- Не хочу.
- А мне бросать тебя в таком состоянии не хочется.
Женька захохотал.
- Прекрасное состояние. Прекрасное... Мне декабрь кажется маем... Отчего, как в мае, сердце замирает? Отчего? В молодости от любви. В старости от спазма кор... кр... коронарных сосудов. Ну и что?
- Пойдем домой.
Но он не слушал меня.
- Конечно, Сергей любил Наташку. Жутко. Тогда у него сердце еще замирало. А теперь замерло. А ты врешь, что не знал.
- Зачем мне знать? Не говорил он мне. Сам-то ты откуда знаешь?
- Я знаю.
Конечно, разговор с пьяным Перепахиным развивался по своим непредсказуемым законам. Скорее всего его следовало прервать, но я продолжал. Не потому, что рассчитывал узнать нечто неожиданное, а просто никак не решался оставить его одного на улице.
- Ты же не учился с нами. А потом она уехала. После смерти Михаила. Это я помню. Ты и Михаила знал?
Он оторвал руку от дерева и утвердился на ногах.
- Кого?
- Михаила.
- Такого не знал.
Это было явное вранье. Сергей не мог не познакомить его с Михаилом. Может быть, устыдившись, Женька отвернулся.
- Женя! Пойдем домой.
- Вот привязался, как пьяный к электричеству... И что тебе нужно? Зачем мне твой Михаил? А Наталью я знал очень просто. Ее родня у нас во дворе жила. А она у родни... Очень просто.
Действительно. А еще: мир тесен.
- И дочку ее, Лену, я знаю.
- А зятя?
Я спросил сам не знаю почему. Как-то автоматически.
Но Перепахин отреагировал почти трезво. Правда, чтобы ответить, ему пришлось снова опереться. На этот раз плечом.
- Кого еще?
- Вадима.
- Хлюст.
"Я или Вадим?.."
- Ты-то откуда его знаешь?
"Кажется, все-таки он хлюст, а не я".
- Обращался он ко мне...
Говорить не хотелось, я считал, что Женька в его состоянии все равно сути дела не поймет. Но я ошибался.
- Вот хлюст.
- Почему?
- Раз обращался. Он так просто не обратится, а потому что хлюст.
Слово это ему положительно нравилось.
- Он хотел, чтобы Полина Антоновна их с Леной на квартиру пустила.
- И пустит.
Уверенность эту я отнес на счет опьянения.
- Отказала она.
Женька протянул руку и повел пальцем у меня перед лицом.
- Не верю.
- Сказала она.
- Кому?
- Мне.
- Ха-ха-ха! А ему не скажет.
- Да почему?
- Потому что хлюст.
Тут мне пришлось его поддержать, вернее, снова прислонить к дереву, от которого он неосторожно отделился.
- Чем же он ее запугать может?
- За-пу-гать? - Женька так и произнес это, по слогам, и с каждым слогом лицо его менялось, становилось отчужденным и... более трезвым. - А кто сказал "запугать"? - спросил он, выпрямляясь. - Я сказал - хлюст.
Я почувствовал предел.
- Слушай... Бог с тобой. Ты пойдешь домой?
- Нет.
- Тогда держись покрепче за дерево. Я ухожу.
- Уходит от берега ястреб морской, а девушка машет рукой... Я не говорил запугать. Просто что-нибудь скажет... И все дела. Седина в бороду, а бес в ребро.
- Какое еще ребро?..
- Например, ребенок у Ленки будет.
Я ахнул.
- Сергеев?
- Она на маму похожа...
Тут я просто схватил его за края расстегнутого пальто.
- Что ты знаешь?
- Что? Все.
- Про ребенка!
- Ребенка не будет.
Я разжал руки.
- Ну, Женька...
- Коля! Поезжай на море.
"И этот меня отправляет", - подумал я с досадой, не подозревая, что слышу это пожелание сегодня не в последний раз.
Он сделал неуверенный шаг в сторону от дерева, "закрепился" в этой позиции и вдруг зашагал быстро и почти устойчиво, потому что сумел на ходу обернуться и крикнуть мне:
- А Михаила я не знал.
Глядя ему вслед, я с сожалением думал, зачем так не вовремя сошел с поезда и попал в этот перепутанный клубок трудных и ненужных мне отношений. И еще испытывал естественную жалость к пожилой женщине, чьи последние, может быть, дни будут отравлены, чем-то бездушным, корыстным и нечистоплотным...
Вспомнился и Михаил, от которого так упорно, с пьяной бессмысленностью открещивался Женька. "Его-то жена жива?"
Эту женщину я не знал совсем. Появление ее на похоронах Михаила было полной для нас неожиданностью. Правда, он был старше нас с Сергеем, и в армии служил, и даже конец войны на фронте захватил. Впрочем, в числе героев он себя никогда не заявлял. Тогда героев войны было много, и никто особенно не выносился. Считалось, что долг выполняли, и вернувшиеся даже какую-то неловкость испытывали перед вдовами и сиротами, чьи мужья и отцы полегли навеки. Само слово "ветеран" не вошло еще в употребление. Короче, Михаил был для нас просто парень постарше, который все еще ходил в гимнастерке да носил конспекты не в портфеле, а в старой полевой сумке.
