– Так это ж даль какая! – взвыл Виталик. – Час целый трястись!
– Ничего, проедемся, нестыковки в протоколе устраним… – и следователь зашагал к машине.
– Хек Малахольный! – сквозь зубы прошипел Виталик.
Дом стоял мрачный и хмурый, несмотря на солнечный день. Казалось, он смотрит на незваных гостей, как злой, склочный старик. Ворота были распахнуты настежь. На участке царило полное запустение.
– Так и было, – буркнул Михалыч, перехватив взгляд следователя, – этот, что жил тут, ничего не делал.
Дверь была не заперта, а слегка прикрыта.
– Вот санитары, черти! – ругнулся Виталик. – Мы ж им велели двери запереть и ключ под крыльцо положить!
Он пошарил под третьей ступенькой крыльца и нашел ключ – большой, старинный, с фигурной бородкой.
– Вот же он!
Малахольный не оглянулся: он внимательно рассматривал дверь. Дверь была старая, дубовая, потемневшая от времени, но крепкая. Рядом с замочной скважиной едва просматривались следы старинной печати, как будто кто-то аккуратно вырезал ее из дерева. Какой-то странный крест в круге, и еще полустершаяся надпись, ее было совсем не разобрать. Следователь достал было из кармана лупу, но, оглянувшись на нетерпеливо топтавшегося Виталика, пробормотал: «Ладно, это потом» – и потянул на себя тяжелую дверь.
И тут же мысли о странной печати вылетели у него из головы, поскольку в холле они увидели лежащую навзничь мужскую фигуру.
– Мамочки! – взвизгнул Виталик, которому показалось, что это позавчерашний покойник вернулся в дом, чтобы умереть в нем еще раз, что называется на бис.
– Это чтой-то? – голос Михалыча от неожиданности пустил петуха.
Один Малахольный не потерял присутствия духа, похоже, его ничем невозможно было удивить.
Труп принадлежал молодому человеку лет двадцати пяти. Он лежал, раскинув руки, на лице застыло непонятное выражение. Шея была повернута под немыслимым углом. В холле было полутемно. Михалыч повернул выключатель – никакого эффекта.
– А ведь позавчера свет был! – заметил он. – У него еще масляная батарея комнату наверху грела…
Теперь в доме стоял вселенский холод.
– Я ставни открою! – Виталик с видимым облегчением выскочил из дома и стал открывать ставни снаружи.
У Михалыча в голове мелькнуло воспоминание, что в прошлый раз ставни были открыты, в холле было не так темно. Но он посчитал эту мысль неважной.
При свете дня Михалыч нашел электрический щиток, который располагался в углу. Все рубильники на нем были выключены.
– Эти, из труповозки, постарались? – вслух спросил он и сам же себе ответил: – Ага, электричество вырубили, а дверь не заперли… вот умники, прости господи!
Он повернул рубильник, но ничего не произошло. Теперь видно было, что лампочка под потолком разбита, один патрон торчит.
Малашкин осматривал труп, Михалыч же поднял голову и оглядел лестницу. Перила на ней были сломаны.
– Значится, мне так видится картина случившегося, – залопотал вернувшийся Виталик. – Это бомж какой-нибудь забрался ночью, дверь-то не заперта, вот он и решил поживиться чем-нибудь. Или переночевать. Полез в темноте, а перила старые, они и подломились…
– С чего это им ломаться? – недоверчиво спросил Михалыч, он вспомнил, что, когда они в тот раз ходили наверх, перила на лестнице были хоть и старые, но крепкие.
– Никакой это не бомж, – сказал, поднимаясь, Малахольный, – одет прилично, вон, куртка фирменная, норвежская, и лицо чистое. Брился недавно.
Лицо и правда было гладкое и чистое. А на руках грязь, но не давнишняя, въевшаяся в поры и под ногти.
– Городской он, – согласился Михалыч, – и как здесь очутился?
В карманах потерпевшего не было никаких документов, только билет на электричку в оба конца от Финляндского вокзала до станции, следующей за Лиственным.
– Тот, прошлый, так же лежал? – спросил Малахольный.
– Не, тот в подвале отдыхал, – заторопился Виталик, – и шея вроде нормальная у него была…
– Вроде… – хмыкнул Малахольный, – работнички…
Света в подвале тоже не было. При скудном огоньке Михалычевой зажигалки удалось рассмотреть только кучу досок на полу. Лестница была пустая – все ступеньки целы и ни следа крови.
