— Я не сбивал собаки, — пробормотал я растерянно.
— Может, забыли, — предположил Николай. — Мне Гоша позвонил ночью, в два тридцать, сказал, что на кольце, как к вашему дому сворачивать, лежит собака. Овчарка. Что вы ее сбили случайно, когда возвращались. Расстроились. И велели похоронить. Я тут же собрался, взял машину, собаку нашел. Завернул в целлофан, отвез в загородный парк и там закопал. Место отметил. Если вы вдруг захотите посмотреть.
Я схватил мобильный телефон и набрал Гошу.
— Какая собака?! — закричал я в трубку. — Что ты еще придумал?!
— Тут видите, как получилось, — обстоятельно стал объяснять Гоша. — Я от вас когда ехал, смотрю, на дороге псина валяется. Кстати, здравствуйте. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете. Я тоже, спасибо, что спросили. Видать, сшиб кто-то. Собаку-то. Жалко же животное. Тем более, я собак люблю. Вы же знаете.
— А что же ты ее сам не похоронил? — Я постарался вложить в свой вопрос весь сарказм, на который только был способен.
— Сам? — удивленно переспросил Гоша. Чувствовалось, что подобная мысль не приходила ему в голову. — Как это сам? А Николай на что?
Я отключил телефон. Николай по-прежнему безотрывно смотрел на дорогу. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
2
Однажды я увлекся начинающей балериной, которую увидел на сцене, во время официального концерта. Помнится, меня поразило тонкое лицо с огромными длинными глазами. Для балерины она была, пожалуй, тяжеловата, но ее пластика заставляла вас думать, что она парит в невесомости.
Недели полторы моя охрана каждый день таскала ей охапки роз, а коррумпированный мною оркестр начинал репетиции с любовных мелодий в ее честь. Потом, когда приличия были соблюдены, я все-таки позвонил, и мы договорились о встрече.
В ресторан она пришла в короткой юбке колокольчиком. Я не успел понять, искупает ли стройность ее ног небольшую грудь. Она опустилась в кресло, разбросав колени и вывернув стопы. В ту же минуту я понял, что переспать с ней мне будет не легче, чем ублудить чемпиона по бодибилдингу.
И все же лучше бы я остался тогда с балериной, чем плелся сейчас по летному полю позади четырех длинных и тощих вешалок для платьев, которые вихляющей походкой приближались к нашему самолету. Храповицкий бодро вышагивал впереди в желтом замшевом пиджаке и сапогах на высоком каблуке. Он самодовольно оглядывался по сторонам, явно жалея, что зрителей маловато.
Мы заказали чартерный небольшой самолет, разделенный на два салона. Второй с тесными, неудобными креслами заполонила охрана. Храповицкий взял с собой пять человек, я — двоих: Николая и одного из ребят его смены.
Мы с Храповицким расположились в первом салоне, у окна, в креслах, разделенных большим столом. Красавицы устроились сбоку от нас, на диванчике в рядок.
Света, приглянувшаяся губернатору, оказалась эффектной блондинкой. У нее были светлые совсем неглупые глаза, что редкость для девушек нашего театра, капризный, яркий рот и четко очерченный овал лица. Чуть вздернутый нос лишал ее внешность классической законченности, зато придавал миловидность, которую многие мужчины предпочитают красоте. В целом, она была все же лучше, чем я ожидал.
Другая блондинка, Лена, неспешная и спокойная, сидела с таким отрешенно-невозмутимым видом, словно она не летела в другой город в компании малознакомых мужчин, навстречу неведомым приключениям, а ехала с мамой в магазин за мелкими покупками.
Третью девушку, смуглую и подвижную, звали Жанна, она была смешливой, бойкой, черноволосой, явно с татарской кровью.
Самая неприятная была, пожалуй, Юля, с крашеными, медно-рыжими волосами, пустым взглядом и брезгливым выражением лица. Наверное, Храповицкий предназначал ее мне в наказание за плохое поведение. Всем им было от девятнадцати до двадцати лет, и лишь Жанна выглядела чуть постарше.
Кроме отрешенной Лены, которая была по-домашнему в джинсах и свитере, и даже не очень накрашенная, остальные участницы поездки позаботились о том, чтобы короткие юбки и высокие каблуки подчеркивали невообразимую длину их голенастых птичьих ножек.
В России в смешанных компаниях, подобных нашей, уделять излишнее внимание женщинам считается неприличным. В конце концов, вы же деловой серьезный человек, а не какой-нибудь залетный бабник. Поэтому мы с Храповицким общались в основном между собой. А с девушками обменивались лишь дежурными фразами.