И все-таки "постарше" значение имело. И в личных делах он обладал опытом, нам незнакомым, и давал понять, что опыт этот серьезный.
Впрочем, в повседневном поведении Михаила опыт этот заметно не проявлялся. С девушками он держался простого, шутливо-снисходительного тона, особенно на вечерах с танцами: куда уж мне, старику?.. Разве что на "белое танго" откликался, а сам особенно не активничал, больше с ребятами, компанейски.
И потому очень все удивились, когда после его трагической смерти на похороны неожиданно приехала симпатичная молодая женщина с мальчишкой лет шести и оказалась законной, расписанной в загсе женой Михаила. Наверно, в другой момент нас бы ее появление немного смутило. Как-никак Михаил, парень в нашем представлении прямой и мужественный, в этой истории несколько проигрывал. Выходит, стеснялся простой, хотя и милой кассирши из сельского раймага. Нет, не тот был случай, чтобы перемывать косточки. Встретили вдову с сыном заботливо и старались, понятно, виду не показать, что даже не подозревали о ее существовании. Да и какие могли быть претензии? Ведь, судя по всему, Михаил после окончания учебы собирался с семьей жить, как положено.
Собирался... Но жизнь распорядилась по-иному. А вскоре исчезла с нашего горизонта и Наташа, которая в связи с болезнью матери перевелась из университета в пединститут в родном городе и уехала. Для меня это было событие обыденное, а Сергей, как теперь я узнал, страдал. Но тогда я не знал ничего.
И вот через много лет обстоятельства свели Сергея с дочкой Наташи, и возникли какие-то последствия, которые и меня краем коснулись, пусть не впрямую задели, но коснулись.
Впрочем, главное было впереди, в самом неотдаленном будущем. Пока я выслушивал невнятные и противоречивые высказывания Перепахина, нечто уже произошло.
Когда я позвонил в дверь Полины Антоновны, она не ответила.
"Вышла", - подумал я и открыл своим ключом.
Но Полина Антоновна была дома.
- А... это ты, - сказала она, будто удивившись, и прошла мимо, на кухню.
- Вы ждали кого-нибудь?
Она остановилась, повернулась.
- Дождалась уже...
Я присмотрелся. Казалось, что за то короткое время, что минуло с утра, Полина Антоновна постарела. Да, несмотря на возраст, как я уже говорил, именно возраст был в ней чертой неопределяющей. Есть такая порода людей. И их годы, разумеется, видны, но не на них обращаешь внимание. Заслоняет годы уверенно текущая жизнь. Увы, свой час неизбежно приходит к каждому. Дрогнет что-то внутри, сдаст пружина, и откроется исподволь подбиравшаяся старость. Вот и увидел я вдруг вместо пожилой женщины старуху.
"Отыгралась-таки смерть Сергея..."
Мой взгляд меня выдал.
- Что, видно, как расквасилась?
- Вы не приболели? - откликнулся я штампованным откликом.
- Раздевайся, - кинула она.
Снимая плащ, я думал, что делать, продолжать допытываться или повременить. Решил не настаивать, сообразуясь с ее характером. Ждать, впрочем, пришлось недолго. Полина Антоновна сама зашла ко мне в ка бинет. Села в кресло напротив.
- Когда собираешься, Коля?
Что я мог ответить?
- Видно, пора.
Она кивнула одобрительно.
- Правильно. Погода-то уходит.
"Дался ж им всем этот солнечный юг!"
- Сегодня пойду на воклаз. А вы... как?
- Я в порядке, Коля.
Еще вчера я бы с ней согласился, хотя бы отчасти. Но не сейчас.
- Мне кажется, что сегодня...
- Похуже, Коля, похуже, - закончила она мою мысль с присущей ей прямотой. - Но ведь с ярмарки еду. Никуда не денешься.
- Можно и с ярмарки... не спешить.
- А если подгоняют?
Это уже давало право на прямой вопрос.
- Что случилось, Полина Антоновна? Произошло что-то?
Она вздохнула.
- Что произошло?.. Произошло. Вчера я тебе одно говорила, а сейчас другое скажу. Перерешила я.
- Что?
- Насчет комнаты.
"Вот тебе и Женькин пьяный бред! Вот тебе и Вадимово фанфаронство!"
- У вас был Вадим?
- Был.
Отвечено было так, что к расспросам не поощряло.
- Мне не нужно знать подробностей?
- Зачем они тебе? Я суть говорю - пусть живут.
Я чувствовал глубокую растерянность.
- Что это ты? Поник...
- А вы как же? С ними?
Она повела головой.
- Нет. Я, как решила, к старикам уйду. Пропишу и уйду. Пусть через исполком хлопочут.
