Магазины, палатки, лотки с книгами, газетный киоск, ларек с пирогами и хлебом — довольно вкусным, в отличие от магазинного, надо сказать, — еще палатка с сигаретами, за ней «Союзпечать». Дальше целый ряд продуктовых магазинчиков и пара забегаловок, туалет, за ним еще кафе с изысканным названием «Дорожное», дальше поворот, за ним контейнер с мусором. Воняло здесь отвратно, между контейнерами шмыгали крысы, на бортах металлических ящиков сидели вороны, в помойке деловито рылись довольно крупные псы. Макс глянул на это безобразие, поморщился и пошел обратно, по дороге забирая вправо, к другому забору, вдоль которого сидели бабки и торговали зеленью и кабачками с собственного огорода. Макс притормозил было рядом с одной — подумал, что, может, бабка видела Юльку, уже собрался спросить, но снова передумал. Перешел дорогу, оказался у ворот рынка, заглянул внутрь. Народу полно, покупатели ходят от одного прилавка к другому, и пахнет вкусно — кондитеркой и свежим творогом, так пахнет, что слюнки текут. Понятное дело, позавтракать-то он не успел и без ужина вчера обошелся, вот организм свое и требует.
Макс не удержался, купил себе мягкую свежайшую булку, выгреб из кармана мелочь и, держа булку в зубах, принялся отсчитывать деньги.
— Осторожно, — сказали сзади, — деньги держите, или отнимут. Налетят как вороны, я видела.
Макс отдал деньги продавщице, обернулся, но никого рядом не оказалось. Догадался глянуть вниз — там стояла бабулька в выцветшей плетеной шляпе и пестром халате. Бабулька смотрела на Макса снизу вверх, подняла указательный палец к небу и говорила предостерегающим учительским голосом:
— Здесь цыганок много, ходят, высматривают, что плохо лежит. Осторожнее надо.
— Спасибо, — сказал бабке Макс, откусил от булки хороший кусок и отошел, делая вид, что рассматривает товар, а сам думал, как быть дальше.
Рогожскому надо позвонить, это понятное дело, рассказать все, что узнал, но это сейчас не имеет значения. Наверняка в дом Левицкой охранники уже позвонили и наябедничали на самоуправство Еланского, что именем миллионерши конфисковал машину и смылся на ней черт знает куда. Хотя почему черт знает — на вокзал, он этого не скрывал, и Рогожский уже наверняка в пути, летит, как ведьма на помеле… Ведьма. Вот они, голубушки.
С дальнего конца прохода, что вел от палатки с курицами, шла пестрая, горластая и довольно большая толпа. Цыганки орали, как вороны на помойке, то разбегались во все стороны, то снова сходились в толпу и при этом не переставали орать. Клянчили деньги, предлагали погадать на будущее, призывали проклятья на голову тех, кто отвечал отказом. Поэтому люди, в основном среднего и пожилого возраста тетеньки, что пришли на рынок за дешевыми (а местами и просроченными) продуктами, предпочитали молча отворачиваться и прижимать к себе сумки. Цыганки злились, пронзительно орали, тянули к женщинам грязные руки в дешевых кольцах и делали вид, что хотят вырвать сумку. Женщины разбегались от них куда подальше, побежала и бабушка в шляпе, просеменила мимо и скрылась в палатке с конфетами, даже дверь за собой закрыла, и Макс остался с пестрой, орущей и неопрятной толпой один на один.
Цыганок он, однако, не заинтересовал, те лишь косились на него, скалились золотыми зубами и неуверенно предлагали погадать «на невесту», получив в ответ молчание, попросили денег. Толпа попрошаек, как он заметил, состояла из баб старше сорока — толстых, неповоротливых, но странно грациозных, движения их были плавными, а говор речитативом завораживал, вгоняя в транс.
— Дай денежку на хлеб ребенку, — прогундосила седая черноглазая баба в ярком платье и платке на голове, — дай денежку, и я невесту тебе покажу, красивую, молодую, богатую. Богат будешь, счастлив будешь с молодой женой, красавец, дай денежку, — крутилась она рядом, Макс молча жевал булку и смотрел в другую сторону. Брать у него было нечего, если только ключи от «Приоры», но он зажал их в ладони, а руку засунул в карман джинсов. Цыганка не отставала, и Макс сказал с набитым ртом:
— Я тебе сейчас сам погадаю. На мужа. На старого, злого, нищего больного импотента. Давай руку.
И сделал вид, что хочет схватить цыганку за запястье, все в тонких, противно звенящих браслетах из потемневшего серебра. Та отшатнулась, прищурила глаза, прошептала что-то и сплюнула Максу под ноги, он в ответ сплюнул через левое плечо и принялся дожевывать булку.
