Леонид Левин - Только демон ночью (Часть 2)

- Тебе трудно говорить? Тогда молчи, я все расскажу. Рассказывал об Афгане, его климате, людях, мечетях, о горластых разносчиках на шумных Кабульских улицах, о разложенных прямо поперек тротуаров знаменитых афганских коврах, по которым лавочники специально предлагали пройтись прохожим, объясняя, что от этого шерсть становится только более шелковистой, прочной, практически вечной. О лавчонках в которых можно купить все, от искусных поддельных древностей, до самой современной японской аппаратуры. О неспешных верблюжих караванах с бородатыми погонщиками в чалмах, идущих через плоскогорья, сквозь горные долины. О снежных вершинах Гиндикуша, горных быстрых реках, тонких минаретах мечетей с орущими муэдзидинами, призывающими правоверных на молитвы. Это все было правдой. Точнее, половиной правды. Отец слушал внимательно, прикрыв глаза и держа мою руку в своей. Когда я закончил рассказ, он пристально, не отрывая взгляда, посмотрел мне в глаза, Это похоже на пересказ Тысячи и одной ночи. Очень красиво. Скажи-ка лучше, это назначение на вертушки, ... в Афганистан, ... связано с поездкой на Север? Не решившись соврать молча кивнул в ответ. Батя и сам знал, или по крайней мере догадывался об этом. В пришедшем из Харькове письме лежала вырезка из газеты. Все в ней написано практически дословно, как в свое время сформулировал научный референт по общим вопросам на квартире писателя. - Ты добился тогда, .. пусть мизерного, ... но положительного результата. Я и на это не рассчитывал. ... Правда такой ценой... - Все нормально отец. - Ты был ранен? - Он показал глазами на шрам. - Пустяки. Тросик лопнул. - Поверим... Отверни халат. Он посмотрел на орденскую колодку. Вздохнул. - Скоро нас догонишь... За эксурсии по мечетям и... базарам таких наград не дают. Нам тут тоже кое-что известно.... от экипажей, что ребят возят. - Он снова помолчал. Не стал развивать дальше эту тему. - Ты уже совсем вернулся? - Наверное. - Я неопределенно пожал плечами. Не стоило расстраивать старика, посвящая в свои невеселые дела. - Почему в звании не повысили? - Не заслужил, наверно. Начальству виднее. Да мне и так хватает. Привык уже к части, к людям. - Тяжело после самолетов на вертушках? - Дело привычное. Один черт - летательные аппараты. - Сам-то часто... летаешь? - Нет батя, наше дело наземное, железки, накладные туда-сюда перекладывать, технарей гонять. Хотелось бы выбраться на задание, да не пускают. По должности, говорят, уже не положено. - Ты женись. ... Пора. - Кандидатуры подходящей нет. - Смотри, ведь далеко не мальчик. - Молодой, ешо, успеется! - Женись! - отчим закрыл глаза, словно прислушиваясь к тому, что незримо происходило в подло предавшем его теле. - Езжай домой... Возьми в папке на моем столе документы... Оформил на тебя... машину, ... гараж. Кватира ... выплачена полностью, ты... прописан, ... на тебя переоформлена... Друзья помогли... напоследок. - Батя, прекрати говорить такое. Ты выберешься. Сейчас видишь как врачи забегали? Они тебя быстро на ноги поставят. Правда Василий Александрович? Обратился за поддержкой к новому знакомому. - Конечно, правда. Ваша задача теперь - помогать лекарствам, бороться за скорейшее выздоровление и возвращение к нормальному образу жизни. Отец усмехнулся краешком рта. Прикрыл веки. Из уголка глаза выкатилась одинокая мутная слезинка. Протекла неспешно по небритой, морщинистой щеке и расплылась темным пятнышком на белоснежном полотне подушки. - Иди сынок... Устал я ... Посплю... Ты отдохни с дороги.... Поешь... Приезжай потом, попозже... Я... подожду. Вместе с Василием Александровичем мы покинули палату. В коридоре меня перехватил толстый эскулап и попросил на пару слов в кабинет. - Понимаете, товарищ майор, Вашему уважаемому