– А я про вас всегда так думала, – настороженно возразила Мэми.
Твелвтрис оглушительно расхохотался. Обнял официантку за плечи, словно они с ней были старинными друзьями.
– Подумай, детка, какую к этой шутке сделать подводку, и я непременно использую ее в завтрашнем шоу.
Свистун бывал в клубе «Армантье» лишь в одном из предыдущих воплощений этого заведения. Он приходил послушать стихи и считал поэтов мудрецами, а самого себя истинным ценителем. С тех пор он заглядывал сюда всего пару раз. Знал, что хозяина зовут Морисом, а его «жену» Эсмой – и ничего больше.
Аллея ничуть не переменилась. Окаменевшее собачье дерьмо в кустиках, по-прежнему служащих местом молниеносных свиданий. Забытые трамвайные рельсы, сотни раз заснятые на пленку непризнанными кинематографистами, которым, ничуть не меньше остальных, хочется денег, славы и женской любви. Или, если угодно, мужской.
Дверь в клуб была нараспашку: помещение проветривалось. Войдя внутрь, Свистун понял, что эта процедура не принесла никаких результатов: здесь чудовищно воняло, а жаркие порывы Санта Аны только усугубляли эффект.
Свистун с трудом узнал Эсму, одевшегося для разнообразия в джинсы и в свитер и нахлобучившего на лысеющую голову шерстяной чулок. Мориса же нигде не было видно.
Эсма посмотрел на него.
– Закрыто, – проворковал он. – Еще закрыто.
– А я не выпить сюда пришел, – ответил Свистун.
Эсма прищурился, всматриваясь.
– Мы что, знакомы? Шагни-ка внутрь, а то тебя не видно.
Свистун прошел в помещение, чтобы и впрямь не оставаться темным силуэтом в дверном проеме.
Эсма прислонил швабру к стойке оцинкованного бара.
– Конечно, знакомы. Дай вспомню. Откинув голову и поднеся пальцы к переносице, он театрально изобразил процесс вспоминания.
Было понятно, что эта «женщина» гордится собственной памятью.
– Ты как-то связан с правоохранительными органами. Детектив или вроде того. – С бесцеремонностью, присущей близоруким людям, он уставился на Свистуна. – Верно?
Свистун улыбнулся той загадочной улыбкой, какой улыбаются настоящие офицеры силовых ведомств, не желая вдаваться в детали собственных полномочий. Достаточно и того, что законопослушный человек обязан отвечать на твои вопросы.
– Ага, ясно. Хочешь коньячку? Или, может быть, стаканчик вина?
Свистун покачал головой. И как бы ненароком запустил руку в коробку с леденцами, стоящую на стойке рядом с кассовым аппаратом.
– А как насчет пива? Я могу угостить тебя пивком. – Эсма стер пот со лба. – Нет? Ну, хорошо, значит, ты пришел потолковать о вчерашнем. О Господи, какая жара. Я пропотела, как свинка. И подметать этот поганый пол мне не хочется. Я говорила Морису: пусть найдет мальчика. Это же совсем недорого. А он говорит: я сам буду подметать. Говорить-то говорит, а только не подметает. Да превратись тут все в самый настоящий свинарник – ему наплевать. Так что приходится мне самой. – Он зашел за стойку и налил себе стаканчик белого вина. – Не надо мне подметать этот поганый пол, знаешь ли. Хочешь этого?
– Ты про конфетки?
– Бери не стесняйся. Свистун взял карамельку.
Эсма с улыбкой посмотрел на него.
– Разверни и вставь себе в ротик.
– Спасибо, попозже.
– Нет уж, давай! Разверни и посмотри, что там написано.
Свистун развернул карамельку и положил в рот. С винной начинкой, она, однако же, отдавала мылом.
– Прочти! Прочти мне вслух!
Эсма улыбался улыбкой, словно вырезанной из рекламы зубной пасты. Свистун прочел:
Молодой человек в штате Мэн
Вставил младшей сестричке свой член,
У родного отца
Оторвал два яйца
И залез на мамашу взамен.
– Бесподобно, – сказал Эсма.
Свистун недоумевающе посмотрел на него.
– Что-то я не понял юмора.
– Ну как же! Парень стал после этого трансвеститом и отправился на панель.
– Вот как?
– До тебя плохо доходит, верно? Эсма виновато потупился.
– Значит, что было прошлой ночью, ты помнишь, и меня ты тоже помнишь?
– А как же! Тот, мотоциклист в кожанке, бывал здесь регулярно. То есть мотоцикла у него не было, но одевался он как мотоциклист.
– А что у тебя означает регулярно?
– Человек бывает каждый вечер или через вечер неделю-другую подряд, а потом исчезает месяца на три.
– С какой стати?
