Во-вторых, голова у Кулинара варит как надо. Иначе бы он давно уже оказался за решеткой.
В-третьих, Кулинар вряд ли остановится на достигнутом. Он будет убивать и дальше — для того чтобы сильнее запутать следы. Или просто подгоняемый одержимостью. А это означает, что остановить его надо как можно раньше.
Взяв в отделе персонала список сотрудников, Савелий наугад выписал оттуда одиннадцать фамилий, добавил к ним девять, полученных от Виталия, и передал Марии Андреевне. Загрузка на два рабочих дня была обеспечена. Если, конечно, хоть кто-нибудь придет пообщаться. Одиннадцать фамилий Савелий выбирал без всякой системы, но, как оказалось, кто-то незримый явно водил его рукой в этот момент…
Секретарша Мария Андреевна, важно-чопорная в своем строгом сером костюме и больших очках в тяжелой оправе, оттаяла минут за пять. Ну, максимум за десять. Даже сделала попытку напоить Савелия чаем, но тот вежливо отказался. Делу время — потехе час, сейчас уже народ начнет подходить.
Двадцать фамилий были расположены не по алфавиту, а в том порядке, в котором хотелось бы Савелию. Девять подозреваемых шли вначале, и первым был аккумуляторщик Рудь. Ну а дальше, без всякой системы, были вписаны одиннадцать человек, выбранных для маскировки прицельного интереса к девяти первым. Как там, у Честертона? Где умный человек прячет лист? В лесу. А если леса нет, то он его сажает.[6]
Мария Андреевна слегка подкорректировала планы Савелия, стараясь, чтобы визит к психологу (в рабочее, разумеется, время, кто ж после работы придет?) не совпадал с пиком занятости сотрудника. В результате первой оказалась бухгалтер Мартишина, а Рудь перекочевал куда-то в середину.
Савелий заготовил несколько «сценариев» развития беседы. Тех, кто вроде на первый взгляд ни при чем, он намеревался вызвать на разговор о странностях в поведении окружающих. Начать с того, что все по-разному реагируют на случившееся, потому что люди — они разные. И перейти к странностям. Причем начать рассказывать о них самому, перебирая случаи из собственной практики. В результате, добиться того, чтобы собеседнику самому захотелось поделиться с доктором наблюдениями и, возможно, проблемами. Может, что интересное нароется? Ну а не получится — так не получится. Все равно о чем-то разговаривать с людьми надо.
Ну а всех подозрительных Савелий намеревался допросить с пристрастием. По всем правилам психиатрической науки. Даже если нет навязчивых идей, то склонность к убийству выявить можно. Естественно — не спрашивая об этом прямо, «в лоб». Прямо такие вопросы задавать бессмысленно.
Но с первой же посетительницей (слово «пациентка» здесь было неуместно, а клиентом считался Олег Михайлович, так что Савелий остановился на «посетителях») все пошло не по сценарию.
— Так здорово, что вы у нас оказались! — сказала Мартишина.
Она не притворялась — по выражению лица и особенно по глазам было видно, что говорит правду. Лицо у Мартишиной было красивым, с правильными чертами (про такие пропорции говорят «ни отнять, ни прибавить»), а к глазам как нельзя лучше подходило заезженное слово «бездонные». Двадцать девять лет — почти ровесница.
— Здорово? — недоверчиво переспросил Савелий. — Поясните, пожалуйста.
— Я не в том смысле, — смутилась Мартишина. — Лучше бы, конечно, нам психологическая помощь не требовалась. Но раз уж так вышло, то, что вы здесь, хорошо. Для меня. Потому что я давно собиралась пообщаться с психологом. С вами же обо всем можно поговорить, не обязательно об этом ужасе?
«Первый блин просто обязан быть комом», — подумал Савелий и разрешил:
— Можно обо всем. Но в первую очередь я, конечно, стараюсь помочь сотрудникам справиться со стрессом, вызванным убийствами.
— Разве ж с ним справишься? — Мартишина мгновенно погрустнела. — Людей жалко. Даже водителя, которого я совсем не знала, не говоря уже о Нине, Кирилле и Николае Николаевиче. Как только попробуешь представить… Но чем вы тут сможете помочь? Вы же их не воскресите? Только время залечивает такие раны.
— А вам не страшно, Ирина Сергеевна?
— Честно говоря — уже нет.
— Неужели привыкли?
— Что вы говорите? — Глаза Мартишиной стали круглыми. — Разве можно привыкнуть к такому? Просто после третьего убийства мы разработали систему коллективной безопасности. Стараемся не оставаться поодиночке в бухгалтерии, встречаемся утром за проходной и приходим на работу все вместе. И так же вместе уходим. Вчера Галина Даниловна задержалась до восьми, так я с ней сидела. Тоже нашла, чем заняться. А сейчас, пока я у вас, Галина Даниловна с Аней сидят в бухгалтерии. И если куда выходят, то только вдвоем. Сложно, конечно, но что поделать? И не мы одни так кучкуемся.
