Жизнь сложная штука, а человеческие отношения в ней - самое непростое звено. Вот и сейчас два беседующих человека, искренне радуясь, что после страшной аварии видят друг друга живыми и здоровыми, в то же время кое-что не договаривали. Андрей знал от Сан Саныча, что "всех собак" за аварию старшие начальники решили повесить на Батю и тому светит снятие с должности и увольнение в запас. А комдив, перед тем как зайти к Андрею, беседовал с врачами, и они считают, что военно-врачебная комиссия в лучшем случае спишет молодого подводника из плавсостава, а то и вовсе дело дойдет до увольнения.
Так они и толковали, вглядываясь в глаза друг другу и пытаясь понять: знает собеседник о своей дальнейшей судьбе или нет.
Когда комдив ушел, Саня Кащеев первым принялся склонять палату к грубому нарушению дисциплины.
— Мужики! — начал издалека свой словесный полет летчик. — Сам Бог велел нам нынче расслабиться. Во-первых, сегодня - пятница. Во-вторых, на Андрюху представление послали. В-третьих закуски нам сегодня нанесли - пальчики оближешь: колбаса, котлеты, огурчики солененькие...
В-четвертых...
— Ну ладно, хватит травить, — прервал разглагольствования летуна штурман Акелов — Мы "за". У меня деньги в заначке остались, могу профинансировать. А кто принесет?
Не зря говорят: там, где заканчивается порядок и дисциплина, начинается авиация. Саня Кащеев был из тех, кто не только в свое время рисково летал над Атлантикой, вскрывая для штаба флота воздушную и надводную обстановку. По своему характеру и мироощущению он всегда поступал по расхожему правилу воздушной братии: "Если нельзя, но очень хочется, то можно!" По этой причине он тотчас отправился вызванивать из госпитального телефона-автомата своим многочисленным друзьям и подругам, инструктируя, что и где купить, куда и в котором часу принести. Когда немного стемнело, он открыл окно и, лукаво приговаривая, мол, ловись рыбка большая и маленькая, выбросил вниз со второго этажа припасенную бечевку. Вскорости "клюнуло". В поднятом целлофановом пакете было три бутылки водки и двухлитровая емкость "Фанты".
— Что я вам, скажу, господа офицеры, — радостно ощупывая бутылки, изрек Кащеев. — Исторический факт: у Сан Сергеича Пушкина был младший брат Левушка, который к питейному делу относился со всей серьезностью и говаривал так: "А что касаемо пьянства, то тут надобно начинать с утра и более ни на что не отвлекаться!"
Все заулыбались, а Кащеев тем временем принялся разливать водку по стаканам. Андрей попытался отказаться, так как был еще слаб, но шутливое и дежурное: "Пей, а то заложишь!" заставило его уступить.
—- Мужики, только чисто символически, — попросил он.
— Не переживай, — успокоил Кащеев, — много мы тебе не нальем, но мало - тоже.
Когда четыре стакана были приподняты, неугомонный летчик провозгласил тост.
— Ну, значицца, так. Коль мы лежим в госпитале, следовательно, нуждаемся в лечении. Что мы сейчас, в принципе, и делаем. Ведь каждый пациент должен понимать: алкоголь в малых дозах полезен в любых количествах! За это и предлагаю выпить.
Флотское застолье - это целый ритуал. Причем ритуал со своими строгими правилами и последовательностью. Первый тост звучит конкретно по поводу мероприятия. Если это день рождения, то пьют за именинника, если поводом стало присвоение очередного воинского звания, то, предварительно опустив звездочки в бокал, пьют за это.
Второй флотский тост поднимают за милых дам. Если таковые к тому же присутствуют за столом, то офицеры обязаны оторвать кормовые части тела от стульев, встать и только тогда опрокинуть рюмку. При этом произносится традиционное: "Мужчины - стоя, а женщины - до дна!"
Третий тост на флоте - специфический. Его поднимают "за тех, кто в море, на вахте и на гауптвахте". Одним словом, за тех, кого по каким-то причинам нет сегодня за столом. Его обычно тоже пьют стоя.
Четвертый тост пьется за родителей, причем одновременно и за живых, и за ушедших. А делается это так. После провозглашения тоста все дружно чокаются. Если твои родители живы, ты за их здоровье тотчас выпиваешь свой бокал. Если уже умерли, то ставишь его на стол, а лишь после этого поднимаешь и пьешь. Бывает, что у кого-то жив только один из родителей. В таком случае флотский ритуал сводится к следующему: чокаешься, делаешь глоток и ставишь рюмку на стол. Это за живого родителя. После этого поднимаешь и пьешь за светлую память ушедшего.
И, конечно, на любом флотском застолье дело не столько в количестве выпитого, а сколько в общении. А это, как говорится, дело святое.
Пока закусывали, Кащеев принялся рассказывать свежий курьез о начальнике госпиталя. Недавно назначенный на должность новый начальник с первых дней своей службы принялся ратовать за порядок и дисциплину. Невысокого росточку, для солидности с бородой, он, словно живчик, первоначально носился по госпиталю, устанавливая новые порядки. Через месяц понял, что утренние доклады дежурного офицер — мол, за ночь происшествий не произошло, — мягко выражаясь, не соответствуют действительности. Вечерняя и ночная жизнь лечебного заведения шла своим размеренным чередом: некоторые врачи и пациенты при первом удобном случае остограммливались и даже ополлитривались, но все эти грубые нарушения воинской дисциплины совершались втихаря и к тому же в сопровождении замечательного и сугубо медицинского тоста - "за здоровье!".