отцу необходим специальный режим диеты. Мы ему конечно можем обеспечить, сварим, перетрем, но... продукты у нас... казенные, понимаете? А хорошо бы свеженькие, с базарчика. Я так понял, что Вы не местный, приезжий. Тут одна нянечка очень хорошо готовит для больных... - Все понял. - Я достал пачку отпускных, отделил пару сторублевок и подал врачу. - Хватит, пока? - Конечно, конечно, все в порядке. Сейчас же о всем договорюсь. Да, гм, не знаю как и сказать... - Скажите, я пойму. - Понимаете, мы даем Вашему отцу все необходимые препараты. Советского, так сказать, производства. Но есть зарубежные... аналоги. Они, не в обиду отечественной фармакологии сказано, в несколько раз эффективнее, но и дороже... - Сколько нужно заплатить? - Это правда, что Вы из Афганистана? - Правда. - Говорят... там платят чеками... - Сколько чеками? Он с придыханием назвал сумму. - Возьмите, делайте все, что нужно. Потребуются еще деньги, скажите. Лицо врача налилось краской и покрылось капельками пота, торопливо, не попадая в карман, комкая запихнул в халат полученное. - У меня есть хороший коньячишко. Не составите компнию? - Извините. Устал. Прямо с самолета. Да и тороплюсь. Как нибудь в другой раз. Спасибо. - Вам спасибо. Не волнуйтесь. Все будет в лучшем виде. До свидания. - Он всё же пошарил в столе и вытянул бутылку, но я уже закрыл за собой дверь кабинета, отсекая от себя толстяка, запах его пота, все происшедшее. Черт с ним, пусть хоть подавится, только лечит как следует. Василий Александрович окинул меня понимающим взглядом, приобнял за плечо и повел к себе. - Коньяк будешь, майор? - он наклонился, отворил дверку тумбы стола и достал початую бутылку молдавского пятизвездочного коньяка. - По чуть-чуть? - Спасибо. - Спасибо - Да, или спасибо - Нет? - С Вами, конечно - Да. Хотя за несколько прошедших часов я уже достаточно раз ответил Нет различным типам на аналогичное предложение. Но Вы - другой человек. И другие обстоятельства. Ничего, что за рулем? - Пятьдесят граммов, - усмехнулся, - допускаются даже в Америке. Предлагаю перейти на ты. За твоего отца. - Принято. Легонько, без лишнего звона, сдвинули медицинские, толстого зеленоватого стекла стаканчики и выпили обжегшую гортань мягким ароматным огнем янтарную жидкость. - Домой? - Домой. Жигули неспешно ехали по вечернему городу, и Вася последними словами крыл местных эскулапов из кардиологии, толстого прохиндея, косность, тупость, серость. Объяснял глупости, допущенные в начале лечения, клял наше российское безразличие, безобразное отношение к больным и к людям вообще. - Новейшие, красивые корпуса, хорошая аппаратура. Много современных, купленных за валюту приборов. А в гинекологии, пришлось столкнуться с сиим фактом, одно единственное смотровое зеркало. Вот им всех баб по очереди и смотрят. Как дезинфицируют? Один бог ведает. Говорю - перезаражаете ведь. Отвечают - авось пронесет. У нас практически одно нормальное отделение. Хирургия. Почему мы можем по-человечески работать, а они нет? - Я работал в Мали, в тамошних госпиталях. Вместе работали русские врачи и французы. Раньше Мали была их колонией. Младший медперсонал весь местный. Госпиталь старенький. Но чистота! Отношение к больным! Попробуй медсестра сделать что-то не так. Мгновенно вылетит с работы. Лекарства, все что положено, все, что врачом прописано, минута в минуту. А их отношение к учебе... - На сегодняшний день в нашем институте студенты, в большинстве своем, деточки непростых родителей. Позвоночники - по звонкам сверху принятые. По честному конкурсу, хорошо если пять - десять процентов поступает. Но даже не это столь важно. Если ты уже поступил, решил стать врачем, занял чье-то место - то учись. Тем более, что условия у большинства для учебы прекрасные. На самом деле... - он тяжело