– Пастор сказала, что Родни знал, где пропавшая девочка… – Молли запнулась. – По-моему, он был вроде меня. – Она зажмурилась, гадая, стоит ли продолжать, но все-таки поделилась своими мыслями: – Думаю, он невиновен.
От Коула пахло гелем, бедра закрывало полотенце, темные волосы торчали в разные стороны.
– Что значит – он вроде тебя? И в каком смысле невиновен?
– Ну, Родни видел разные вещи… – робко начала Молли. – Так же, как я. Помнишь, например, я увидела события одиннадцатого сентября?
В глазах Коула отражались воспоминания о тех днях – как ей привиделись самолеты с пилотами-камикадзе, как она поделилась своими страхами и как он не поверил, когда трагедия и впрямь произошла.
– Да, помню, – тяжело вздохнул Коул и обнял Молли. – Детка, зачем тебе это? Зачем вмешиваешься?
– Я должна, сама не понимаю почему. – Молли заглянула мужу в глаза, пытаясь донести до него свою решимость и важность своих слов. – У меня и видения об этом были. – Нужна ли сейчас откровенность, Молли не знала, но слова уже лились рекой: – Я видела девочку, скрючившуюся на земле, и эти… пещеры или туннели, что-то подобное. Я видела женщину на пне. – Молли достала из тумбочки блокнот, он же дневник видений. – Здесь все записано. – Она протянула блокнот мужу: – Прочти!
Коул взял блокнот, смерив жену недоверчивым взглядом.
– И вот еще, посмотри! – Молли сняла повязку с ладони и продемонстрировала порез. – Чем не буква Т?
Теперь и наморщенный лоб, и глаза Коула выражали сочувствие. Он явно жалел Молли.
– Я знаю, о чем ты думаешь! Смотри, это же Т. Значит, Трейси! – умоляюще проговорила Молли.
– А если это просто совпадение? – Но, увидев отчаяние в глазах жены, Коул понял, насколько для нее это важно. – Ладно, ладно, ты настроена решительно и, наверное, что-то знаешь о Трейси. – Он притянул жену к себе и поцеловал. – Главное – береги себя. Для меня важна лишь ты, остальное на двадцать втором месте. – Коул разжал объятия и стал одеваться. – Ну, поехали слушать Ньютона.
По лестнице Молли спускалась вприпрыжку, радуясь, что муж ей верит. О том, что дневник Коул даже не открыл, она не подумала.
Ньютон Карр напоминал Молли школьника, впервые выступающего перед большой аудиторией. Темной, как шоколад, гладкой, как масло, кожей семидесятисемилетний Ньютон разительно отличался от своей бледной, морщинистой (возраст как-никак!) жены Бетти. Он стоял перед членами комитета, прятал глаза и теребил листочки с текстом. Короткие густые волосы с заметной сединой, очки в тонкой оправе и очевидное волнение вполне соответствовали его мягкому, уживчивому характеру. Ежедневно выгуливая своего маленького терьера, Ньютон сохранил неплохую физическую форму. Ньютона Карра называли неофициальным историком и летописцем Бойдса, но узнать его мнение о нынешних событиях было очень непросто.
Ньютон был сооснователем Общественного комитета Бойдса, собственноручно спас бойдскую железнодорожную станцию, которой грозило закрытие, и заслуженно считался самым эрудированным историком округа. Он с рождения жил на Уайт-Граунд-роуд в одной из знаменитых Раскрашенных Дам – в викторианском доме с яркими стенами. От дороги дом отделяло поле, а в гараже такого же яркого цвета хранились папки и коробки, в которые Ньютон собирал все, так или иначе связанное с Бойдсом и его жителями. Архив регулярно пополнялся, и Ньютон – пожалуй, единственный в Бойдсе – держал всю информацию в голове. Не человек, а ходячая энциклопедия, но вел себя Ньютон скромно и не кичился своими знаниями.
Солнце садилось, а Ньютон стоял на лужайке перед маленькой школой, так называемой школой для черных, построенной на пустынном участке Уайт-Граунд-роуд. Прохладным вечером там было уныло и мрачно. Двенадцать горожан Бойдса, большинству хорошо за шестьдесят, внимательно слушали доклад на тему «Тайные сокровища Бойдса». Ньютон выступал в обычной своей одежде – терракотовых брюках-чино и полосатом свитере. Во время доклада он переступал с ноги на ногу и слишком часто хмыкал, что очень растрогало Молли. Она с удовольствием слушала про город, где жила уже столько лет. Как многие городки округа, Бойдс вырос вокруг основных зданий – железнодорожной станции, почты и магазина. По другую сторону от железной дороги стояли Раскрашенные Дамы, яркие викторианские дома, и Бойдская Пресвитерианская церковь, окруженные величественными деревьями, которые сто лет назад были совсем молодыми. Вокруг исторического центра появились фермы, и последние двадцать лет они храбро сражались с расползающимися на север предместьями округа Колумбия.