Цыганки прошли мимо, направились к выходу с рынка, по пути тащили с лотков всякую мелочь и громким хохотом отвечали на вопли продавцов. Одна задержалась, торопилась следом за своими, почти бежала, подобрав юбку и придерживая тяжелую сумку, что висела у нее на плече. Макс глянул на тетку, отвернулся, постоял так мгновение и повернул голову — показалось или нет, но вещь была ему знакома. «Что за черт…» — Он догнал цыганку, пошел следом за толпой: та уже затесалась в середину, перекинула сумку на живот и принялась копаться в ней. На ходу делать это было неудобно, цыганка застегнула «молнию» и перекинула сумку на спину, потопала дальше, переговариваясь с товарками на своем языке. Макс всмотрелся и понял, что не ошибся: эту самую сумку он видел вчера у Юльки в руках и сегодня на записи с камеры, когда девушка подходила к будке охраны.
Сердце нехорошо екнуло, в голову полезла сразу туча мыслей и предположений, нарисовалось множество путей и возможностей, каким образом Юлькина вещь оказалась в руках у немытой побирушки. И от каждого варианта по хребту бежал холодок, сердце снова билось где-то в горле, и накатывало поганое чувство слабости и собственного бессилия.
— Стой! — крикнул он цыганке, но голос подвел, сорвался, получился не крик — невнятный шепот, Макс откашлялся и заорал во все горло: — Стой! Стой, курва!
Чем только все испортил. Цыганки мигом почуяли, что дело — дрянь, что не бабушка — божий одуванчик им в спину орет и не рыхлая торговка, что ни на шаг от лотка с рыбой не отлучится. Мигом заткнулись, подобрали юбки и кинулись бежать, ловко преодолели толпу на входе и бросились в разные стороны. Макс не отставал, в воротах, правда, малость подзатерялся, не выдержал, пнул оказавшегося на пути кривоногого жирного дядю в спину и вылетел на дорогу, закрутил головой по сторонам. Цыганки бежали в сторону переезда. Макс прищурился, высматривая Юлькину сумку, заметил бивший цыганку по спине холщовый вещмешок с надписью по-английски и рванул следом. Больше не орал — чтобы дыхание не сбить и добычу не спугнуть, хоть чего там пугать: бежали они, несмотря на свои габариты, резво. Не в первый раз, видимо, от преследования уходили, оглядывались на бегу, щерились, сверкая золотыми зубами. Макс наддал еще, но видел, что не успевает: переезд близко, да еще и закрывается вдобавок, и сирена орет, и шлагбаумы опускаются, машины уже встали в очередь. И все, кто есть на вокзале, пялятся на Макса, на цыганок: кто смеется, кто советы подает, кто с дороги убраться спешит, и спасибо ему за это.
Толпа цыганок поредела, от их стаи откололись еще трое, резко взяли вбок и смылись в сторону старого заброшенного барака. Макс мельком глянул на них — черт с вами, валите, не до вас, — и побежал дальше, не выпуская из виду Юлькину сумку и тетку, что летела с поразительной скоростью и легкостью.
К переезду подбежали почти одновременно, тетка притормозила на бегу, оглянулась, оскалилась и, сбросив сумку с плеча, ринулась на рельсы. От рева тепловоза заложило уши, Макс подхватил сумку и едва успел проскочить прямо под носом товарняка. Волна горячего, пахнущего металлом воздуха, рев, грохот колес за спиной, визг сигнала — это водители с той стороны переезда то ли приветствовали его, то ли поражались его идиотизму. А цыганка брела вдоль череды машин, она стянула с головы платок и вытирала лицо, оглянулась — и Макс заметил испуг на ее смуглом лице. Даже не испуг — ужас, она точно покойника ожившего узрела, дернулась было бежать, но Макс моментально оказался рядом. Схватил ее за руку, сжал с силой и даже чуть вывернул запястье, отчего браслеты погнулись, а смуглое лицо цыганки точно мукой припорошило.
— Что тебе, — бормотала она, — что надо? Сумку бери, деньги бери, только отпусти…
Она полезла куда-то под многослойную юбку и вытащила небольшой кошелек: черный, из хорошей дорогой кожи, с золотыми заклепками, сунула его Максу. Тот пихнул его в карман джинсов, дернул тетку на себя и проорал, перекрывая грохот товарняка:
— Где взяла, сучка? У кого выманила, говори, или под поезд кину! Пошли, тварь!
И потащил ее к рельсам.
Цыганка завизжала — протяжно, пронзительно и высоко, ей даже воздуха набирать не приходилось, визжала на одной ноте и заткнулась только тогда, когда Макс толкнул ее на пути рядом с теми, где еще грохотал товарняк. Цыганка не удержалась, споткнулась, Макс схватил ее за волосы и дернул назад, крикнул в ухо:
