Последние слова она произнесла почти бодро, как будто радовалась отсутствию обычного загородного круга общения: поездок в гости, карточных вечеров, игр в крокет, балов по подписке — и все в том же самом ограниченном обществе. Но как часто она покидала «Прибрежный»? Наверное, ей разрешалось выходить лишь в сопровождении одной из теток. Чтобы освободить сестер Роуч от этой неприятной обязанности, решено было пригласить меня… Я снова покосилась на свою спутницу. Ее широкополая шляпа была подвязана синими атласными лентами в тон платью. И ленты, и платье очень шли ее глазам. В шляпке лицо Люси приобрело живость, которая подчеркивала ее красоту. Я осмелилась мысленно поздравить себя за то, что предложила прогуляться, и подумала: может быть, избавить Люси от меланхолии, в конце концов, будет не так трудно?
— А разве вы не можете навещать вашего дядю Чарлза в Лондоне? — спросила я, так как в голову мне вдруг пришла мысль, показавшаяся удачной. Конечно, большой город с множеством развлечений более утонченного свойства предпочтительнее здешнего уединения, больше напоминающего монастырь.
— Я еще слишком слаба для путешествий. — Всякая живость исчезла, и последние слова она произнесла ровным тоном, не допускающим возражений.
Нужно было принимать во внимание внезапность, с какой у нее менялось настроение. Видимо, я ошиблась, предположив, что задача моя окажется простой. Разговор с Люси напоминал игру в кости: можно выиграть, но можно и проиграть.
Услышав ее последние слова, я решила, что Люси просто повторяет мнение, которое выражали другие. Мы шагали довольно быстро; должна сказать, мне она показалась вполне крепкой, по крайней мере в физическом смысле. Правда, у меня еще не сложилось определенного мнения о состоянии ее рассудка, но пока она казалась одинокой и несчастной. Так можно описать многих людей; и если всех их объявлять безумцами и изолировать от общества, наша страна будет переполнена психиатрическими клиниками. А может быть, так и есть? Во всяком случае, я не позволю увозить Люси в сумасшедший дом — ни в роскошную клинику доктора Лефевра, ни куда бы то ни было. Наверное, вначале придется убедить саму Люси в том, что она не больна. Но лучше подождать, пока я проведу больше времени в ее обществе.
— Раньше я любила дядю Чарлза, — вдруг сказала Люси, — и думала, что он любит меня, просто его от меня отпугнули. Но потом он ужасно повел себя по отношению к бедному Джеймсу, за что я не могу его простить.
При мне впервые упомянули об отсутствующем Джеймсе Крейвене. Меня так и подмывало спросить, в чем заключалось «ужасное» поведение дяди, а также где и когда Люси познакомилась со своим мужем. В голове у меня теснилось множество вопросов. Но я уже успела понять, что расспросы в лоб расстраивают мою подопечную. Если я проявлю терпение, со временем она, возможно, будет говорить свободнее.
Вскоре оказалось, что мы направляемся к церкви, приземистому старому строению с невысокой колокольней. Вокруг шпиля летали галки, испуская немелодичные крики. Церковь окружало разросшееся сельское кладбище. Мы остановились у крытого входа, некоего помещения, в которое заносили гробы. Крыша у нас над головами была покрыта старой, замшелой черепицей. Внутри стояло две деревянных скамьи. Здесь похоронная процессия, плакальщики и сам покойный могут переждать плохую погоду. В последний раз они оказываются вместе благодаря дождю или снегу…
— Здесь наша приходская церковь. — Люси указала на здание. — Люди, которые разбираются в архитектуре, говорят, что она очень интересная. Хотите заглянуть внутрь? Правда, церковь, скорее всего, заперта. Деревня примерно в полумиле отсюда, что очень неудобно — для жителей деревни, я имею в виду.
Я сказала, что с удовольствием осмотрю церковь, и мы прошли по каменной дорожке к крыльцу. Как и предвидела Люси, здание оказалось запертым.
— Ключ можно взять у церковного сторожа, — беззаботно заметила Люси, — а можно и подождать. Вы так или иначе побываете здесь в воскресенье.
Мы повернули назад, но пошли не к крытым воротам, а по дорожке между надгробными плитами. Некоторые опасно накренились и были очень старыми, надписи на них почти целиком заросли лишайником и пострадали от дождя и ветра. Над нашими головами жужжали мухи; царящая на кладбище тишина и своеобразная атмосфера навевали сон.
Воспользовавшись тишиной, я спросила:
— Давно ли вы получали известия от мистера Крейвена?
— Я скоро получу от него письмо, — вскинулась Люси. — На то, чтобы письмо из Китая дошло до Англии, уходит очень много времени. И потом, Джеймса наверняка так завалили делами, что у него нет времени писать.
