– Маша, – сказала она, – мне больно на тебя смотреть.
Не оборачиваясь, Маша дернула плечом, что, несомненно, означало «не хочешь – не смотри». Твое дело. Елена сделала вид, что не заметила этого движения и продолжала, от души надеясь, что голос ее звучит твердо и уверенно:
– Мне больно смотреть, как ты себя изводишь. Ну, забудь же ты, наконец, про то, что увидела в той несчастной квартире, выброси это из головы!
Маша никак не реагировала на эти слова, и Елена говорила, обращаясь к ее спине:
– Девочка моя, как это ни прискорбно, но жизнь бывает иногда ужасна в своих проявлениях! Этот ужас, эта грязь, эти отвратительные вещи, я так надеялась, что тебя это не коснется. Или коснется как можно позже. Я так старалась тебя уберечь от всего этого… И вот теперь, когда это случилось… милая, нужно взять себя в руки! Все забудется рано или поздно, время все лечит…
Она остановилась на полуслове, осознав, что говорит слишком книжными словами. Никогда раньше она так не делала. Очевидно, Маша тоже это почувствовала, потому что она повернулась и посмотрела на мать с легкой насмешкой:
– Красиво… – протянула она.
– Слушай, не морочь мне голову! – тут же рассердилась мать. – Пойди умойся, причешись и сними этот дурацкий свитер! Я вообще думала, что ты его выбросила еще в прошлом году!
– При чем тут свитер! – закричала Маша. – Тебе лишь бы все было пристойно! Землетрясение, тайфун, цунами, да хоть атомная бомба на крышу упадет – ты велишь причесаться, одеться и макияж наложить! Как будто от этого все наладится!
– Да что случилось-то? – Елена перестала сдерживаться и заорала в полный голос. – Что ты рассиропилась совершенно от смерти какой-то посторонней женщины? Ну, учительница английского, сама же говорила, что она у вас всего год преподавала и что вы ее не очень-то и любили, странная какая-то была.
Она замолчала, подумав, что ее слова звучат безжалостно. Потом продолжила:
– Ну, жалко, конечно, человека, но мы-то при чем? Пускай полиция разбирается, кто виноват. А ты так близко к сердцу все принимаешь, как будто тебя лично все это касается!
И осеклась, увидев, какой ненавистью полыхнули глаза дочери. Маша тут же отвернулась к окну.
– Если не прекратишь так себя вести, я снова поведу тебя к врачу, – глухо сказала Елена, – таблетки будешь пить по часам, раз сама не можешь справиться. И повернись, когда мать с тобой разговаривает!
– Извини, – Маша повернулась, но упорно смотрела в пол, – извини, что нахамила…
– Доченька… – мгновенно оттаяла Елена и шагнула к Маше, – все пройдет, все наладится…
Маша не отстранилась, но застыла, не отвечая на ласку. И опять как будто кол воткнули в сердце. И этим ноющим сердцем Елена почувствовала, что дочь что-то от нее скрывает, что дело не в том, что она оказалась свидетельницей, что есть кое-что еще. Что ж, они всегда понимали друг друга с полуслова…
Но в том-то и дело, что не было на этот раз сказано никаких слов. Да и не нужны они, Елена и без того чувствовала, что с Машей что-то неладно. И почувствовала бы гораздо раньше, если бы не это ужасное происшествие.
– Мамуля… – Маша отстранилась и посмотрела ей в глаза, причем, как тотчас поняла Елена, ей пришлось сделать для этого усилие. – Мамуля, так я и хочу поскорее вернуться к нормальной жизни. Если я буду ходить в школу, то отвлекусь от нехороших мыслей, там вокруг будут ребята, учителя, я буду, наконец, чем-то занята, а тут сидишь одна. И правда свихнуться можно…
Маша говорила правильные вещи, но тон ее был такой же, как раньше у Елены, – не то чтобы фальшивый, но не такой, как обычно. И слова тщательно подобраны, и говорит так рассудительно, четко, с выражением, как в радиопостановке. Господи, что же с ними случилось? Отчего они с дочерью не могут поговорить, как раньше? Отчего они больше не доверяют друг другу?
Но, так или иначе, Елена была с Машей согласна – чем быстрее она попадает в обычную среду, то есть в школу, тем легче ей будет оправиться от стресса.
– Я не против, – сказала она и добавила, замявшись: – Если папа разрешит.
– А если нет?
– Сама с ним поговори, – пробормотала Елена, отступая, – как он скажет, так и будет.
Она поскорее вышла из комнаты и не видела, что Маша скорчила ей вслед зверскую рожу.
Через полчаса в замке повернулся ключ и в прихожую вошел Андрей Андреевич Зубров.
У Елены на кухне шумела вытяжка, она не слышала тяжелых шагов мужа, не слышала, как он бросил на столик ключи от квартиры и от машины и чертыхнулся, нащупывая тапочки.
