— Как поживает ваш босс? — спросил я.
— Он в отвратительном настроении, мистер Джаст.
— Думаете, из-за меня?
— Не знаю. Почему из-за вас?
— Я выдвинул теорию насчет героина.
— Какого героина? О чем вы говорите? — он понизил голос до шепота.
— В разговоре с Марсольяни я выдвинул мнение, что отель является центром распространения наркотиков и персонал отеля замешан, поэтому он и не сообщает в полицию, — я слегка приврал, чтобы посмотреть, как будет реагировать Стронг.
Я добился того, чего хотел: на лице Стронга выразилось крайнее удивление. Похоже, он не участвовал в сговоре между Марсольяни и Сарой.
— Вы давно работаете в охране, Майк? — спросил я.
— Два с половиной года, — ответил он запинаясь.
— И за это время вы ни разу ничего не заметили — я имею в виду наркотики?
— Не-е-ет, — сказал он, глядя на меня с ужасом.
Снова назвали мое имя, и, оглянувшись, я увидел Азимова.
— Дэрайес! Вы пришли послушать мое выступление? Я тронут.
Я думаю, он действительно был тронут, так как не назвал меня Дерзай-Не-Раз.
— Рассчитываю, что оно будет интересным.
Слушая потом Азимова, который выступал последним, я снова поразился, как легко и скорее всего бессознательно Азимов мог преобразиться, сменяя тривиальность своего социального облика на высокую интеллектуальность своего профессионального облика и наоборот.
По окончании симпозиума он подошел ко мне.
— Ваше заключительное выступление было весьма красноречивым. На меня оно произвело большое впечатление, — сказал я.
Азимов расплылся в улыбке и настолько подобрел, что предложил мне пообедать с ним. Поскольку именно на это я рассчитывал в душе, идя на симпозиум, я с радостью согласился.
Очевидно, он все еще пребывал в отличном настроении, потому что добавил:
— За обед плачу я.
Я мог бы посопротивляться, но откровенно говоря, подобное предложение было настолько необычным для него, что я буквально онемел, так что за отсутствием возражений платить пришлось ему.
(Эта фраза оставлена после долгих споров. Я не верю, что кто-нибудь из тех, кто знает меня, стал бы утверждать, будто я разрешаю платить по счету, если только на меня не оказывают сильнейшего давления.
Айзек Азимов.)
Азимов предложил пойти в китайский ресторанчик. Я был в восторге. Как только мы сели за столик, Азимов принялся изучать меню и пожелал заплатить за нас обоих. После того, как официант принял заказ, я заметил:
— Мне кажется вы в приподнятом настроении, Айзек.
— Есть от чего. Вчера я надписывал автографы, сегодня участвовал в симпозиуме, а теперь после обеда могу отправляться домой, посмотреть почту и засесть за статью, которую уже скоро пора сдавать.
— А как насчет «Убийства в Эй-Би-Эй»? Впитали в себя местный колорит?
— В достаточной мере, — ответил он беззаботно, — думаю, что он мне особенно не понадобится.
— Сюжет уже разработан?
— Нет. Я никогда не делаю этого заранее. Но для начала хватит. Я придумал, за что зацепиться, а потом буду развивать сюжет по ходу дела.
— А что, если вы застрянете посередине и не сможете выпутаться?
— Такого никогда не бывает, — ответил он жизнерадостно. — Я всегда выпутываюсь.
Тем временем официант поставил на стол закуски, и я знал, что за ними последует суп, а затем вторые блюда, да еще чай в промежутке, так что разговаривать будет немыслимо. Как только еда появляется на столе, Азимов пасует как собеседник. Его мирок в это время состоит исключительно из него самого и еды. Я ел молча и не пытался угнаться за ним.
Как только он проглотил последний кусок утки по-китайски, я спросил:
— А кого вы убьете, в своем варианте съезда Эй-Би-Эй? Джайлса?
— Знаете, мне как-то грустно из-за Джайлса. Мне грустно оттого, что на самом деле мне не грустно. Понимаете, что я хочу сказать?
— Нет, — признался я.
— Дело в том, что я постоянно дурачусь с множеством людей. Например, с вами. Я не могу заставить себя сказать, что люди значат для меня на самом деле. Я все это топлю в балагурстве. А потом, когда люди умирают, мне хочется, чтобы они вернулись, и я мог бы сказать, какие чувства я в действительности испытывал по отношению к ним. Если бы вы, например..
— Знаю, вы хотели бы, чтобы я вернулся, и вы могли бы сказать, что вовсе не замечали, какого я маленького роста и ваши миленькие шутки были адресованы не мне, а кому-то другому.