– Ну, или на него накатывает, типа сезонной лихорадки. Или его жена время от времени уезжает проведать родных – и он может позволить себе оттянуться по полной программе. Мужик средних лет, о нем поговаривали, что он любит подглядывать в общественных уборных, а он сам считал, что это никому не известно.
– А откуда это известно?
– А он иногда так надирался, что расплачивался кредитной карточкой. Ну, а когда знаешь фамилию, все остальное – дело техники.
– А что насчет второго посетителя? Который был в форме летчика?
– Ах, этот. Вот уж красавчик. Вылитый Рудольф Валентине. Черные волосы, прямой пробор, усики. Но не ласковый. Почти такое же говно, как мой Морис.
– Почему ты так думаешь?
– У нас наценка в пятнадцать процентов. Точно такая же, как в ресторанах и в бистро во Франции, ясно? Но, строго говоря, мы рассчитываем на то, что сами наши клиенты окажутся малость щедрее. Ну, скажем, пять процентов от счета. А лучше – все десять.
– А он не оставил чаевых?
– Ни единого су.
– И расплатился кредитной карточкой?
– Нет, наличными. Пятерка, доллар и четвертак. А счет у него был шесть баксов пять центов, это за две рюмки «наполеона». И он стоял здесь – точь-в-точь где стоишь ты – и ждал свою медяшку.
– Он что, попросил разменять?
– Ничего он не попросил. Он ждал двадцать центов сдачи. Ну, что можно купить в наши дни за двадцать центов?
– Да и впрямь. А что?
– Ну, можно купить «французскую тайну».
– Что еще за тайна?
– Конфетка. Та, что ты съел.
– Значит, он взял сдачу конфеткой?
– Именно. И еще с таким недовольным видом! И я его чуть было не убила. Не из-за двадцати центов – что можно в наши дни купить на двадцать центов? Дело в принципе.
– А эти двое на протяжении вечера как-нибудь общались между собой?
– Час был ранний, народу сравнительно мало. Тринадцать-четырнадцать человек во всем клубе. Я этого «мотоциклиста» встречала, так что я поздоровалась с ним и сразу же забыла. А летчик появился впервые, да еще такой красавчик, так что я на него поглядывала. Исподтишка. Я хочу сказать: разговоров не затевала, не клеилась. Но мне хотелось, чтобы он чувствовал себя как дома.
– Но он был в маскарадном костюме?
– Уходя, он упомянул, что наш клуб ему порекомендовали в Нью-Йорке. Я еще решила, что с его стороны очень мило сразу же прийти сюда, одевшись как человек… Хотя он не дал на чай и еще попросил сдачу с четвертака.
– Потому что за двадцать центов в наши дни ничего не купишь?
Брови Эсмы полезли вверх. Он сразу же обиделся, решив, что над ним подшучивают.
– Значит, он так разоделся, чтобы сойти здесь за своего? – торопливо продолжил Свистун, не желая утрачивать доверие педика. – Чтобы никто не принял его за деревенщину?
– А какая разница? Эсма его еще не простил.
– Разницы никакой. Просто рассуждаем с тобой, а может, до чего-нибудь и договоримся.
Свистун облокотился на стойку и улыбнулся Эсме.
Тот сразу же растаял.
– Филип и Чарльз начали лизаться, а мы такое не поощряем. Я хочу сказать: полюбезничать немного – это нормально, но бурные изъявления чувств нам не нравятся. Кажется, я что-то сказала, но никто не обратил на это внимания, я и решила: ну и ладно. А Гарри…
– Гарри?
– Мотоциклист.
– Ага, понял.
– Гарри под шумок попробовал завести знакомство с летчиком. Да только темный небесный ангел оказался не в настроении. Да я бы сразу объяснила Гарри, что «металлом» такого красавчика не подманишь.
– Значит, на твой взгляд, они не были знакомы заранее?
– Здешняя клиентура любит порой немного порезвиться. Сам понимаешь. Старые друзья делают вид, будто только что познакомились. Возобновляют остроту ощущения первого свидания, понятно? Господи, я хочу сказать, они только что вылезли из одной ванны, а здесь усядутся за разные столики и давай строить друг другу глазки.
– Как в кино?
– А что, это бывает довольно мило. Только у этих двоих все пошло по-другому. Летчик отшил Гарри и через пару минут ушел. А Гарри пошел за ним следом. Вот я и решила посмотреть, что там у них получится.
– А с какой стати?
– Гарри пришел сюда выпивши. А я знаю, каким он иногда становится. Пока он в клубе, мы в состоянии с ним справиться. А на улице… Я боялась, что он способен учинить что-нибудь скверное, ведь его так грубо отшили, причем на глазах у всех. Он мог напасть на летчика в аллее. А нам тут такие неприятности ни к чему. – На мгновение он запнулся, вспомнив суть дела. – А то, что случилось, ни к чему особенно.
