его сживали!
— Сотрудники?
— Коллеги, — с издевкой поправил его парень. — Кому хочется видеть, что кто-то лучше? Умнее? Состоятельней?
— Это сам Боровин говорил?
Даня вдруг ушел в себя и разом растерял запал. Он с минуту о чем-то подумал, а потом заявил, что очень устал и хочет спать. Возражать было невозможно — в конце концов, тот еще пару часов назад балансировал между жизнью и смертью.
Голубкин встал, поправляя на плечах застиранный белый халат, который выдали ему в гардеробе.
— Больше вы ничего не хотите мне сказать? — спросил он напоследок.
— Ничего не могу, — парень подчеркнул голосом слово «не могу». — Я хочу спать.
— Я зайду, когда вам станет лучше, — пообещал следователь. — Только… Еще один вопрос.
Даня чуть приподнял ресницы. Казалось, это движение далось ему с большим усилием.
— Почему вы покушались на свою жизнь?
— Кажется, — после паузы сказал тот, — вы только что сказали, что я не обязан в этом отчитываться.
— Да, но совпадение… Убит ваш учитель и сосед. И в то же самое время вы пытались покончить с собой. Ведь не просто так? Должна быть причина!
Он жадно вглядывался в меловое, безжизненное лицо, в эти опустевшие глаза. Даня слегка шевельнул пересохшими губами.
— Причина была. Но это мое личное дело.
В палате стало так тихо, что было слышно, как метель скребется в окна когтистыми снежными лапами.
++= — Любовь, любить велящая любимым,
Меня к нему так властно привлекла,
Что этот плен ты видишь нерушимым…
Любовь вдвоем на гибель нас вела…
Даня говорил почти беззвучно, едва размыкая губы.
Следователь ловил каждое слово, но… Ничего не понимал!
— Простите, — он склонился к постели, пытаясь встретить ускользающий синий взор. — Вы о чем?
— Я? — слегка очнулся тот. — Это Данте. «Божественная комедия». Собственно говоря, сперва это называлось просто «Комедией», а эпитет «Божественная» присвоили ей современники Данте.
— Как? — Голубкин был совершенно выбит из колеи. Безумие, бред!
— Забудьте, — Даня созерцал потолок. — Это я так… Вырвалось. Алексей Михайлович очень любил Данте. Вы ведь не читали?
— Не читал, — раздраженно признался следователь. Этот персонаж положительно выводил его из себя!
Не знаешь, с какой стороны подступиться, везде напарываешься на истерику или на загадочные выражения!
— А я и по-итальянски уже читал, — с улыбкой сказал Даня. Он по-прежнему любовался потолком. — Скажите, он быстро умер?
— Вероятно, да, — следователь вконец потерял терпение. Парень не любил отвечать на вопросы, зато с удовольствием их задавал. Это вовсе не входило в его планы. — От такой раны умирают практически моментально.
— А чем его ударили?
— Понятия не имею, — ответил Голубкин, и сказал чистую правду. Они, в самом деле, не смогли обнаружить в квартире Боровина ни единого подходящего предмета, запачканного кровью. Вообще ни единого следа крови не было! Зато на кухне у Татьяны, соседки, крови было предостаточно…
— Его ограбили? — допытывался Даня, стараясь приподняться на локте. Эти усилия не шли ему на пользу — он выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание.
— Не похоже.
В самом деле, квартира покойного Боровина вовсе не выглядела так, будто по ней шарили грабители. Все вещи на месте, шкафы закрыты, даже пыль на книжных полках лежит нетронутой серой пеленой — никто к ней не прикасался.
— Да что у него было брать? — Даня как будто не слышал ответа и продолжал рассуждать сам с собой. Его голос звучал глухо и монотонно. — Деньги он хранил в банке — сколько раз говорил. Из ценных вещей — почти ничего. Ну, были кое-какие редкие книги. Только, чтобы их красть, нужно понимать… Вот и все!