безнадежно вздохнул. - Вот характерный пример. Веду практические занятия. В группе несколько студентов иностранцев, из того-же богом забытого угла Африки, остальные - наши золотые мальчики и девочки. В первых рядах - черные, потом наши ребята и замыкают - девушки. Изучаем манипуляции, например инъекции. Предлагаю повторить на больном самостоятельно, девушки хихикают и жмутся по углам, мальчики наши выражают полное безразличие. Изредка кто-то соизволит взять инструмент в руки, как будто мне, их преподавателю, и больному делает величайшее одолжение. - Иностранцы, наоборот, аж дрожат, - Дайте мне, профессор, дайте мне. Делать стараются аккуратно, не причиняя боли пациенту, и состродание в глазах, и переживают страшно если, что-то не так. Снова просят доверить, повторить. В научном обществе работают, не стесняются переспрашивать, задавать вопросы. Честно отрабатывают затраченные на них деньги. На практику стараются попасть туда, где дают самостоятельно поработать... А наши - все с точностью наоборот. В администрацию, в санитарные врачи, где пожирнее кусок да полегче работа. Одно расстройство. Что станет с нашей медициной через несколько лет, когда нынешнее поколение студентов войдет в силу? Ответ прост - лечиться не у кого будет. Мы когда поступали жили медициной, являлись фанатиками науки, добродетели.... - Вы, Вася не отчаивайтесь, в Афганистане я видел много хороших, честных врачей, медсестер, санитаров. Наверняка эти люди составят костяк будущей медицины. - Естественно, золотую молодежь на войну калачом от маменек и папенек не загонишь. Вся надежда на оставшиеся десять процентов. Часть из них - ребята прошедшие армию. Жаль только базовые знания у многих слабоваты. Но есть среди них упрямые - зубами грызут, плачут, ночи не спят, наизусть страницы заучивают. Эти будут крепкими врачами. Пусть не талантливыми, но крепкими, если не пропадут в глубинке, не превратятся в чеховских Ионычей... В городах их вряд ли оставят. Здесь ОРЗ на больничных за пятерочки и свои кадры могут выводить. Василий говорил о наболевшем искренне, с такой грустью, такой непередаваемой тоской... - Вот перед глазами стоит одна чудесная девушка. Светленькая, с длинными косами, скуластенькая. Мне ее на днях один общий знакомый показал в коридоре, в перерыве между лекциями. Рассказал ее историю. Послушайте, очень поучительна хотя и нетипична. В школе девочка была победительницей всех олимпиад, золотая головушка. Мать растила ее одна, без отца. Погиб ли, ушел, не буду врать, не знаю. Готовясь к экзаменам по физике девчушка прорешала все задачки из сборника для поступающих, да еще изучила институтский учебник. То же - по биологии. За русский и химию не боялась абсолютно. На экзаменах ее мурыжили на каждом предмете дольше всех. Завалить не могли, но ставили - четверки. Разница - вроде бы маленькая, четверка тоже хорошая оценка. Но одного несчастного балла недобрала. Пошла в приёмную комиссию доказывать свою правоту. Бороться. Но это же бесполезно. - Нашлась одна добрая душа. Подсказал, мол пойди на год поработать в институте лаборантом, глядишь к тебе попривыкнут преподаватели, вроде как своя станешь, да и рабочий стаж появится. Девочка в тот же день подала заявление. Лаборантов всегда некомплект, ее приняли. Начала работать. Проработала год, мыла пробирки, ухаживала за подопытными животными, хорошо себя зарекомендовала. И училась на подготовительных курсах. На вступительных экзаменах - все повторилось, не добрала одного балла. Ведь каждое место денег стоит! И больших. Она в слезах - Как же так? Вы же говорили... Добрый малый ее по плечику погладил, по спинке, по волосикам - Будешь хорошей девочкой - поступишь!. Все правильно поняла. Поступила. Отличница. Умница. А след в душе остался... Незаметный такой надлом, шрамик... В