Нет времени, чтобы написать письмо, пусть даже короткое, молодой жене? Я невольно вспомнила слова Бена: «Лиззи, в предложении, которое тебе сделали, мне видится что-то решительно странное. Там что-то не так, помяни мои слова!» Однако, как мне ни было любопытно, я решила, что продолжать разговор на эту тему не стоит.
К тому же я отвлеклась, так как заметила краем глаза какое-то движение. В некотором отдалении от нас рос старый раскидистый тис. Мне показалось, что в его тени что-то шевелится. Я остановилась и пристально посмотрела в ту сторону. Сначала я ничего не увидела. Потом под ветвями вырисовалась еще одна тень, довольно большая для птицы или лесного зверька. Там человек! Кто-то следит за нами!
Правда, кладбище — место посещаемое; может быть, кто-то пришел навестить могилу родных. Вот самое разумное объяснение. Возможно, под деревом стоит скорбящий родственник, которому не нужно ничье общество.
Люси шагала, не останавливаясь; я поспешила ее догнать. Вдруг она замедлила шаг. Вначале мне показалось, что она ждет меня, но оказалось, что у нее имелась другая причина для остановки. Она склонилась над могильным холмиком, на котором лежала крошечная надгробная плита, увенчанная резным молящимся ангелом.
На плите я прочитала надпись: «Луиза, дочь Джеймса Крейвена и жены его Люси».
Я тронула Люси за руку и негромко сказала:
— Мне очень жаль, дорогая.
Она досадливо отмахнулась от меня:
— Здесь не мой ребенок. Как вы можете быть такой глупой? Да, они положили плиту, но под ней не моя дочка! Этого не может быть, ведь моя девочка жива! Видите ли, ее спрятали.
Я довольно шумно ахнула. Доктор Лефевр меня предупреждал, что бедная молодая мать просто не может смириться с потерей. Но после того, как я услышала от нее такие слова, кровь застыла у меня в жилах.
Вдруг Люси рывком наклонилась и судорожно схватила меня за руку:
— Лиззи, вы говорите, что хотите стать моим другом. Вы знаете, куда они спрятали мою дочку? Я искала здесь повсюду. Заходила во все дома в деревне, стучала во все двери. Спрашивала, кто видел мою девочку, — никто не видел ее… Теперь все матери в деревне боятся меня и прячут своих детей. Они боятся сглаза или колдовства. Они не понимают, а я не могу им объяснить. Все считают меня сумасшедшей. Меня никто не слушает, не пытается понять, что я хочу… Иногда меня охватывает такая злость, что кажется, будто у меня вот-вот лопнет голова. Даже деревенские дети обзывают меня сумасшедшей и убегают, когда видят. Если вы знаете, где моя девочка, прошу вас, скажите!
Мне показалось, что я в жизни не видела ничего страшнее ее молящих глаз и посерьезневшего лица.
— Люси, — робко начала я, — понимаю, как вам тяжело, но…
Закончить мне не позволили. Неожиданно она впала в ярость. Ее бледное лицо раскраснелось, и она злобно топнула ногой по мягкой земле. Выпустив мою руку, Люси оттолкнула меня с такой неожиданной силой, что я споткнулась.
— Только не врите! Скажите, что в самом деле не знаете, где моя дочка, но не притворяйтесь, будто она похоронена здесь, в этой могиле! Невыносимо! Разве недостаточно того, что мне лгут все остальные? Зачем им понадобилось вдобавок привозить вас и этого доктора?
— Зачем мне вам лгать? — спокойно ответила я. — Или, раз уж на то пошло, зачем кому-то лгать вам или мне? И кому это «им»?
Люси зажмурилась и как будто пришла в замешательство. Гнев ее растаял, и она обиженно сказала:
— Тетки, дядя Роуч, все врачи, которых они приглашают, чтобы те меня осмотрели, дура сиделка, даже здешний приходской священник!
Она вскинула руку, указывая на каменную церковку за нашими спинами.
— Когда деревенские женщины пожаловались ему на меня, он пришел к моим теткам. Они говорили обо мне. Меня, конечно, при их разговоре не было. Я никогда не сижу с ними, когда они хотят поговорить обо мне, но я, уверяю вас, очень хорошо научилась подслушивать, — с гордостью произнесла Люси. — Они, бывало, оставляли открытым окно, потому что день был теплым; я высовывалась из окна в комнате наверху, а они спустя какое-то время начинали ссориться и говорили громче. Священник все повторял, что «ничего не понимает», как будто мои походы имели к нему какое-то отношение! Он попросил теток не пускать меня в деревню. Сказал, что меня лучше держать в доме и в парке. Он призвал теток выполнять свои обязанности по отношению ко мне. Тетя Кристина очень рассердилась и заявила: мол, Роучи свои обязанности всегда выполняют. Они позаботятся о том, чтобы я не шаталась нигде без присмотра. Так и сказала — «шаталась», как будто я дикая лошадь. Похожа я на дикую лошадь?
