— Где взяла, сучка? У кого выманила, говори, или под поезд кину! Пошли, тварь!
И потащил ее к рельсам.
Цыганка завизжала — протяжно, пронзительно и высоко, ей даже воздуха набирать не приходилось, визжала на одной ноте и заткнулась только тогда, когда Макс толкнул ее на пути рядом с теми, где еще грохотал товарняк. Цыганка не удержалась, споткнулась, Макс схватил ее за волосы и дернул назад, крикнул в ухо:
— Где взяла, спрашиваю? Когда, у кого?
Сквозь слезы и грохот колес расслышал что-то вроде: «Девушка подарила, молодая, красивая, сама подарила и ушла». Лицо у Макса при этом сделалось такое, что цыганка заткнулась и пробормотала уже совсем другое, какой-то бессвязный набор слов, и Макс разобрал в нем «теплотрасса».
— Пошли, покажешь, — приказал он и, едва мимо проскочил последний вагон товарняка, поволок цыганку через рельсы обратно к вокзалу и рынку, не обращая внимания ни на любопытные взгляды, ни на сигналы машин и скабрезные шуточки, что неслись со всех сторон.
Идти пришлось минут десять — обогнули рынок, вышли к старому, еще дореволюционной постройки дому с кучей угля у единственного подъезда, прошли мимо его облезлой стены и повернули за угол. И еще раньше Макс заметил остальных цыганок — они шли поодаль, но молчали, приближаться не рисковали, но и не отставали. Он пару раз глянул на них, давая понять, что все видит, те останавливались, но ненадолго, тащились следом за ревущей товаркой, однако отбить ее не пытались.
За домом обнаружился огромный пустырь, заваленный строительным мусором и прочим хламом с ближайшего рынка: коробками, ящиками, мятыми банками и битым стеклом. И показались толстенные, обмотанные драной стекловатой трубы теплотрассы, они уводили в заросли крапивы и полыни. Макс встряхнул цыганку за шкирку пестрого платья, и та показала рукой влево:
— Там была. Может, ушла, не знаю. Отпусти.
— Ушла — искать будешь. Не найдешь — тут закопаю, — пригрозил Макс, разглядывая окрестности. Ржавые трубы уходили в обе стороны, терялись в траве, он толкнул цыганку вперед, к тому месту, что она показала, сам шел по тропинке следом. А что — хорошо тут, удобно: тихо и вокзал рядом, самое место, чтобы доверчивых потрошить. В переносном смысле, конечно.
И увидел Юльку. Она сидела спиной к нему на трубе, сидела, опираясь локтями на колени и опустив голову. Волосы растрепаны, как и вчера, висят лохмами, но красиво отливают на солнце каштановым и золотым, острые лопатки шевелятся под футболкой, джинсы того гляди свалятся, если бы не толстый кожаный ремень, что держит их на бедрах. И сразу легко стало на душе и спокойно: жива, слава богу, жива и здорова, а с остальным сейчас разберемся!
Юлька услышала шаги за спиной и обернулась, посмотрела на Макса странно: то ли узнавала его, то ли нет, щурилась, закрывалась ладонью от солнца. Посмотрела, отвернулась, потом снова повернула голову и спрыгнула с трубы: то ли бежать собиралась, то ли черт знает почему.
Макс толкнул цыганку перед собой, та сделала еще несколько шагов и уперлась, не желая идти вперед. Макс кинул сумку Юльке, та поймала ее, прижала к груди и так застыла, бестолково хлопая глазами за стеклами очков.
— Проверь, все ли на месте, — скомандовал Макс, и Юлька принялась перерывать содержимое «вещмешка».
— Кошелек… — Макс не дал ей договорить, кинул на трубу черный с золотом кошелек, Юлька открыла его, заглянула внутрь и бросила в сумку. И снова схватила ее, прикрылась, точно ожидая нападения, и смотрела на Макса вовсе уж бессмысленным взглядом. Цыганка, воспользовавшись заминкой, попыталась удрать, Макс бесцеремонно схватил ее за волосы, дернул, заставляя поднять голову.
— Она? — только и спросил. Юлька кивнула, едва не уронив очки, подхватила их и напялила кое-как, криво, но надежно.
— Все? — спросил он.
Девушка сказала:
— Еще кольцо было, я ей отдала. Пусть вернет, оно не мое.
— Слышала? — Макс пнул цыганку коленом пониже спины. — Кольцо гони, сучка, и проваливай. Еще раз тут увижу — и всю свору вашу перестреляю, на фиг, как собак! Я сидел, мне плевать, а тебя закопают, ребеночек сиротой останется.
Цыганка всхлипнула, потом разревелась и вытащила из-под юбок маленький узелок, размотала тряпку и подала Максу широкое золотое кольцо с маленькими бриллиантами. Не девичье украшение, скорее, мужику подойдет, даже ему впору будет, он не любитель. Он обручальное только носил, недолго, правда, но уж так ему карта легла.
