— И каким же образом, убив Лосского, они могли прознать детали этого сногсшибательного проекта? Легче уж кого-нибудь из команды Абдулова подкупить. Или еще проще — подкупить уборщицу или слесаря, чтобы помогли снять отпечаток ключа от сейфа Абдулова. Убийство — какое-то неадекватное средство, не ведет к цели, — покачал с сомнением головой Костов.
— Ну, не знаю, — расстроилась Надежда.
— А как конкуренты могли сбросить Лосского с балкона?
— Это как раз просто. В принципе, это мог быть кто-то из гостей — так сказать, тайный шпион Гогуа. Но я установила, что после Соховой и Абдулова, которые расстались с Лосским, когда тот был еще живой — если мы им верим, — так вот после них из квартиры никто не выходил. Значит, убийца или убийцы могли подняться на лифте, увидеть Лосского одного на балкончике у черного хода — и… А потом так же на лифте спуститься. И никто их не видел.
— Консьержку надо расспросить поподробнее, — пробурчал себе под нос Костов.
— Третья версия.
— Сколько их у тебя еще? — вздохнул Костов.
— Еще две. Третья версия: Абдулов утверждает, что в смерти Олега Лосского были заинтересованы российские спецслужбы. Дескать, их программа «Вызов времени» разоблачала злоупотребления властей, вскрывала факты коррупции, распродажи за бесценок госсобственности. И в назидание им всем, и в первую очередь Абдулову, спецслужбы сбросили Олега Лосского с шестнадцатого этажа. Говорит, это типичный способ расправы спецслужб с неугодными…
— Бред! — вырвалось у Костова. — Ты, Надежда, все-таки критичнее подходи к показаниям свидетелей. Кому нужен этот Лосский в ФСБ? Руки об него марать… Хорошенькая версия. Давай позвоним в ФСБ и спросим: а не вы, случайно, замочили исполнительного продюсера «Вызова времени»? Вы? Надо же! И как вам такая глупость пришла в голову? Дураку ясно, что по этой версии никто нам работать не разрешит. Так что давай ее сразу забудем.
— Может, заказное убийство?
— Может, — кивнул Костов. — В моей практике, правда, в первый раз встречается наемный убийца, который таким образом делает свою работу, да еще позволяет жертве себя исцарапать. Хлопотно, тяжело, неудобно… Болезненно, наконец. Гораздо легче просто выстрелить в затылок или всадить нож, тем более что Лосский — персона неохраняемая.
— Да, — поддакнула Надежда. — Получается, любовная версия пока самая реалистичная. Ничего у нас больше нет. К тому же, знаете, Антон Сергеич, на щеке у Абдулова есть царапины…
— Что? — вскинулся Костов. — И ты молчишь о самом главном? Подробности.
— Царапины. Три штуки. Совсем свежие. Были загримированы, — отрапортовала Надежда.
— Не спросила, откуда они у него?
— Нет, не хотела его спугнуть.
Костов откинулся в кресле, размышляя вслух:
— Царапины — это дело. Это уже что-то. Ты займись этими царапинами. Но пока мы Абдулова в оборот брать не будем — он телезвезда, понимаешь, слишком много ожидается пыли. Еще раз основательно поговори с экспертами. Не знаю… Ты, конечно, этим займись, но должен тебе признаться: нутром чую, что не то. Не то. Деньги. Какие-то деньги здесь замешаны. И в них все дело. Не могу объяснить, почему я так думаю. Только нутром чую: дело в деньгах.
Надежда почтительно взирала на Костова — только что рот не раскрыла от внимания. «Пусть учится уму-разуму. А то сразу — любовь!» — одобрительно подумал Костов.
Снизу позвонил дежурный и сообщил, что к Костову посетительница.
— Хорошенькая? — поинтересовался тот.
— Прелестная… — сказал дежурный, в его голосе отчетливо звучало отвращение. Забавно, Костов и не предполагал, что старший лейтенант знает и употребляет такие утонченные эпитеты.
Через несколько минут на пороге комнаты оперов появилась посетительница — женщина лет тридцати восьми с нервическим лицом, одетая неприглядно, но с желанием выглядеть богато. Какая-то золотом отдающая блузка, кожаная юбка, обтягивающая толстый зад, туфли на каблуке с «голдой», на голове всегда модный в России у определенной категории женщин начес, сзади украшенный бархатным черным бантом, правда, начес мелированный — дань времени. Она пошарила глазами по Костову и Надежде и выбрала Костова. Подошла к его столу и села на стул, почему-то тем не менее оглядываясь на Надежду.
— Мне хотелось бы, — начала она резким неприятным голосом, — поговорить с вами с глазу на глаз.
Обращалась она к Антону.
— А по какому вы вопросу? — решил прояснить ситуацию Костов.