Он покраснел:
— Может быть, что-то в этом роде, Дэрайес. Но что касается Джайлса, тут другое дело. У меня нет желания что-либо сказать ему теперь, когда он умер. Понимаете, Дэрайес, он мне не нравился, ну, разве самую малость, — он сказал это так, словно признавался в преступлении.
— Это не возбраняется. Мне он тоже не нравился, — сказал я.
— Но я не люблю, когда мне люди не нравятся.
— Нельзя же, чтобы всегда все было так, как вам хочется… Значит ли это, что вы не используете смерть Джайлса в своей книге?
— Во всяком случае не называя его имени и не приводя никаких деталей, которые могли бы навести на мысль о нем. Конечно, это будет убийство, а не несчастный случай.
Я подумал: «Ну что ж, попробуем еще раз», — и вслух сказал:
— Я лично считаю, что это и было убийство, а не несчастный случай.
— Что это? — спросил Азимов.
— Смерть Джайлса.
Он долго смотрел на меня, потом спросил необычно высоким голосом:
— Полиция заявляет, что он был убит?
— Нет, не полиция, я считаю, что он убит. Насколько мне известно, только я придерживаюсь такого мнения. И я пытаюсь найти доказательства, подтверждающие мое мнение. Я хотел бы поговорить с вами об этом.
— Со мной? Я уверен, что он не был убит. Бросьте вы эту идею, Дэрайес.
— Не могу, я подвел его позавчера и должен удостовериться, что это не способствовало его смерти.
— В таком случае, что я должен делать? Играть роль Уотсона?
— Только если я смогу играть роль Холмса, но, судя по тому, как развивались события в последние 24 часа, мне это не по плечу. Я просто хочу, чтобы вы помогли мне восстановить все, что произошло в период между моей последней встречей с Джайлсом и тем моментом, когда я увидел его мертвым.
— Как я могу помочь вам? Я видел его два дня назад, и то мельком, вот и все, если не считать надписывания автографов. И кроме того… — он задумался. — Я не горю желанием впутываться. Стоит стать свидетелем, и бог знает, сколько часов придется потратить с полицией и в суде, а у меня жесткие сроки в издательстве.
Когда он упомянул о жестких сроках, я вспомнил, что в его распоряжении самое большое три месяца, и мне пришло в голову, так сказать, подкупить его.
— Послушайте, — сказал я, — если окажется, что было совершено убийство, а я думаю, так оно и будет, вы можете получить уже готовый сюжет для вашего злосчастного детектива.
— Но тогда вы сами захотите написать его.
— Я? Ни за что. У меня есть более интересные занятия, чем писать глупые детективы. Вы его напишете.
(Обычная уловка писателей, которые недостаточно умны, чтобы писать хорошие детективы, — делать вид, что подобные произведения ниже их достоинства.
Айзек Азимов.
Не считаю нужным отвечать на это смехотворное заявление.
Дэрайес Джаст.)
Я видел, что мысль Азимова быстро заработала в том направлении, где быстрота мысли — его специальность, а именно — конструирование книги.
— Я мог бы написать этот детектив так, чтобы рассказ от первого лица вели вы, а я был бы выведен как третье лицо.
— При условии, что вы не оклевещете меня.
— Мне придется написать, что ваш рост 5 футов 2 дюйма. Это будет самая интересная деталь.
— Пять футов пять дюймов, черт побери!
— В ботинках на высоких каблуках.
— Знаете что, делайте что хотите в рамках дозволенного, но дайте мне сперва просмотреть рукопись и обсудить ее с вами и, может быть, в отдельных местах сделать сноску в порядке разъяснения. И мы оба напишем в ней то, что сочтем нужным.
— Идет. Ознакомьте меня со всеми подробностями, и мы..
— Нет, — ответил я резко. — Сейчас ничего не стану говорить. Нам сперва надо посмотреть, как это будет получаться. Пока же я хочу поговорить о том, что происходило, когда вы надписывали автографы.
— Ладно, спрашивайте. Что вы хотите об этом знать?
— Когда Джайлс пришел?
— Примерно без пяти одиннадцать. Я уже был на месте и ждал. Я считаю, что надо приходить рано. В самом деле, если люди так любезны, что…
— А кто его привел?
— Привел? — спросил Азимов с растерянным видом. — Его притащила какая-то женщина, которая позаботилась, чтобы он явился вовремя.
— Я никого не заметил.
— Ну, хорошо, а в каком он был настроении? — спросил я нетерпеливо. — Раздражен? Кричал?