каком виде он выползет наружу? Где? Когда? - Он опечаленно замолк. Поддерживая затухающий разговор я попытался сменить тему. - Вы работали в Мали с переводчиком? - С переводчиком, мой друг, это не работа. Перед командировкой полгода с женой учили дни и ночи напролет французкий язык с великолепным преподавателем университета. Кстати - французом, интереснейшим человеком, очень наблюдательным, остроумным... - За время работы в Мали накопилась масса впечатлений, стольких новых людей узнал, что хочется написать книгу. Сейчас строю дачу, восемьдесят километров от Харькова, несколько далековато, да и дело идет медленно. То нет материалов, то людей, то крана, то грузовика. Сплошная нервотрепка. Все-же надеюсь достроить. Поставлю письменный стол в мансандре, под крышей, открою настежь окно в сад и засяду писать книгу. Это моя мечта. Мы поставили жигуленка в бетонный бокс многоэтажного гаражного кооператива врытого в склон пересекающего жилой массив оврага. Трамвая ждать не стали. Неторопливо пошли пешком к нашему общему дому. В тот вечер Василий стал первым человеком кому рассказал, пусть коротко, опуская многие детали свою историю о том как с небес свалился в афганские горы. Верилось, что мой новый друг не болтун и сохранит все рассказанное в душе. - Все одно к одному. - Он медленно развел руками. - И не ведают они, что творят. Вы знаете, некоторые знакомые уехали, другие собираются уехать из страны. В слух об этом не говорят, естественно. Вот даже преподаватель французкого, о котором рассказывал, подумывает с женой уезжать в Бельгию, на родину отца. А ведь мать у него здешняя, немцы в полон угнали. В плену со своим французом и познакомилась. В шестидесятых уговорила вернуться с ней на Родину. Сын уже большой мальчик был. Все бросили, поехали. Теперь он сам женат. Жена - тоже харьковчанка, двое детей. Понимаешь, единственный преподаватель - носитель настоящего живого языка, так ему не дают даже ставки! Поль конечно зарабатывает, и неплохо, частными уроками, вот мою девочку учит, но все это не то. Ведь человеку хочется престижа, уважения. Он действительно прекрасный филолог, чудный преподаватель, профессиональный переводчик. ... Обижают у нас людей. В результате они срываются с насиженных, родных мест, тянутся в дальние края. Меня обдало жаром. Вероника! Ведь подобное произошло с ней. Сначала горькая, кровная обида. Унижение. Отъезд. Так Василий стал первым человеком которому поведал о Веронике. - Да, невеселая повесть о любви. И, тоже, как итог - отъезд из страны. К сожалению - закономерный. У тебя, тут Вероника совершенно права, нет выбора. Уж кого-кого, а офицера из страны никто не выпустит. Сломал бы ей в очередной раз судьбу, а себе еще и карьеру. Полагаю, правда, ты ее так и так сломал своим нездоровым любопытсвом к некоторым моментам собственной биографии. - Знаешь, .... у меня ведь тоже имелся выбор. Французкие врачи, работавшие с нами в Мали страшно удивлялись, почему такие отличные специалисты как мы с женой, согласны трудиться с утра до ночи за мизерную, по их понятиям, зарплату. Не знали сколько даже из этой зарплаты перепадало родному государству! Во Франции, говорили нам, вам обеспечена хорошая практика в госпиталях, свой частный кабинет или даже собственная клиника. - Клинику, не клинику но специалист нашего класса мог получать очень приличную оплату, позволяющую завести свой дом, машины... А главное возможность путешествовать по всему миру. Мне намекали, что могу рассчитвать на их помощь. Но!... Но... А главное в Харькове оставались дети. Хорошо, что за ними приглядывали наши родственники, знакомые. Но ведь этого мало. Детям нужны родители. Теперь, что жалеть! Жизнь - прекрасна. Работа есть. Дом - я строю! Правда маленький и далеко от города. Машина... Жигули. Гараж - кооперативный, зато в пределах досягаемости. Жизнь продолжается и она удивительна! Так дошли беседуя к его подъезду, покурили и Вася решил проводить меня. Постояли у моего парадного, снова покурили. Расставаться не хотелось. Впервые я нашел человека с которым можно свободно говорить о многих тревоживших мою душу вещах. Друга. Записали в блокноты адреса и номера телефонов. На прощание Василий дал свою, редкую в те времена визитную карточку. Договорились, что утром встретимся возле подъезда и вместе поедем в больницу. На том и распрощались. Мои ноги гудели после тяжелого, насыщенного событиями дня когда после долгого перерыва вновь поднимался по знакомой лестнице на второй этаж. Забрал накопившиеся в почтовом ящике газеты, журналы и конверты. Отпер ключем дверь и вошел. После долгой разлуки, после тревог и скитаний наконец-то добрался домой. Гарнизонная однокомнатная холостяцкая квартира служила лишь местом временного обитания последние годы перед Афганом. На войне жильем стал приспособленный под офицерское общежитие бочкообразный вагончик, который делил с другими начальниками служб вертолетного отряда. Дом - всегда один. Здесь. Включил в коридоре свет. Повесил плащ рядом с отцовской аэрофлотовской шинелью. Снял китель, скинул туфли и одел свои старые тапочки. Посмотрел на часы и решил позвонить в больницу. Дежурная сестра проверила записи, спросила о чемто нянечку и сказала, что больной прнял все прописанные врачем лекарства, в том числе и новые, заграничные, покушал немного овощного отвара из принесенных с базара продуктов и заснул. Судя по всему чувствует себя неплохо. В палате тепло, спокойно. Поблагодарил медсестру и попросил передать отцу, естественно когда он проснется, что приеду завтра с утра. Так или иначе, но толстый эскулап оперативно начал отрабатывать полученные деньги. Снова принялся накручивать диск телефона, дозваниваясь до Димыча. Как парень холостой, общительный, приятной наружности, интересный собеседник да к тому же неплохой гитарист, обладающий необычным хрипловатым голосом, друг приходил домой, если приходил вообще, не раньше девяти вечера. Повезло, после первого же гудка, трубку поднял сам Димыч. - Привет, майор! Как отец? - Привет, Димыч! Немного лучше. Только от него. Уже перевели в другую, менее населенную палату. Назначили диету, новые, более современные импортные лекарства. Вот сейчас опять звонил. Дежурная сказала, что покушал и спит. Самочувствие, говорит, нормальное. - Отлично. Ты звонишь из дома? - Угадал. - Никуда не уходи. Беру бутылек и жму к тебе. Пока. - Не нужно бутылька. Здесь найдется достаточно. Давай, приходи. Димыч не заставил себя ждать. Среднего роста, стройный, с широкими прямыми плечами и тонкой талией гимнаста, черными жесткими волосами, мужественными, рубленными чертами лица, немного правда подпорченными результатами падения из окна третьего этажа женского общежития. Тогда пришлось спасаться бегством, дабы не подмочить репутацию очередной подруги. Неудачно спрыгнув он умудрился врезаться в бетонную балку, сломать в двух местах челюсть и посеять под окошком избранницы добрую половину зубов. В это время мы с полковником торчали в Москве занимаясь пробиванием идеи о бомбежке Афгана, потому не составило большого труда отпроситься на субботу - воскресенье в Харьков проведать друга. В больнице Димыч гордо разгуливал по коридорам, запахнутый в коричневый байковый халат, словно античный герой в тогу. Нижняя часть лица героя-любовника оказалась армирована проволочками и украшена бинтами. Говорить Димыч не мог, но бодро окидывал горящим взором блестящих голубых глаз всех более-менее привлекательных особей женского пола, как в белых так и в байковых халатиках. Потом рассказывал, что здорово научился изготавливать из использованных катетерных