— Я — сестра Олега Лосского, — ответила дама с достоинством, отчего ее тяжелая физиономия приняла выражение непроходимой тупости.
— В таком случае можете говорить. Девушка — не посторонняя, она оперуполномоченный отдела убийств, моя коллега. И занимается вместе со мной как раз случаем вашего брата, — размеренно сказал Костов — он не любил, когда ему ставили условия.
— Хорошо. Все равно, — заявила дама и несколько секунд собиралась то ли с мыслями, то с духом, не приступая к делу.
Наконец лицо ее исказилось, губы задрожали, брови заходили ходуном… Время от времени она как будто порывалась что-то произнести и даже открывала рот, но потом снова возвращалась к своим странным гримасам. Костов и Надежда переглянулись.
— Я не позволю! — внезапно плаксиво выкрикнула посетительница. — Это безобразие! Это несправедливо! Это черт знает что такое! Я это так не оставлю! А вам, вам надо присмотреться к этой!.. Это все неспроста! Кто она такая? Семья ее знать не знает. Поблядушка дешевая! Так его окрутить! Олег никогда не был таким лопухом, чтобы…
Дальше губы ее расползлись, из глаз засочились слезы, плечи приподнялись, и из груди вырвалось гулкое рыдание. Костов, опасаясь, как бы дама не выкинула чего-нибудь похуже, засуетился в поисках стакана и воды. Надежда стояла, не меняя позы, и жевала жвачку.
— Ы-ы-ы-ы! — раздавалось со стула. Дама, взяв в руки голову, трясла ею и раскачивалась из стороны в сторону. Костов пристроился рядом, держа стакан, и то наклонялся к даме, то пытался тронуть ее за плечо, но в последний момент отдергивал руку. На него посетительница производила пугающее впечатление.
— Он не мог, не мог сделать это в здравом рассудке! Он не мог про нас забыть!.. — внезапно вскочила со стула дама, ударив макушкой Костова под подбородок. Зубы опера громко клацнули. Не заметив, что стала причиной увечья, дама пала Костову на грудь и продолжала биться растрепанной головой о его галстук. Костов был уже на грани отчаяния.
— Зовут вас как? — хрипло, страшным голосом внезапно крикнула неподвижная Надежда, придя на выручку начальнику.
Старый врачебный прием сработал — женщина, подавившись рыданием, тем не менее показала, что пока еще ориентируется во времени и пространстве.
— Валентина, — всхлипнула дама, оторвавшись от груди Костова. — Валентина Чугарь.
Костов, массируя свой сдвинутый набок подбородок, с благодарностью посмотрел на напарницу.
— Фамилия мужа? — продолжила расспросы оперша.
— Нет, моя, — постепенно успокаиваясь, но еще время от времени судорожно хватая ртом воздух, ответила та. Снова опустилась на стул.
— А вы вообще уверены, что вы сестра Лосского? — усомнилась Надежда.
— Что такое? — приподняла голову Чугарь. — У нас отцы разные, мы молочные брат и сестра! Я в Виннице живу, только сегодня приехала, мне из отдела кадров позвонили! Бедный мой бра-а-атик!
Губы ее снова расползлись, а торс опять зашатался из стороны в сторону.
— Вы давно с ним виделись? — поспешно выкрикнула Надежда.
— Ну и что? — очнулась посетительница, мгновенно забыв про рыдания. — Ну и что с того? Мы все равно родные люди. Родная кровь — не водица. Бедная мамочка! Слава богу, не дожила до такого горя-а-а-а! Ну и пусть мы двадцать лет не виделись, но мы же знали друг о друге, любили друг друга. И племянники — мои сыновья — так любили дядю Олега, так любили…
— Сколько им?
— Старшему — двадцать, а младшенькому — восемнадцать… — Дама полезла в сумочку, вынула оттуда какие-то бумажки и стала совать Надежде. Бумажки оказались фотографиями, на которых были запечатлены «малютки» — два рыжих амбала с тупыми лицами. Оба, как успела посчитать Надежда, «дядю Олега» в глаза не видели.
— А эта стерва! — продолжила жительница Винницы. — Почему все ей? Кто она такая? Вы должны что-то сделать! Я пойду к адвокату!
— Теперь скажите наконец толком, что произошло? — сурово обратилась к даме Надежда.
Костов самоустранился. Предоставив женщинам выяснять отношения, сидел тише воды ниже травы и очень надеялся, что о нем не вспомнят.
— Олег, оказывается, оставил завещание. Чего ему вдруг взбрело в голову? Такой был молодой, какое-то вдруг завещание… И знаете, кому он все оставил? Этой овце Соховой! Она ему даже не невеста! И квартиру, и машину, и счет в банке — словом, все-все-все! Это ей так не пройдет! Я оспорю завещание, я это так не оставлю! И погиб он очень странно! И это завещание!
