– В этом нет никакого сомнения, – сказала Милли Армитедж.
– О, – опять обронила Эммелина и продолжила свои расспросы: – Мы должны прояснить вопрос с одеждой, потому что он очень важен. Девушка, которая умерла в лодке – та, которая, как ты думал, была Анной, – как она была одета? Ты производил опознание, так что, очевидно, видел ее на следующий день.
Перри почувствовал, как Лилла вздрогнула. Томас Джослин был уверен, что она еле сдерживала холодный гнев. Линделл посмотрела на свои стиснутые на коленях руки.
– Да, я ее видел, – сказал Филипп. – Но, боюсь, я не помню насчет ее одежды, кроме того разве, что она была мокрой и сильно запачканной, – нас все время заливало волнами. Боюсь, это бесполезно, тетя Эммелина. Мы уже обсуждали этот вопрос об одежде, он нас никуда не ведет.
– Где были драгоценности Анны – эти кольца и жемчуг? Жемчуг был подлинный.
И вновь ответ последовал от Анны:
– Они все были в моей сумке. Я ее несла. – Она на миг замялась. – Я сняла обручальное кольцо, когда поссорилась с Филиппом по поводу поездки во Францию. Когда я узнала, что он приехал меня забрать, то снова его надела.
– Ты знал, что она его сняла, Филипп?
– Да.
– Если вы позволите мне задать вопрос… – нервным, нетерпеливым голосов проговорила Инес Джослин. – Конечно, если Эммелина закончила. Я думаю, нам следует знать, о чем была та ссора. Анна могла бы нам рассказать, но Энни Джойс, очевидно, нет.
На лице Анны появилась нерешительная улыбка.
– Конечно, я могу вам рассказать. Все это было очень глупо – все ссоры обычно таковы. Кузина Тереза написала и попросила меня приехать во Францию. Она сказала, что сделала завещание в мою пользу, когда приезжала на свадьбу, и хочет поговорить со мной о памятных подарках для семьи. Филипп очень рассердился. Он сказал, что она не имеет морального права завещать деньги в обход Энни, и сказал, что я не поеду. Конечно же, он был совершенно прав в отношении денег и я бы их не приняла – хотя ему я этого не сказала, потому что тоже была зла и не люблю, когда мне указывают. Поэтому мы поссорились, я сняла обручальное кольцо и уехала во Францию без примирения.
Инес Джослин обратила свои бледные глаза на Филиппа и выставила вперед бледный подбородок.
– Это правда?
– Совершенная правда. – Он вдруг посмотрел на Анну. – Где у нас произошла эта ссора?
Глаза их встретились: его – очень холодные, ее – сияющие. Что-то в их выражении ускользало от него.
– Где? – переспросила она.
– Да, где? В каком месте и в какое время дня?
Очень медленно и так, словно ей доставляло удовольствие произносить эти слова, она промолвила:
– В салоне. Днем. После ленча.
Его холодный пристальный взгляд задержался на ее торжествующем взгляде. Она отвела глаза.
– Абсолютно правильно, – сказал он.
Последовало молчание. Мистер Эвери писал в своем блокноте.
– Вряд ли Энни Джойс знала об этом! – нарушила молчание Инес Джослин. – Хотя Анна могла ей рассказать. Это, конечно, маловероятно, но девчонки судачат. Только, как мне кажется, существует граница. Конечно, никогда нельзя быть уверенным… Почему бы тебе не спросить ее, где ты сделал ей предложение и что сказал? Я не предполагаю, что они с Энни были такими закадычными подругами, что она могла рассказать ей об этом.
Филипп бросил взгляд через стол.
– Вы слышали, что сказала кузина Инес? Расположены ли вы ей ответить?
Она бросила на него ответный взгляд, более мягкий, чем до этого.
– Мы ведь не имеем права ни на какие секреты, верно?
– Вы намерены об этом ходатайствовать?
Она покачала головой.
– О нет. Это, в сущности, не столь уж важно, не правда ли? – Затем, обращаясь к Инес: – Он сделал мне предложение в розарии семнадцатого июля тысяча девятьсот тридцать девятого. Обстановка была романтической, но, боюсь, сами мы не были настроены столь же романтично. Мы разговаривали о преобразованиях, которые Филипп хотел бы провести в доме, если бы имел достаточно денег. Он сказал, что хочет снести то, что понастроил мой дедушка. Он назвал эти постройки дорогостоящими безобразиями, а я сказала, что я того же мнения. Затем я сказала, что хочу кое-что переделать в саду, и он спросил: «Что именно?» Тогда я заметила, что хотела бы устроить пруд с лилиями и избавиться от ползучих растений вокруг розария – что-то в таком роде. И он сказал: «Хорошо, можешь сделать, если хочешь». Я спросила: «Что ты имеешь в виду?» – а он обнял меня и сказал: «Я прошу тебя выйти за меня замуж, глупая. Как насчет этого?» И я ответила: «О, вот здорово!» – и он меня поцеловал.