– Ладно, идем наверх, научу вас, как протокол осмотра составлять положено…
Под занудливый, пробирающий до печенок голос Малахольного Михалыч писал протокол. Виталик рыскал по дому и под лестницей нашел три не слишком плотно набитых рюкзака. Набор вещей в них был примерно одинаков: термос, пустой контейнер из-под еды, топорик, складная лопатка, моток веревки… В одном рюкзаке была походная аптечка и косметичка со скромным набором: помада, пудра, носовой платок, влажные салфетки… Этот рюкзак был поменьше и понаряднее.
– Бабский, – уверенно заявил Виталик.
В последнем рюкзаке нашли компас и карту.
– Все ясно, – вздохнул Михалыч, – копатели это. Шляются по деревням, ищут невесть чего… Не то оружие в финских дотах, не то иконы старые, не то еще что… Некоторые скелеты выкапывают, которые с войны остались, а потом хоронят как положено. Судя по вещам, их трое было. Заблудились, сунулись в дом этот, только куда они потом делись? Так испугались, что товарища своего бросили и дали деру? Это уж совсем надо сволочами быть…
– Или очень испугаться, – вполголоса проговорил Малахольный, – только такие хлюпики не стали бы по болотам ошиваться… А вот это что такое? – он ткнул пальцем в старую карту, где посредине болота был поставлен шариковой ручкой крестик.
К нему шли едва заметные стрелочки через лес от станции, той самой, куда, согласно билету, приехал утром покойник.
– Что там находится?
– Да черт его знает! – Михалыч пожал плечами. – Болото там гиблое, никто не ходит…
– Эти же пошли… – Малахольный упрямо наклонил голову, вглядываясь в карту.
– Значится, мне так видится картина происшествия! – встрял приободрившийся Виталик. – Что-то случилось там, на болоте, и этот… – он мотнул головой в сторону покойника, – за помощью побежал. Но сам навернулся…
– Ага, только зачем он три рюкзака с собой тащил? – хмыкнул Михалыч. – Тяжесть такую…
– Дом кому принадлежит? – отрывисто спросил Малахольный. – Хозяину сообщили?
– Да нет его, он за границей надолго! Так девчонка сказала, свидетельница. Она его не знает.
– А вы проверили? Мало ли что девчонка скажет! В регистрационную палату в Выборге звонили? Кто раньше хозяином был?
– Позвоним… – глухо сказал Михалыч, добавив про себя еще несколько непечатных слов.
Малахольный сам позвонил в морг и добился того, что санитары обещали приехать сразу же. Затем он тщательно запер входную дверь, закрыл ставни и, пройдясь вокруг дома, даже поставил на место оторвавшуюся доску от окна в подвале.
Два дня после того как она узнала о смерти Никиты, Лиза провела как в тумане. Хорошо, что они пришлись на выходные. Лиза вернулась в пятницу совершенно без сил и молила Бога только об одном: чтобы у Капы было относительное просветление и она не устроила пожара, всемирного потопа или еще какого-нибудь светопреставления.
Капа встретила ее во всеоружии. На ней были винтажная широкополая шляпа и трикотажные Лизины брюки, а сверху – клетчатая мужская рубашка, в которой Лиза красила в прошлом году балкон. Она точно помнила, что выбросила ее, стало быть, Капа успела тогда перехватить и спрятать. Морщинистую Капину шею и плечи прикрывал шелковый шарф, который волочился сзади по земле.
Капа вышла в коридор босая, и чтобы ни у кого не осталось сомнений, чей образ ее вдохновил, еще и мурлыкала песенку «Айседора Дункан – ля-ля-ля…».
Впрочем, из зрителей в наличии была одна Лиза, а она давно уже изучила все Капины заморочки.
В квартире, как ни странно, было относительно чисто, на плите остывал суп, и посуда вымыта – соседка честно отрабатывала деньги, что платила ей Лиза.
Лиза думала, что без сил упадет в постель и проваляется там два дня, однако, увидев суп, она осознала, что безумно хочет есть.
Он зажгла под кастрюлей горелку и заставила себя переодеться и вымыть руки. Всю одежду нужно отправить в химчистку, а сапогам, похоже, уже ничего не поможет, из новых они стремительно превратились в старые, и изменения эти необратимы, как у человека. Но в данный момент это Лизу не интересовало.
Она набросилась на еду, как будто не ела неделю. Съела тарелку супа и положила добавки.
– Лизочек, какой у тебя замечательный аппетит! – тотчас восхитилась Капа, сама она ела, как птичка, обожала только сладкое печенье и мягкие шоколадные конфеты. – Я знаю, ты ждешь маленького! Конечно, теперь надо питаться за двоих…
Это был больной Капин вопрос, она то и дело утверждала, что безумно любит детей. По наблюдению Лизы, она просто понятия не имела, что это такое – маленький ребенок. У самой Капы детей никогда не было.
Ответить Капе у Лизы не было сил.