— Это? — Он показал Юльке кольцо, та схватила его и нацепила на средний палец, сжала руку в кулак. Смешно на нее было смотреть и жалко до невозможности: попалась девчонка на цыганскую разводку, жениха, поди, посулили, богатого и красивого, она и купилась, деньги и золото отдала. Ничего, урок ей будет. А то: в Москву, в Москву… Все, баста, домой пора.
— Катись, курва. — Макс толкнул цыганку в спину, та пробежала по тропинке, споткнулась, грохнулась на колени. Охнула, вскочила, оглянувшись, подобрала юбки и помчалась к своим товаркам, что кучковались поодаль. Макс глянул на них, убедился, что они убрались куда подальше, подошел к Юльке и помог ей перелезть через трубу. Та дрожала, как промокший под дождем щенок, без конца поправляла очки и шмыгала носом, но не плакала.
— Я ей денег дать хотела. Она сказала, что ребенку есть нечего. Я достала кошелек, они все меня окружили и сказали, что мне будет счастье, что я добрая. Как здесь оказалась — не помню, потом ты пришел, — бормотала она, не смея поднять глаза.
Макс молчал, глядел в сторону на жирную полынь и роскошную крапиву. «Выпороть бы тебя, дрянь такая!» — Он вспомнил и лицо Левицкой, и перекошенного Рогожского, вспомнил, что так и не позвонил ему, и взял Юльку за руку, сжал, как цыганку недавно. Юлька пискнула и подняла голову, и Макс увидел, что глаза у нее красные и полны слез.
— Ревешь? Это хорошо, это правильно, — безжалостно сказал он, — так тебе и надо. Люди за тебя волнуются, а ты… Дура ты, Юлька, просто дура. Ладно, это не мое дело. Пошли отсюда.
И повел Юльку за руку к брошенной у школы «Приоре».
Чувство такое, что стрекозу на цепочке держит, даже не стрекозу — кузнечика, больно Юлька на него сейчас похожа. Только лохматого и бледного, еще дрожащего с перепугу, длинные пальцы дрожат, вцепилась в ремень сумки так, что они побелели. Но идет смирно, послушно, только по сторонам глазеет так, что очки сверкают. «Точно стрекоза». — Макс ухмыльнулся незаметно, достал брелок и нажал кнопку.
Юльку задвинул на заднее сиденье — та слушалась беспрекословно, даже не спросила, что за машина и откуда. Села, обхватила сумку и уставилась в окно, пока ехали через город, так и сидела, прикусив губу. Макс изредка поглядывал на девушку в зеркало заднего вида, убедился, что реветь она не собирается, и сказал:
— Юль, зачем? Зачем ты это сделала, объясни. Я никому не скажу, вот зуб даю.
Девушка чуть улыбнулась, откинула волосы с лица, но продолжала молчать. Глянула мельком, как звереныш, и снова отвернулась, намотала ремень сумки на ладонь. Максу вдруг показалось, что она сейчас выскочит из машины и сбежит, уже окончательно и навсегда, тем более что в пробке встали, поток еле ползет, и «Приора» постоянно спотыкается. Поэтому Макс в зеркало смотрел больше, чем на дорогу, и продолжал:
— Ну и чего ты добилась? Сбежать хотела? Помню, вчера слышал. Добегалась, дуреха? Как ты хоть до вокзала-то добралась?
— Попутку поймала, — проговорила девушка, не отрывая взгляд от окна.
О, заговорила, это хорошо, дальше легче пойдет.
— Молодец, сообразила, — искренне издевался над ней Макс, потом глянул в зеркало и решил, что с юмором, пожалуй, пора заканчивать. Юльке и так досталось по полной, урок она хороший получила, и вообще уже все закончилось. Хотя стоп — это вряд ли, у нее теперь опыт имеется. Кстати, насчет опыта…
— Камера — твоя работа? — спросил Макс, девушка помедлила и кивнула. Неслабо, выходит, она готовилась и в грозовую ночь свой план осуществила. Но зачем? Просто до вокзала прокатиться или до Москвы? Ей только пальцем шевельнуть — Рогожский ее лично как на крыльях домчит. А тут вокзал, бомжи, электричка… Странный выбор.
— Зачем… — снова начал Макс, но сменил тактику, вспомнил вчерашний разговор и решил зайти с другой стороны. — Мне тут сказали, что… в общем, я слышал, что тебя похитили зимой. Держали в подвале, кололи какой-то дрянью, и что мать заплатила за тебя кучу денег. Ты хочешь, чтобы это повторилось? — решил он понагнетать обстановку.
Это сработало, девушку точно морозом обдало, она поежилась и тихо ответила:
— Нет, не хочу. Я чуть не умерла тогда. Из-за этих проклятых денег. Я думала, что мне конец. — Она говорила так просто и обыденно о самом, наверное, жутком событии в своей жизни, что Максу стало стыдно. Такое и для взрослого мужика бесследно не пройдет, а тут задохлик, глупая девчонка, стрекоза. Но, по логике, она теперь безвылазно за забором сидеть должна и радоваться, что забор высокий, а вокруг полно охраны, а вот поди ж ты! Сбежала — и сразу вляпалась, ну, это ладно, это проехали, не в этом дело.
