Создавалось такое впечатление, что стрелки на часах начальственной «Волги» просто сдохли. Однако Синицын сверялся со своими часами и понимал, что не прав.
Просто ждать неизвестно кого и не слишком известно зачем было тягостно.
Наконец стрелки доползли до десяти, и в этот же момент в окно постучали.
Синицын резко вышел из машины и увидел троих мужчин. Двое рослых с безразличными физиономиями держались чуть поодаль. В центре, ближе к Славе, оказался крепкий, похожий на квадрат мужик с короткими вьющимися волосами. Если бы не загорелое лицо и светло-голубые глаза, по прическе его можно было бы принять за негра.
— Старший лейтенант Синицын? — поинтересовался Квадрат, изучая Славу.
— Так точно, товарищ… — Синицын хотел сказать «генерал», но почему-то воздержался.
— Иван Иванович. Большего тебе знать не надо, — представился мужчина.
— Так точно, Иван Иванович, — отчеканил следователь.
— Давай немного прогуляемся. У меня на тебя пятнадцать минут. Хочешь мороженого?
— Что? — не понял Слава. Он ожидал чего угодно, но только не такого предложения.
Иван Иванович ничего не ответил, а взяв его под руку. повел к девице в красном переднике.
— Пломбир в стаканчиках любишь? — поинтересовался, остановившись у лотка.
— Так точно, — отрапортовал Синицын.
Иван Иванович попросил четыре стаканчика и оглянулся на своих попутчиков.
Крепкие ребята двигались на шаг сзади, не отставая.
— Мы не будем, — отказался один из них.
— Ваше дело, — согласился Иван Иванович. — Тогда два.
Девица вынула из холодильного ящика два упакованных в красочную фольгу мороженного и выдала Квадрату. Тот расплатился, взял две упаковки, одну протянул Славе.
— С детства люблю пломбир в вафельных стаканчиках.
Все четверо медленно побрели вниз по Кузнецкому мосту.
— Выкладывай, что тебя интересует. У нас осталось десять минут, — поторопил Славу его новый знакомый.
— Меня интересует все, связанное с писателем Каребиным. Я веду дело об его убийстве.
— Ты влип, мальчик. — Иван Иванович ловко распаковал целлофан и лизнул мороженое.
— Почему влип? — удивился Синицын.
— Этого я тебе сказать не могу.
— Но вы знали Каребина. Номер вашего телефона в его записной книжке. — Слава вертел в руках упаковку с мороженым, пытаясь освободить его от фольги.
— Ешь быстрее, растает, — посоветовал Квадрат. — Я не могу сказать, что хорошо его знал. Но писатель ко мне обратился, и я ему помог. Мне нравится, как он пишет… Писал, — поправился Иван Иванович.
— Вы можете мне сказать, чем ему помогли? — Синицын наконец победил упаковку и откусил от стаканчика.
— Пожалуй. Олег Иванович хотел посмотреть Документы ОГПУ-КГБ, связанные с известным деятелем Святославом Стерном. Его интересовало, был ли Стерн завербован нами или нет, — ответил квадратный мужчина и занялся в пломбиром.
— Так был или нет? — попытался выяснить следователь.
— Этого я тебе сказать не могу, — произнес серьезным голосом его странный собеседник.
— Но ему-то вы документы показали?
— Показал и теперь жалею. Возможно, если бы я этого не сделал, писатель был бы жив. Ты сам тоже постарайся быть поосторожнее… Прости, мальчик, мое время истекло. — И Иван Иванович указал на черное «Вольво», притормозившее возле них. —Когда в твоем следствии покажется свет в конце туннеля, можешь мне позвонить.
Из машины выскочил водитель и распахнул перед ним дверцу. Сопровождающие Квадрата мужики уселись сзади. Слава взглянул на водителя и сжался. Это был тот самый хам, которого он тянул за ухо. После странной встречи на Кузнецком мосту Гоша Березин привез старшего лейтенанта Синицы-на в Гороховский переулок. Саша Лебедев по-хозяйски расположился на кухне писательской квартиры и пил кофе.
— Тебе со сливками, или ну их? — поинтересовался он у Славы.
— Со сливками, — не отреагировав на фразу из анекдота, попросил этот.
— Что-то ты больно серьезен, — покачал головой Лебедев. — Видно, тебя возле Лубянки трахнули по полной программе.
Слава подробно рассказал капитану о своей встрече. Саша посерьезнел.
— Не люблю я пересекаться с этой конторой. Ой как не люблю. Он так и сказал — «влип»?
— Так и сказал. Мне кажется, он догадывается, кто застрелил Каребина.
— Слава машинально взял нож, намазал хлеб маслом и отрезал сыра. — Ты в магазин ходил?