Такие однодневные поездки, с чартером, отелем и ресторанами, обычно обходились от двадцати пяти до тридцати пяти тысяч долларов. Разница зависела от марки и цены вина, которое заказывал в ресторанах Храповицкий. Две трети расходов он брал на себя — остальное причиталось с меня. Он полагал, что это по-божески. У меня на этот счет было свое мнение, поскольку десять тысяч долларов составляли треть моей зарплаты.
Счастливому своим неведением обывателю трудно представить, как много денег съедает все это утомительное представительство, от которого невозможно отказаться, вращаясь в определенном кругу. Если бы у меня время от времени не возникало случайных заработков, то, получая тридцать тысяч долларов в месяц, я вынужден был бы побираться на вокзале.
— Классные телки, правда? — заговорщицки шепнул мне Храповицкий, когда самолет начал разбегаться. — Я сам выбирал.
Его живые глаза блестели предвкушением.
— А нельзя их было сначала немного подкормить? — тоже шепотом спросил я.
— Ты в коровниках поищи, среди доярок! — обиделся Храповицкий. — Между прочим, все они — финалистки последнего конкурса.
Я не стал ему напоминать, что конкурс был оплачен им. И он возглавлял жюри. И, кстати, был торжественно провозглашен всеми участницами конкурса секс-символом губернии. Однако, судя по тому, что охрану он не увеличил, число незнакомых гражданок, жаждущих провести с ним ночь безумств, не возросло. И на улицах они на него не нападали. Так что к громким титулам можно было бы относиться и ироничнее.
— Чтобы было интереснее, — продолжал Храповицкий все тем же особым мужским шепотом, — я пригласил только порядочных. Дал им слово, что никаких наглых притязаний с твоей стороны не последует. Так что держи себя в руках. То есть если что-то произойдет, то только по обоюдному согласию. Я люблю, чтобы сохранялась интрига.
Обычно интрига сохранялась недолго и, как правило, заканчивалась обоюдным согласием. У Храповицкого, как хозяина вечеринки, было право выбора. А у меня было право отказаться. Что тоже немало.
Вообще-то я не разделяю убеждения, что любовь к худым женщинам с мальчишескими формами есть первый признак подавленной гомосексуальности. Это утверждение грешит излишней прямолинейностью. Для меня это всего лишь показатель того, что у мужчины есть проблемы, которые он предпочел бы скрыть. Когда я вижу уверенного, агрессивного в бизнесе человека рядом с тощей, как жердь, картинной стервозой, я понимаю, что, деликатно выражаясь, в нем больше слабостей, чем кажется на первый взгляд.
Самолет начал набирать высоту, и в салон вошла стюардесса, симпатичная, синеглазая пышка лет двадцати четырех. Я сразу почувствовал себя лучше.
— Что будете пить? — спросила она, заученно улыбаясь. — Есть водка, коньяк, белое и красное вино.
— А шампанское? — высоким требовательным голосом осведомилась медно-огненная Юля. — Шампанское, я надеюсь, у вас есть?
— Ой, извините, — растерялась стюардесса. — Шампанского нет. Как-то не захватили.
— А я хочу шампанского! — Юля скосила глаза и повысила голос так, что у меня зазвенело в ушах.
Шампанское она почему-то произносила через «и». «Шимпанское».
Стюардесса испуганно посмотрела на Храповицкого, ожидая нагоняя.
— Ну почему у вас нет шимпанского! — канючила Юля.
— Потерпи немного, — принялся урезонивать ее я. — Всего через три часа мы уже будем сидеть в отличном ресторане, и ты сможешь заказать любое шампанское на выбор, вместо дешевой шипучки, которую дают в самолетах.
— А я хочу сейчас! — не унималась она.
Неужели я за свои десять тысяч долларов обязан еще и спать с этой крысой! — подумал я с ужасом. Да пропади они пропадом, эти деньги!
Храповицкий, похоже, тоже начинал злиться. Его вообще раздражало, если люди больше десяти минут подряд не выражали ему благодарность за то, что он украсил их жизнь своим присутствием.
Он отвернулся от девушек, своим видом давая им понять, что если они не перестанут капризничать, то остаток своей жизни будут пить бензин.
— Виктор так и не появлялся, — сказал он негромко, наклоняясь ко мне через стол. — Обиделся, что мы его не взяли с собой. Последнее время он вообще стал очень нервным. С ним все труднее работать.
Тема не была для меня новой. Мы не раз обсуждали их сложные взаимоотношения, приводившие к частым недоразумениям в бизнесе. До серьезных конфликтов пока, слава богу, не доходило, но напряженность атмосферы возрастала. Случалось, они отдавали подчиненным взаимоисключающие приказы, что ставило последних в затруднительное положение.