Впрочем, у них в семье не принято было встречать друг друга у двери, виснуть на шее и целоваться. Как-то у Елены это не получалось, да и мужу такого не нужно. И Машка маленькая не бежала с визгом к нему, едва заслышав шум лифта. И не бросал он ее высоко в воздух, и не кружил по комнате, и не сажал на шею, и не говорил с таинственной, заговорщицкой улыбкой: «А что папа принес…» – и не переглядывались они с Еленой поверх Машкиной головки, глядя как ребенок с восторгом распаковывает очередной подарок.
Нет, разумеется, у Машки было все, что нужно, и не только. Елена старалась удовлетворить все ее желания. В разумных пределах, конечно. Но отец никогда ее особенно не баловал. Относился к ребенку хорошо, что уж тут говорить. Ну и ладно, у них нормальная хорошая семья, все наладится, нужно только не распускаться.
Елена повернулась к плите, поскольку начали подгорать котлеты, прикрутила горелку под кипящей картошкой и стала резать помидоры для салата.
Припозднилась она сегодня из-за разговора с Машкой. Права дочка – эти душеспасительные беседы ни к чему не приведут, отвлечься от вредных мыслей можно только работой. Машина работа сейчас – это учеба, выпускной класс, не успеешь оглянуться – конец полугодия, а от оценок многое зависит. В общем, нужно посылать ее в школу. После ужина она этот вопрос обязательно затронет.
Елена услышала, как хлопнула дверь ванной, и увидела выходящего оттуда мужа уже без пиджака и галстука. Работает он в серьезной фирме, всегда прилично одет, уж за этим Елена следит. Вещи все дорогие, подобранные со вкусом, тут он ей доверяет.
– Ты дома? – сказала она, улыбаясь. – А я и не слышу.
Муж не ответил, только как-то странно дернул щекой, и Елена поняла, что лучше не уточнять, что он имеет в виду. Работа у него ответственная, нервная, вечером пока не отойдет, может и накричать. Елена бросилась к плите, чтобы в очередной раз перевернуть котлеты, и тут из своей комнаты выглянула Маша.
– Папа, мне нужно с тобой поговорить! – звонко сказала она.
– Ну что еще… – он развернулся и посмотрел на нее недовольно. – Что такое?
Девочка встретила его взгляд спокойно, уверенно, в то время как Елена на кухне запаниковала. Ну не время сейчас для серьезного разговора. Ну что такое с Машкой? Учила ее, учила, что с голодным мужчиной ни о чем разговаривать нельзя. Вот поест он, расслабится – тогда и проси чего хочешь. Ну, в пределах разумного, конечно. А пока он не поел – лучше и не соваться, только на грубость нарвешься.
Муж посмотрел на Машу тяжелым взглядом, но пошел за ней в комнату. И дверь закрыл за собой плотно, да еще перед этим оглядел прихожую настороженным взглядом.
Елену отчего-то больно резанул этот взгляд. Что они собираются там обсуждать, за закрытой дверью? Отчего она не может участвовать в этом разговоре? Что, в самом деле, за тайны мадридского двора?
Отец тяжелыми шагами прошел к столу и поглядел на Машу сверху вниз. Не сел ни на диван, ни на стул, как будто этим давал понять, что не намерен с ней долго точить лясы. Пришел человек с работы, устал, не нужно лезть к нему с пустяками.
Так мама всегда говорит. А сама после работы сразу на кухню бежит – ужин приготовить. Она, выходит, не устала? Маша раньше об этом не задумывалась – так в их семье заведено, она маме помогает, а отец на кухню входит как гость. Точнее, не как гость, а как посетитель в ресторане. Поест, бросит скупое «спасибо» и уйдет.
У подружки ее, Катьки Вороновой, совсем не так. У них отец толстый, смешливый, разговаривает с девчонками обо всем подряд, шутит. Как она придет, чаем поит, заваривает его как-то сложно, по часам. Сам готовить любит, и не только мясное, а даже кексы печет. О чем угодно его спросить можно, тут же ответ даст, не отмахнется, что некогда ему или что не их, девчоночьего, ума это дело. Интересно с ним, потому что не нудит, не учит, не ругает, разговаривает как со взрослыми.
У них в семье не так. Отец вообще ни во что не вмешивается, своими делами занят. Мама же вечно квохчет над ней, как курица. Туда нельзя, сюда не пойдешь, там может быть опасно и так далее. Как будто Маша не в выпускном классе учится, а в третьем.
– Что у тебя? – спросил отец хмуро.
Маша очнулась от своих мыслей. Вот уж нашла время раздумывать да про Катьку вспоминать! Еще, пожалуй, начнет думать о том, как они поссорились…
– Когда мне можно будет в школу? – спросила Маша.