Больше других гуляло спецотделение. Туда, как правило, помещали командиров надводных, подводных и воздушных кораблей для ежегодной плановой проверки состояния здоровья. И они его проверяли по полной схеме и во всех режимах...
Начальник госпиталя не мог мириться с таким безобразием и потому частенько применял военную хитрость. Он, чтобы все видели, демонстративно вечером уезжал домой, там переодевался в гражданку и инкогнито возвращался в госпиталь, где ходил по отделениям и проверял, как выполняются его указания. Как-то вечером его угораздило подойти к двери спецотделения. Прислушался. Громкие мужские возгласы и задорный смех дежурной медсестры обещали богатый улов нарушителей. Так как звонок не работал, начальник госпиталя принялся стучаться в дверь отделения, но ему никто не открывал. Срабатывало его же приказание - после ужина двери отделений должны быть заперты. Наконец кто-то подошел к двери изнутри и, матерясь и сопя, принялся ее открывать. Начальник, как рьяный пойтнер на охоте, принял боевую стойку и приготовился ворваться в отделение, дабы навести ужас на нарушителей. Но...
Дверь распахнулась, и на пороге нарисовались два командира атомоходов из отдаленного гарнизона подводников. Конечно, оба подшофе. В куцей курточке и джинсах руководитель лечебного заведения признан не был, потому услышал совсем иное, чем ожидал:
— О! Боец! Подойди сюда. Будь другом, слетай за водкой, — обратился к начальнику госпиталя один из командиров, протягивая деньги. — Только быстренько! Одна нога здесь, другая — там. За 15 минут обернешься, мы и тебе нальем...
Дверь также быстро закрылась перед носом начальника, как полминуты назад была распахнута. Озверевший от гнева и подобной наглости "гонец" устроил в тот вечер экзекуцию своим заместителям и начальникам отделений, объявив "большой сбор" и подняв их всех среди ночи. Но в спецотделение начальник госпиталя избегал потом заходить, говорят, стеснялся...
...Только успели "приговорить" бутылку, как внезапно дверь палаты распахнулась и впорхнула медсестра Леночка. Бросив оценивающий взгляд своих карих глаз на стол, где визуально выпивки не наблюдалось, она тем не менее моментально определила суть происходящего действа, но виду не подала.
— Мальчики, пора принимать таблетки, — прощебетала Леночка. — Кащеев, какой у вас стул? Доктор прописал вам слабительное. Вот, возьмите.
— Ну что же это такое творится! — театрально заголосил летчик. — Только появляется в моей жизни симпатичная девушка, которой собираюсь предложить руку и сердце, она сразу интересуется моим стулом.
— Свою руку вы уже предложили жене, — отрубила Леночка. — Среди вас холостяк только он, — кивнула девушка в сторону Андрея. — В истории болезни все написано...
Когда Леночка вышла, Кащеев, улыбнувшись, посмотрел на единственного холостяка за столом.
— Ты видел, Андрюха? По-моему, эта конфетка намекнула тебе, что у подплава есть шансы. Причем неплохие.
Андрей смутился, а Кащеев принялся рассказывать очередную флотскую историю "про коварных баб"...
— Начинал я служить в Таллинне, еще советском. Был там у меня закадычный дружок — Серега Волков, — привычно принялся травить неугомонный летчик. — Нормальный мужик! Честный, порядочный. Хороший семьянин, двое детишек и молодая жена. Он от нее ни на шаг. Бывало, собираемся мы с ребятами в кабак и ему предлагаем, а он все норовит к жене смыться, так он ее любил. Посидит немного с нами и говорит: "Ребята, не обижайтесь, мне домой надо". Все честно, без прикрас и уловок. Одним словом, наш парень. Ничего никогда дурного в голове у него не было, отвечаю за свой базар. Вдруг как-то утром сообщают: Серега Волков повесился. Прямо в своем кабинете удавочку смастерил, на стул встал и - здравия желаю! К счастью, через пару секунд туда зашли наши мужики и успели его вытащить, живой остался. Что? Почему? Никто ничего не знает. Пока суд да дело, пока Серега лежал в госпитале в психиатрическом отделении, его приказом командующего уволили с флота с позором к едрене- фене! Ну, парень-то он был хороший, пришли мы его в психушке проведать, уговорили врача за бутылку "шила" переговорить полчаса и узнаем: Серега, оказывается, "намотал на винт", а заразила его триппером любимая жена. Но и это еще не все. Подцепила эту гадость супружница его от матроса- оповестителя, которого командир за Серегой как-то посылал. Короче, сплошной мексиканский сериал, где не поймешь, кто с кем спит. Серега, когда все узнал и почувствовал, как ему вслед матросы зубоскалят и насмехаются, такого позора пережить не смог и полез в петлю. Мы, конечно, от имени офицерского собрания письмо командующему написали, рассказали, что да как. С учетом всех обстоятельств Серегу на флоте служить оставили, но перевели в тмутаракань, к польской границе. Да и с женой он после этого развелся. Так что, мужики, вот какие истории с нашим братом порой случаются...