— Наверное, очень тяжело подозревать тех, с кем вместе работаешь? — предположил Савелий, желая извлечь пользу и из «первого блина».
— Ну что вы! — смутилась Мартишина. — Я же не подозреваю Аню или Галину Даниловну…
— Правильно не подозреваете, — согласился Савелий. — Убийца скорее всего мужчина, причем крепкий.
— Я и Арсена Акоповича с Олегом Михайловичем не подозреваю. И Сашу Хотина тоже, и Петра Степановича тоже…
— А кто такой Петр Степанович?
— Ланьков, начальник отдела безопасности. И энергетика Ямпольского подозревать не стану. Ну а дедушку тем более. Убивает кто-то со складов. Там больше случайных людей.
— Ваш дедушка работает здесь? — спросил Савелий. — Так у вас — династия?
— Оба моих дедушки умерли. Дедушкой мы зовем Владлена Вячеславовича, инженера по технике безопасности.
— Извините, Ирина Сергеевна. Я человек на складе новый и никого не знаю.
— Скоро со всеми перезнакомитесь. — Мартишина улыбнулась, обозначив неглубокие ямочки на щеках.
«Приятная девушка, хоть и странная немного», — подумал Савелий и напомнил:
— Ирина Сергеевна, вы, кажется, хотели поговорить о чем-то… отвлеченном?
— Хотела, — кивнула Мартишина. — А можно?
— Нужно, — убежденно ответил Савелий.
Первоначально он отвел на каждую беседу по двадцать минут, и времени оставалось достаточно. Тем более что по теме убийств Мартишина, кажется, сказала все, что могла.
— У меня, наверное, странный вопрос, — еще одна улыбка, едва заметная, смущенная, — про эгоизм. Как психологи относятся к эгоизму?
— Положительно, — ответил Савелий. — Эгоизм — это умение понимать себя, осознавать собственные желания, собственные стремления и уметь доносить их до других. Эгоистов принято осуждать, но тут все дело в степени эгоизма. Конечно, нельзя жить в социуме и думать только о себе. Но и не думая о себе нельзя жить. Вообще. «Жизнь, отданная людям» — это всего лишь пошлая фраза, за которой ничего не стоит. Каждый из нас живет своей жизнью. И в первую очередь — для себя. Я ответил на ваш вопрос?
— Ответили, — снова кивнула Мартишина. — И очень неожиданно ответили. Знаете, когда-то я корила себя за ревность и зависть, за то, что в любви была эгоисткой, а потом решила жить так, как живется, не скрывая того, что для меня в первую очередь имеют значение мои желания, а потом уже все остальное. Может, не так уж много мне надо, но поступаться своими желаниями я не привыкла. Это у меня с детства. Хочу эту куклу, именно эту, другой мне не надо, пусть не сейчас, пусть потом, но она непременно будет моей… А в какой-то момент я задумалась — правильно ли это? Не проживу ли я всю жизнь одна с такими-то взглядами? И захотелось поговорить со специалистом, чтобы… — Она замолчала, подбирая нужное выражение.
— …определить рамки? — подсказал Савелий.
— Вот-вот! — оживилась Мартишина. — Определить рамки!
— Знаете, наверное, вы их давно уже определили и вряд ли захотите что-то менять, — осторожно сказал Савелий, неискушенный в вопросах психоанализа. — И одиночество здесь ни при чем. К одиночеству приводит неумение находить общий язык с людьми, неготовность идти на компромиссы, но, уверяю вас, можно быть завзятым эгоистом, эгоистом до мозга костей и прекрасно ладить с людьми…
— Странно! — Мартишина грациозно и немного нервно пожала плечами. — Странно, что, совсем не зная меня, вы угадали мои мысли. Именно это я и хотела услышать. Вы, случайно, не телепат?
— Нисколько, — заверил Савелий. — Когда у вас будет время, погуглите на тему «разумный эгоизм». Думаю, что найдете много интересного.
— Погуглю, — пообещала Мартишина. — А можно, будет потом обсудить это интересное с вами?
— Конечно, — разрешил Савелий. — Приходите.
Когда Мартишина уходила, он заметил, что фигура у нее тоже красивая, и не просто красивая, а как-то утонченно-красивая. Ноги длинные, но нисколько не голенастые, бедра женственно-округлые, но без малейшего намека на вульгарный призыв, спина прямая, но эта прямота естественная. «А в сущности, это добрый знак, что первая посетительница оказалась приятной, — решил Савелий. — Что-нибудь да получится из всей этой авантюрной затеи…»