трубочек разнообразные фигурки, пользовался заслуженной популярностью и любовью, в общем не зря провел время в больнице, добавив пару увлекательных страниц к своему жизненному роману. - Любовь в больнице, - говорил Димыч посмеиваясь в отпущенные после падения усы и блестя стальными зубами, нечто совершенно потрясающее... Женщины ведут себя по-иному, чем вне больничных стен. Наверное потому, что бельишка им не полагается. Ничего не сдерживает. Эх, мне бы там гитару иметь! Больше бы успел. Вот и теперь Димыч стоял на пороге, неунывающий, практически не изменившийся за время расставания, улыбающийся во весь стальной рот. Даже одет оказался так же, что было, вообщем, не удивительно при ставке старшего инженера и обилии подруг. Словно в прежние встречи прошли в столовую. В серванте привычно стояли несколько бутылок, хранимые для дорогих гостей. - Сегодня у меня коньячный день. Не стоит прерывать. Ты не против? - Давай коньячишко. Дело хорошее. Только чем будем закусывать? - Не боись. Найдем. - Я привык, что хлопотами матери в доме всегда имелась вкусная еда. ... да, пока жила мама. Видимо, оставшись один, отец не особо утруждал себя готовкой. На комфорке осталась кастрюлька с вареной, расползающейся в воде картошкой, которую понюхав отправили в мусоропровод. В хлебнице нашлось полбуханки черного хлеба, в холодильнике дюжина яиц и открытая банка замечательных, маринованных еще матерью, огурцов. Поставили жариться яишницу. Пока она шкворчала и прыгала на сковородке, открыли золотистую, нарезную крышечку, наполнили хрустальные резные стаканчики и выпили за выздоровление бати, за встречу. Пили коньяк и закусывали пахучими, хрумкими, пряными огурцами. Димыч интересовался как в Афгане с бабами и очень печалился узнав бедственное положение дел. - Здесь тоже не мед. На все нужны бабки. Телки пошли привередливые. Подавай им машину, квартиру, рестораны. Зарплаты катастрофически не хватает. - Вот, - он показал на голову с редкими пока, серебристыми нитями, седеть стал. Пора жениться, наверное. Мать пилит, отец просит. Но на ком? - С этим, по моему у тебя никогда не существовало проблемы. Выбери подходящую кандидатуру и вперед. - Эх, - он вздохнул, - не пойдет. Они же хорошие девочки. Но все по общагам. Малярши, лаборантки, медсестрички. Где жить? У родителей на голове? А деньги для семейной жизни? Тут одному еле хватает. А дети пойдут? Жене прийдется дома сидеть.... Нищету плодить не хочется. - Ты же классный специалист. Помню, изобретал, что-то. Может внедришь, получишь деньги... - Уже было. - Димыч налил себе полный стаканчик коньяка и выпил одним махом будто водку. - Изобрел. И даже получил авторское свидетельство. Хорошая, кстати, штука. Представь себе сколько сейчас говорится о роботах, о поточных линиях. Но в стране их единицы, да и те или импортные, или укомплектованы наполовину импортной техникой. Знаешь почему? - Объясни. - Гидравлика, зажимы, моторы, сменные головки - это ерунда, это мы можем сами изготовить. Еще похлеще чем импортное получится. Считай 99% всего железа. - Так в чем же дело? - В этом, одном маленьком, малюсеньком, крохотном процентике. В точности перемещения всего остального железа. Если не соблюдается постоянная микронная точность движения всех саппортов, станин, гидравлики, зажимов, инструментальных головок то на выходе окажется не готовая спроектированная конструкторами продукция, а набор продырявленных в произвольных местах железок из которых невозможно ничего собрать. Понимаешь? - Да, понятно. - Все дело в датчиках перемещений. А их то у нас не выпускают. Покупаем за бешенные деньги по всему свету. Кто продаст. Продают совсем неохотно. Во первых, - это стратегическое оборудование и новейших образцов Союзу не продадут. В лучшем случае устаревшие на пару лет и то, через