– Это верно? – прозвучал пронзительный голос Инес Джослин.
– О да, – ответил Филипп.
Произнеся эти два слова, он снова крепко сжал губы.
Инес наклонилась вперед, тесня Лиллу.
– Что ж, существует масса всего другого, что ты можешь у нее спросить, – такого, о чем можете знать только ты и она. В конце концов, у вас был медовый месяц, не так ли?
Томас Джослин резко обернулся в ее сторону. Мистер Кодрингтон предостерегающе поднял руку. Но прежде чем кто-либо успел заговорить, Анна отодвинула свой стул, по-прежнему улыбаясь, медленно обошла край стола и положила руку Филиппу на плечо. Когда она заговорила, в ее голосе звучала нота нежной радости:
– Кузина Инес хочет, чтобы ты почувствовал полную уверенность, что я провела с тобой медовый месяц. Тебе не кажется, что родственники были бы тут лишними? Я хочу сказать, что даже присутствие добрейшей кузины не совсем желательно во время медового месяца. Не лучше ли, чтобы мы вышли и выяснили это наедине?
Не дожидаясь ответа, она двинулась к двери. Филипп встал и последовал за ней. Они вышли из комнаты вместе. Дверь за ними закрылась.
Все, кроме Инес, испытали чувство облегчения. Все также почувствовали, что Анна проявила немало такта и хорошего воспитания – качеств, в которых мисс Джослин испытывала недостаток.
Эммелина подняла тонко очерченные брови и сказала:
– Ну, знаешь!
– Знаю что, Эммелина? Тебе известно так же хорошо, как и мне, что единственным отчетливым доказательством было бы нечто абсолютно личное между ними. Какой смысл говорить мне: «Ну, знаешь!» – только потому, что тебе недостает моей смелости? В конце концов, мы здесь для того, чтобы выяснить правду. И я бы хотела знать, каким еще способом, по-твоему, мы можем это сделать. Что толку ходить вокруг да около? Если она способна рассказать Филиппу то, что может знать только жена, – значит, она Анна. А если нет – значит, нет.
Инес все еще продолжала говорить, когда Лилла встала и, обойдя стол, села рядом с Линделл. Она положила свою маленькую теплую руку на ее стиснутые на коленях руки и обнаружила, что они холодны как лед.
– Лин… я так хочу, чтобы ты приехала у нас погостить. Перри завтра опять уезжает. Не могла бы ты поехать с нами прямо сегодня?
– В ваш последний вечер? О нет, – не глядя на нее, сказала Линделл.
– Тогда завтра? Будь ангелом и выручи меня. Кузина Инес положила глаз на нашу пустующую комнату. Ей не хочется эвакуироваться в Литл-Клейбери. Она думает, что бомбардировок больше не будет, и хочет вернуться обратно в город, а я, ей-богу, думаю, что этого не вынесу.
Они беседовали под прикрытием гула голосов. Все, за исключением Перри и мистера Элвери, говорили.
– Хорошо, я приеду, – быстро и тихо ответила Линделл.
– Мне бы очень хотелось тебя принять.
Родичи все еще разговаривали, когда дверь отворилась и вошла Анна, а за ней – Филипп. Анна улыбалась, а Филипп был мертвенно-бледен. Она вернулась на свое место и села, но он остался стоять. Когда все посмотрели на них, он сказал:
– Я совершил ошибку, должно быть, еще три года назад. Я должен попросить у нее прощения. Это Анна.
В конце концов никто не остался на ночь. Единственным человеком, проявившим желание это сделать, была Инес, но не получив поощрения, она отбыла, как и приехала, вместе с Перри и Лиллой.
Приступ совести побудил Милли Армитедж отозвать Лиллу в сторону.
– Послушай, я ее не хочу… у нас и без Инес забот довольно. Но если это означает, что она собирается заночевать у вас и испортить последний вечер перед отъездом Перри, что ж, тогда я ее приму. Вообще-то, если на то пошло, не мое дело распоряжаться. Раз Анна вернулась, то это ее дом, а я всего лишь гостья.
Лилла посмотрела на нее с теплой признательностью.
– Всякий был бы рад иметь вас в качестве гостьи. И не надо беспокоиться о кузине Инес, потому что она заночует у своей подруги Роберты Лоум, с которой еще не поссорилась, хотя я думаю, что они на грани. Лин говорит, что приедет ко мне завтра, так что все улажено. Что вы собираетесь делать?
Милли Армитедж состроила гримаску.
– Филипп хочет, чтобы я продолжала тут жить. Как я могу… по крайней мере, не вижу, как я могла бы… если только Анна тоже этого не захочет. Она говорит, что хочет, поэтому, видимо, мне придется попробовать какое-то время. Все это нелегко, не правда ли?