— Зачем? Нам разрешили пользоваться холодильником, а там жратвы навалом, —, усмехнулся Лебедев. — Не смущайся, это нам за охрану в качестве слабой платы. Все равно продукты вечно не лежат…
— Саша, у меня к тебе просьба. — Синицын полез во внутренний карман и достал дискету. — Спрячь ее у себя понадежнее. Это роман Каребина. Роман Тоня распечатала, и я его сейчас штудирую. Но если текст случайно пропадет, останется только эта дискета. Компьютер они успели изуродовать.
Лебедев взял дискету, засунул ее себе в нагрудный карман и застегнул на молнию:
— Что, острая вещь?
— Пока не дочитал, сказать не могу. Но там фигурирует один известный деятель — Святослав Стерн. О нем писатель и наводил справки в ФСБ.
— «Жизнь с доброй улыбкой»… Читал я эту «библию», когда увлекался сектантством, — вспомнил капитан. — Разных обществ Стерна по всей стране, дальнему и ближнему зарубежью еще и сейчас полно. Закончишь роман, дай мне. С удовольствием полистаю.
— Это что, религиозные секты? — Слава обрадовался, что старший друг имеет представление о теме.
— Не совсем. Что-то между Сенрике и обществами культуры. Но почитатели Стерна держат его за Бога.
— Скажи, а когда этот Стерн умер? Ведь все это нафталин?
Лебедев задумался.
— Точно не помню, но старик был крепкий и жил долго. По-моему, дожил до конца войны и еще жил лет десять…
— Очень любопытно, — буркнул себе под нос Слава и набрал телефон режиссера.
— Эраст Митрофанович, здравствуйте. Вас беспокоит следователь Синицын из районного отдела внутренних дел. Я расследую гибель писателя Каребина и хотел бы с вами встретиться. Можно сегодня? Спасибо. — Он положил трубку и встал.
— Что, покидаешь друга? — проворчал Лебедев. — Я тут целый день сидеть не могу. Ты потом навести Электрика, пусть выделит нам помощь по дежурству в квартире и даст наружку. Кстати, я одну дискетку все же нашел. Будешь в отделе, погляди, что на ней. А этот компьютер можно отнести на помойку.
* * *
Эраст Митрофанович Переверцев принял старшего лейтенанта в своем кабинете.
В театре полным ходом шел ремонт, и в кабинете режиссера тоже работали маляры.
Слава поморщился от сильного запаха краски, покосился на рабочих и, пожав руку Переверцева, сел в кресло.
— Совершенно некстати Олег Иванович это сделал, — обыденным тоном пожаловался режиссер.
— Скорее это с ним сделали, — поправил старший лейтенант.
— Детали важны для ваших дел, а для моих значения не имеют, — возразил его собеседник. — Человека нет, и пьесы, за которую мы заплатили, тоже нет. Теперь денежки театру даются кровушкой. Вот закончу ремонт — и ни копейки на постановку. Дай Бог актерам немного выплатить. Они и так два месяца без зарплаты. Строители все средства слизывают, как корова языком. Зал до последнего не давал рушить. Мы в нем не только сами играем, но и в аренду сдаем. Без зала одни убытки.
Слава не перебивал служителя муз. Он терпеливо дождался конца монолога, из которого никакой дельной информации не получил, и попросил режиссера рассказать подробнее о накладке с пьесой.
— Ну что тут рассказывать? Я имел один экземпляр. Второй лежал в бухгалтерии, приколотый к договору. По нему и деньги выплатили. Свой экземпляр я вернул автору для небольших доработок. Мы подробно оговорили каждый эпизод, и ему надо было дописать немного диалогов. Не потому, что они были слабы, а просто мне для режиссерской работы их кое-где не хватало. Олег унес пьесу, и мы договорились, что он через два-три дня вернет ее с доработками. Сейчас точно не помню, ну, кажется, пятого или шестого июня. У меня совсем из головы вылетело, что именно на эти числа мы театр полностью отдаем в аренду. Олег пришел, а в здании чужие люди. Но он человек непрактического склада, взял и оставил пьесу, чтобы мне ее передали. И все — пьеса с концами. Пока мы перезванивались, с ним это и случилось. Я бросился в бухгалтерию, и там пьесы тоже нет. Договор на месте, а пьеса улетучилась. Ремонт… Тут столько всего пропало. Я к вдове!
Должен же у него экземпляр остаться. Она мямлит что-то и молчит. Прости меня, Господи, но как такой умный человек с такой идиоткой жил?!
Слава пропустил последнее замечание мимо ушей:
— Да, Эраст Митрофанович, положение и впрямь неприятное. Я вас попрошу в трех словах пересказать содержание пьесы. Ведь вы ее читали?
— Смеетесь, молодой человек! Я выложил за нее полторы тысячи долларов. Не выложил — с мясом оторвал от театра… А вы спрашиваете, читал ли я пьесу. Я ее всю помню, но не дословно, конечно. Поэтому не хочу записывать по памяти. Могу наврать. А портить автора грех. Очень уж язык у Олега силен.