Молли думала о Ньютоне и о городских тайнах, которые он наверняка знал, но так же наверняка никому не выдал бы. Тем временем Карр рассказывал о мини-отеле «Весенняя ферма»:
– Бревенчато-каркасный дом, построенный в 1768 году, первоначально использовался как фермерский коттедж, а ныне относится к объектам архитектурно-исторического наследия. Вокруг тридцать акров лесов, садов, лугов, хм… – Ньютон оторвал взгляд от своих дрожащих рук, посмотрел поверх голов слушателей, потом снова на ладони, – ручьев, родников. Есть свой, хм, пруд. В общем, мини-отель – закрытый мирок, царство покоя и уединения, пережившее века. Вручную отглаженные простыни, домашнее мыло, свежие цветы и внимательное отношение к каждой мелочи делают этот мини-отель уникальным, – не хуже менеджера турагентства нахваливал Карр.
Пока он описывал прилегающую территорию, Молли понемногу отвлеклась. От мини-отеля ее мысли перетекли к садам, от садов – к лесам, к пастору Летт и, наконец, к Родни. Надо же, человека до смерти забили! Едва Молли представила, как пастор Летт вернулась домой и увидела тело брата, доклад Ньютона отступил на второй план. Не поэтому ли пастор Летт уехала из пасторского дома? Может, пастырский долг закаляет человека, готовит к жизненным перипетиям и не дает утратить веру? Молли задумалась о своей вере в Господа, и тут ладонь под повязкой словно полыхнула. Жар, нарастающий с каждой секундой, вернул Молли к реальности.
– …Старый дом Перкинсонов. Хм, строился он как отель и тоже имеет историческую ценность. Отель… хм, отель «Уиндербер», да, так он назывался в пору, когда Бойдс был Меккой отпускников и состоял из трех отелей, нескольких частных домов и железнодорожной станции.
Порез на ладони горел все нестерпимей. Молли сжала запястье другой рукой и сморщилась от боли.
– Что такое? – шепотом спросил Коул. – Молли, в чем дело?
– Ладонь как огнем жжет. – Молли встряхнула перевязанной рукой и закачалась взад-вперед. – Боль адская! – шипела она, отчаянно стараясь не закричать.
Ньютон уже заметил и красное лицо Молли, и слезы на глазах.
– Что с вами?
Кто это спросил, Молли не поняла. Все смотрели на нее – кто с недоумением, кто с любопытством. Она не могла перестать качаться: боль простреливала от запястья к локтю, словно с кровью по венам двигалась. Коул уже поднялся и помог встать Молли.
– Я… ладонь порезала, сильно, – как можно спокойнее проговорила она. – Пожалуй, мне лучше уйти.
Невозмутимый Коул повел ее к машине, заверив членов комитета, что с Молли будет все хорошо.
На полпути Молли неожиданно повернулась к Ньютону и отрывисто спросила:
– Ньютон, как найти дом Перкинсонов?
В глазах Молли читалось такое страдание, что потрясенный Ньютон не сразу понял, о чем речь.
– А-а! – протянул он, вспомнив свой доклад. – За грунтовой дорогой у озера, но ходить туда нельзя. Ни в коем случае. – Ньютон покачал головой, глядя, как Коул упрашивает Молли сесть в машину. – За домом присматривает пастор Летт. Ей строго-настрого запрещено пускать посетителей не только в дом, а даже на тот участок дороги.
Молли кивнула – спасибо, мол, поняла – и отвернулась.
– Спасибо, Ньютон, – поблагодарил вслух Коул. – Доклад отличный, но, боюсь, нам пора. – Он помог жене сесть в машину.
Молли рухнула на сиденье и сложилась пополам: не закричать бы в голос! Коул снял повязку с ее ладони, а Молли отвернулась, боясь смотреть на рану.
– Что там? – спросила она. Коул не ответил, и она настойчиво повторила: – Что там? Как рана?
– Молли, что это?
Молли взглянула на ладонь: место пореза покраснело и опухло. Обвиняет ее воспаленная Т или умоляет, Молли не знала, но чувствовала: пульсирующая боль – сигнал.
– Утром никакого воспаления не было, честное слово!
За долю секунды разрывающаяся от боли рука онемела, опухоль спала, краснота поблекла. В следующий миг прошло и онемение.
– Что за ерунда? – пробормотал Коул.
– Понятия не имею, – отозвалась Молли. – Уже не болит. Вообще не болит! Господи, Коул, что со мной?!
Прошло несколько часов, а Трейси по-прежнему чувствовала себя разбитой и измученной. Открыв глаза, она увидела: женщина сидит на пне, в одной руке – старый перочинный нож, в другой – деревянная птичка.