третьи руки. Ни тебе гарантии, ни сервиса. - Он загнул палец. - Во вторых, - последнее время тензора вроде бы начали продавать официально, но только в комплексе с оборудованием поточной линии, с установкой и пуском - под ключ. А это не всегда возможно. Предприятия наши выпускают не только сеялки-веялки. - Вот я и решил взяться за эту проблему. Разработал теорию, конструкцию, собрал опытный образец, испытал его. Пашет как зверь. Ни сбоев, ни отклонения. Оформил заявку на изобретение. Послал в Комитет по изобретениеям. Приготовился ждать и бороться. Но не пришлось. На удивление быстро получил положительный ответ. Затем само авторское свидетельство. Обрадовался словно ребенок, скакал до потолка. Планы строил. На заводе к моей разработке отнеслись хорошо, помогали всем - от людей до материалов. Рекомендовали к внедрению. Но сами мы такое не осилим, да и не по профилю. Послали в Москву в Министерство. Не буду описывать чего стоило попасть на прием к министру. Но попал. Принес свои образцы, бумажки, отзывы. Вошел. Сидит приятный такой мужик, лет пятидесяти - пятидесяти пяти. Поздоровались. Выслушал меня внимательно. Все посмотрел. Задал несколько толковых вопросов. Вижу, не просто чиновник, но действительно специалист. У меня сердце радовалось, из груди прыгало когда поздравил с успехом, поблагодарил - Отличная работа. Мне очень нравится. И... отодвинул все на край стола. - Превосходные результаты, гораздо лучше японского аналога. Открыл ящик стола и вынул датчик размером с кулак, а мой, заметь, со спичечный коробок. Министр вздохнул, взвесил на одной руке мой, на другой японский датчик и отложил мой в сторону. Вот, Внешторг договаривается с японцами о строительстве под ключ завода по выпуску датчиков. Будем строить. - Я ему кричу буквально, мои мол лучше, дешевле, надежнее... А он в ответ - Согласен, все принимаю, твои - лучше, а строить станут японцы. Вот смотри. Первое - если они строят, то весь нулевой цикл, подъездные пути, коммуникации под особым контролем, все местные органы начнут копытами землю рыть, что бы перед Москвой не оплошать. Проблем не возникнет. А под твои - устроят такой долгострой и волокиту, все разворуют к чертям собачим, что я на пенсию уйду раньше чем завод пустим. Второе - оборудование прийдет все в комплекте и его сами же японцы смонтируют и отладят. Если наши возьмутся поставлять... - он только зло сплюнул в корзину для бумаг. Третье - завод запустят и только после этого будет подписан без всяких пьянок и приписок документ о приемке. Четвертое - они берутся построить поселок при заводе со всем соцкульбытом. Пятое - обучить персонал работе на оборудовании. В каком случае у меня меньше головной боли? Ты толковый инженер. Твори. Может следующее изобретение окажется счастливее. А за это мы премию выпишем в размере оклада... даже двух. Рекомендую оформить как кандидатскую диссертацию. Сам отзыв дам. Вопросы есть? Димыч тяжко вздохнул. - Ушел я от него словно обхезанный, одним словом - в ужасном состоянии духа. Премию с девками пропил. Диссертацию правда защитил быстро... Да на фиг она мне нужна. На будущий год, договорился с кумом, поедем сады в Крыму охранять. На все лето. Оплата приличная, бесплатная жрачка, свежий воздух, часть заработанного возьмем натурой - урожаем. Наймем фуру, двинем не Север, в твои родные края, на базарах с возов словно чумаки торговать. Если сможешь вырваться из своего сраного Афгана, где как я понял из твоих рассказов, даже баб порядочных нет, присоединяйся. Пошло оно все... Допили коньяк. Доели яишницу, огурцы и даже выловили из банки маленький зеленый стручек горького перца. Я одел старую канадку отца, сунул в карман сигареты и пошел провожать Димыча домой. Неладной предстала передо мной жизнь страны лежащей за спиной афганской войны.